Ночь Святого Распятия

Мы уверили инспектора, что он может рассчитывать на нас. Если Лажолет сейчас и вправду на борту «Каридад», он, несомненно, попытается удрать, и я стал молить Макарену направить его в мою сторону. Мы заняли указанные Лусеро места, и бдение началось. Я привык терпеливо поджидать добычу, но еще ни разу мне не случалось иметь дело с преступником такого размаха, как Лажолет. Поистине, это самый роскошный трофей, о каком только может мечтать полицейский. Стояла восхитительная ночь. Я прекрасно видел «Каридад» и часового на носу корабля. Внезапно мне послышался шорох, и я напряг слух: кто-то с бесконечными предосторожностями подкрадывался поближе. Напрягшись всем телом, я приготовился в любую секунду отскочить в сторону и медленно приподнял «люгер», но тут же услышал шепот:

— Дон Хосе?

— Это ты, Хуан?

— Да.

— Не шуми…

Брат Марии бесшумно скользнул ко мне.

— Как тебе удалось проскочить мимо полицейских?

— Я умею прятаться… Как вы думаете, удастся поймать этого Лажолета?

— Очень надеюсь.

— Ладно, тогда я пошел…

— Куда?

— Охранять вас с тылу… То, что удалось мне, может сделать и кто-нибудь другой…

И, прежде чем я успел его удержать, Хуан исчез в темноте. Неплохие задатки у малыша… Клифу Андерсону он понравится. Но на набережной творилось такое, что очень скоро я и думать забыл о Хуане. То здесь, то там мелькали неясные тени, и я угадывал, что люди Лусеро, стараясь не привлечь внимания часового, тихонько подбираются к кораблю. Вдруг раздался резкий свисток. Судно осветили прожекторы. С востока и с запада к «Каридад» направились моторные лодки, отрезая путь в открытое море. Лусеро уже держал в руках лестницу. По палубе метались люди. Грохнул выстрел, потом раздалась автоматная очередь. В воду с легким всплеском шлепнулось тело. Я настороженно притаился у себя в уголке в тщетной надежде углядеть фигуру, бегущую в мою сторону. Неужто вся работа достанется Лусеро? Я сходил с ума от бешеного нетерпения… Еще несколько выстрелов… А потом — полная тишина. Должно быть, полицейские уже захватили корабль. Примерно минут через двадцать под надежным эскортом появились первые пленники. Не решаясь спорить с вооруженными, полицейскими, все они шли, заложив руки за голову. Но где Лажолет? Последних моряков высадили на землю, и Лусеро подошел ко мне.

— Готово, сеньор Моралес. Мы нашли пледы аккуратно сложенными в трюме. Богатый улов. Бандиты пытались рассыпаться, так что я имею все основания арестовать их скопом — хотя бы за сопротивление полиции. А там посмотрим. Я оставлю несколько своих людей на борту и вернусь со специалистами из таможни — пусть перероют весь корабль сверху донизу. Но, к несчастью, я не думаю, чтобы кто-то из арестованных мог оказаться Лажолетом.

Мне было глубоко наплевать на улов, так радовавший инспектора полиции!.. Что мне требовалось — так это голова Лажолета, иначе вся работа летела к чертям и мое задание так и осталось бы невыполненным.

— Вы идете со мной, сеньор?

— Нет… подожду еще немного на случай, если он где-нибудь прячется, ожидая пока вы уйдете…

— Надежды почти никакой, но я понимаю вас, сеньор… До скорой встречи!

Лусеро еще не успел окончательно скрыться из глаз, как за спиной у меня раздался дикий вопль:

— Дон Хосе, осторожно!

Чисто инстинктивно, не раздумывая ни откуда послышалось предупреждение, ни что это значит, я плюхнулся на землю, но, очевидно, долю секунды все же промедлил, поскольку выстрел щелкнул раньше, чем я исчез из поля зрения стрелявшего, и плечо обожгла острая боль. Итак, меня все-таки ранили… В тот же миг, ибо события чередовались с головокружительной быстротой, Хуан выскочил откуда-то с громким криком:

— Он убьет вас! Он убьет вас!

— Ложись!

Я попытался ухватить парня за пояс и притянуть к земле, но убийца оказался проворнее и обе пули достигли цели: я почувствовал, как Хуан дважды дернулся, а потом упал к моим ногам. А на помощь уже во всю прыть мчались Лусеро и его помощники.

— В чем дело?

— Осторожнее, Лусеро! В нас стреляют!

