Видео Иисус

– Что и? Что я обо всём этом думаю?

– Да.

– Ничего не думаю. Я просто раздавлен, если честно признаться.

Она посмотрела вокруг больным мигреневым взглядом. Поблизости не было никого, кто бы мог их подслушать.

– Может, не надо делать преждевременные выводы. Ведь ты пока знаешь всего четыре слова из двухстраничного письма… Погоди, пока не будет расшифровано всё.

У него по-настоящему разболелась голова. Только этого ему не хватало! У него ещё никогда в жизни не болела голова. И желудок протестовал против кофейного наводнения. Стивен отставил третью чашку в сторону и посвятил себя кукурузным хлопьям.

– Я спрашиваю себя вот о чём, – продолжал он, жуя, – может ли это быть вообще. А для ответа я пока мало сведущ. Ведь должны же быть и другие источники, помимо библейских текстов, где упоминался бы Иисус. Что там, например, с переписью населения, которое тогда провёл император Август? Ведь это был Август, нет? «В те дни вышло от кесаря Августа повеление сделать перепись по всей земле». Где-то я читал. И Мария тогда как раз была им беременна.

– Но только ещё беременна.

Стивен неудовлетворённо помотал головой.

– Надо где-то почитать. Я просто не могу в это поверить. Представь себе, что бы было, если бы можно было доказать, что в действительности Иисуса никогда не было! Что бы это значило!

Юдифь пожала плечами:

– Это было бы открытие. И ты был бы первооткрывателем. Ведь именно этого ты хочешь.

– Но что это значило бы для мира? Что ни говори, а ведь это центральная фигура христианства, самой многочисленной религии мира. Если Иисус никогда не жил, то это означает, что кто-то придумал его образ. Что это некая искусственная фигура. Как Супермен. Или, если уж на то пошло, как Микки-Маус!

– Ну уж не драматизируй. Большинство людей относится к религии безразлично. Их бы ты гораздо больнее задел за живое, если бы смог доказать, что Микки-Мауса никогда не было.

– Очень остроумно, – Стивен вернулся к третьей чашке кофе. – И я не понимаю, почему меня это так тревожит. А это меня тревожит. Я всерьёз спрашиваю себя: можно ли брать на себя ответственность открыть такую правду?

– Ого, – Юдифь широко раскрыла глаза. – Совсем новые интонации, мистер Фокс.

Стивен отставил чашку и посмотрел на Юдифь в упор.

– Скажи-ка, что означают твои постоянные подколы? За кого ты вообще меня принимаешь?

Юдифь скривила рот в широкую язвительную улыбку, и глаза её гневно сверкнули.

– Есть вещи, которых ты ещё не понял. И одна из них состоит в том, что в жизни есть кое-что поважнее, чем стремление всегда выигрывать.

– Ах, вон как? – мрачно ответил Стивен. – Кто тебе оказал такую глупость?

– Ты ведь хочешь всего лишь доказать, что ты умнее Джона Кауна, великого менеджера.

Ну, даже если и так? Может, я действительно умнее. И что это тебе даст? Стивен почувствовал, как в его крови вскипает, словно углекислота, готовность к бою.

– Каждый хочет выиграть, – сказал он. – И кто утверждает обратное, тот просто перестал верить в свои силы. Всё, чего хочет такой человек – лишь бы не проиграть, а этого легче всего добиться, когда больше не участвуешь в борьбе.

– Это в тебе говорит американец. Что, мол, всё можно сделать, надо только знать, как.

– Да. Совершенно верно.

Юдифь помотала головой:

– Это так… плоско. Так поверхностно. Я не знаю – может быть, играет роль то, что я происхожу из народа, культура которого насчитывает пять тысяч лет, а культура твоего – двести лет.

– Это самая махровая ерунда, какую мне когда-нибудь доводилось слышать, – заявил Стивен и поднялся. – Все твои пять тысяч лет культуры ты можешь спустить в унитаз, если из этой культуры вылезает такой отстой. А теперь извини, мне надо идти. Мне ещё нужно написать одно бизнес-предложение, чтобы огрести очередной миллион, если всё получится.

Заместитель руководителя раскопок некоторое время следил за разговором с выпученными глазами и затаив дыхание, а потом его прорвало.

– Храмовую гору? – вскричал он. – Вы хотите просветить Храмовую гору? Да вы что тут все, оборзели?!

Каун коротким кивком дал Райану понять, чтобы он вывел обоих техников, что тот немедленно и исполнил. После этого Каун спокойно посмотрел на израильтянина с лысеющей головой и носом-картошкой в полной решимости не дать себя спровоцировать и в любом случае сохранять спокойствие до тех пор, пока человек не придёт в себя. Никто не может кричать, негодовать и топать ногами дольше семи-восьми минут, если, конечно, это не клинический случай из области психиатрии. По опыту множества неприятных переговоров Каун знал, что большинство холериков успокаивается уже через две-три минуты, если их не перебивать. А перебьёшь – значит, продлишь припадок: практика показывает, что после прерывания начинается новый отсчёт времени с нуля.

– Давайте обсудим всё спокойно, – начал Каун после того, как Шимон Бар-Лев, закашлявшись, смолк, но тот не слушал Кауна, а повернулся к профессору Уилфорду-Смиту:

– Почему ты мне про это ничего не сказал? – накинулся он на него. – Почему я обо всём узнаю последним? Чёрт возьми, двадцать лет мы работаем вместе, и после этого ты мне наносишь такой предательский удар в спину!..

Вот теперь было самое время закричать.

– Мистер Бар-Лев! – прогремел Каун в полную силу лёгких и гортани. Бывают ситуации, когда помогает только крик. Крик, который должен шокировать другого. Набирая воздух для такого крика, Каун всегда воображал себе, что одной ударной волной звука своих слов он должен размозжить противнику череп.

И это подействовало. Бар-Лев вздрогнул и на какой-то момент был выбит из колеи.

– Мистер Бар-Лев, – повторил Каун, снова целиком овладев собой и со всей возможной любезностью, – пожалуйста, оставьте профессора Уилфорда-Смита в покое – он не виноват. Виноват я. Эту идею мы высидели сегодня ночью, после разговора с профессором Гутьером, и я собирался посвятить вас в это сегодня утром. Но так получилось, что оба техника Сотома оказались здесь раньше вас, поэтому мне пришлось изменить планы. Так что если вам хочется на кого-то покричать, кричите на меня.

Бар-Лев неуверенно разглядывал его. Джону Кауну пока почти не приходилось сталкиваться с заместителем Уилфорда-Смита, но уже по этой неуверенности Каун мог судить, что перед ним обычный учёный, может, и выдающийся специалист в своей области, но до спора с опытным человеком не дорос.

– Ну ладно, – сказал израильтянин. – Тогда объясните мне, пожалуйста, что всё это значит?

– Вы хотите знать, как мы пришли к идее исследовать Храмовую гору? – уточнил Каун.

– Да.

Каун кивнул с мягкой улыбкой.

– Мистер Бар-Лев, я сейчас удалюсь ненадолго, чтобы успокоить техников, что они получат свои деньги в любом случае, какой бы силы крик мы тут ни поднимали. А в это время я бы попросил вас подумать над вопросом, который мы вчера поставили перед профессором Гутьером. А именно: где в Израиле есть место, которое наверняка оставалось нетронутым последние две тысячи лет?

Бар-Лев таращился на него, как на необычное явление природы, потом склонился над планом Храмовой горы, потом снова поднял взгляд. Его подбородок отвалился вниз.

– Вы поняли меня? – добавил Каун и после этого покинул переговорную комнату.

Оба техника ждали снаружи вместе с Райаном и смотрели ему навстречу, смущённо моргая, пока он спускался по трём ступенькам на песчаную землю.

– Я надеюсь, стиль нашей внутренней дискуссии вас не очень ужаснул, – сказал Каун и постарался придать себе вид уравновешенного человека в хорошем настроении. Техники неловко улыбнулись. – Я хотел непременно поблагодарить вас обоих, – заверил он в самом любезном тоне и пожал им руки, глядя при этом в глаза. – Работа, которую вы проделали, была действительно впечатляющей. Поверьте, я умею это ценить. А что касается вспышки гнева нашего коллеги… – он изобразил заговорщицкую улыбку, – все мы люди страстные, увлечённые своим делом. Не обращайте внимания. Мы уже несколько ночей подряд орём тут друг на друга.