Прогремели еще два выстрела. Но я больше ни на что не обращал внимания. Вопреки всем доводам здравого смысла и нарушая элементарные правила безопасности, я, как безумец, зажег фонарик. Но, проведя тоненьким лучиком по лицу Хуана, я сразу понял, что брат Марии мертв… погиб, спасая мне жизнь… Лусеро приказал оцепить участок, где мог прятаться убийца, и в это же время к нам подошли Алонсо и Чарли.

— Пепе! — дрогнувшим голосом окликнул меня Алонсо.

— Я тут.

— Благодарение Богу!

А Чарли Арбетнот торжествующе оповестил Лусеро:

— По-моему, мы его все-таки прикончили… Кто там, на земле, Моралес?

— Хуан.

— Брат…

— Да.

— Goddam![86]

Алонсо положил руку мне на плечо, и я невольно застонал от боли. Он с удивлением посмотрел на свои пальцы и увидел кровь.

— Ты ранен?

— Заработал пулю в плечо… по сравнению с малышом — сущая ерунда…

Я плакал, даже не отдавая себе в том отчета. Я оплакивал и Хуана, и Марию, и свое навсегда потерянное счастье, ибо девушка никогда не простит, что ее брат погиб из-за меня, чтобы доказать беспочвенность моих дурацких подозрений… Да и я сам никогда не прощу себе ни этой ошибки, ни ее трагических последствий.

— Я прослежу, чтобы его отвезли домой… Положись на меня, Пепе… А тебе надо ехать в больницу…

Для меня было большим облегчением, что Алонсо рядом. Он-то все мог понять, в то время как Арбетнот, пожалуй, считал мою печаль проявлением старомодной сентиментальности. Подбежавший полицейский сказал, что Лусеро… хочет меня видеть. Оставив Хуана на попечении Алонсо, я пошел к инспектору.

— Сеньор Моралес… есть ли у нас хоть какая-то надежда, что это Лажолет?

Я нагнулся над освещенным фонариком трупом того, кто убил Хуана, ранил меня и в свою очередь погиб от пули моих коллег. Сердце у меня так и колотилось, словно вот-вот не выдержит и разорвется. Неужто и впрямь передо мной Лажолет? Хоть я и не знал главаря банды в лицо, но твердо надеялся, что все мое существо признает врага, с которым мне так долго пришлось помучиться и наконец побежденного. Пуля пробила голову, и бандит упал, так и не выпустив из руки револьвера «смит-и-вессон». Лусеро наблюдал за моей реакцией.

— Ну?

— Этот тип известен вам лучше, чем мне, ибо перед вами тот самый Педро Эрнандес, что пытался сбить меня машиной…

— Ну и ну! Вы хороший физиономист, сеньор Моралес… Я его даже не узнал… правда, часть лица пуля превратила в месиво…

— Я всегда хорошо помню тех, кто пытался меня убить.

Из-за удушающей жары меня прооперировали на рассвете. И очнулся я в крошечной палате севильской клиники. Пуля не затронула кость, и никаких страданий я не испытывал. Да, мне повезло куда больше, чем Хуану… Однако стоило только вернуться к действительности — и тень несчастного парня возникла перед глазами. Теперь она станет моей постоянной спутницей очень надолго, если не навсегда… На тумбочке возле кровати стоял будильник. Уже три часа дня. Я не настолько скверно себя чувствовал, чтобы отвлечься от мрачных мыслей, а кроме того, мне не хотелось оставаться наедине с воспоминанием о Хуане. Сейчас Мария уже обо всем знает. Должно быть, с ней Алонсо. После смерти брата девушка осталась одна на свете. Совсем одна. Но, насколько я успел узнать Марию, она сочтет своим долгом хранить верность покойному и принести себя в жертву мертвому брату точно так же, как делала это при жизни.

Сиделка принесла апельсинового сока и с гордостью сообщила, что я чувствую себя настолько хорошо, насколько это возможно, учитывая обстоятельства. Как будто меня это хоть в малейшей мере волновало! Меня так накачали лекарствами, что я снова заснул и, к счастью, без сновидений.

Ближе к вечеру сменили повязку. По словам медсестер и сиделок, они еще никогда не видели такой отличной раны. И вдруг в палату явился Арбетнот, нагруженный пакетами и свертками. Уж не вообразил ли здоровяк англичанин, будто я собираюсь с минуты на минуту отдать Богу душу? Он притащил конфеты, книги, а из кармана слегка торчало горлышко тщательно припрятанной бутылки. И, как только последняя медсестра вышла из палаты, Чарли торжествующе достал «Джонни Уокера»[87].

86

Черт возьми (англ.)

87

Марка виски.