Лунный парк

2. Вечеринка

– Да уж, себя самого ты изображаешь отменно.

Джейн произнесла это, оглядев меня со смущенным видом, и без обиняков спросила, кем я буду на вечеринке по поводу Хэллоуина, которую мы устраивали вечером, а я ответил, что решил нарядиться просто «самим собой». На мне были потертые джинсы, сандалии, белая футболка на два размера больше с изображением гигантского цветка марихуаны и миниатюрное соломенное сомбреро. Этими фразами мы обменялись, находясь в спальне размером с просторную квартиру, и, желая прояснить ситуацию, я поднял руки и медленно покрутился, чтобы она могла оценить Брета в полном обличий.

– Я решил не надевать маску, – гордо сказал я. – Желаю быть настоящим, милая. Это, что называется, мое официальное лицо.

Продолжая крутиться, я заметил Виктора, золотистого ретривера, который пристально глядел на меня из угла, где лежал, свернувшись калачиком. Он все пялился и вдруг – зевнул.

– Так кем ты, значит, нарядишься? Мексиканцем, борцом за «легалайз»? – спросила она, устав меня разглядывать. – А что я скажу детям про твою прелестную футболочку?

– Если дети спросят, я сам объясню, что…

– Ладно, скажу, что это гардения, – вздохнула она.

– Скажи им просто, что на этот раз Брет проникся духом Хэллоуина больше обычного, – предложил я, все так же кружась с поднятыми руками. – Скажи, что я нарядился рабочим-эмигрантом.

Я игриво схватил Джейн, но она отстранилась довольно резко.

– Отлично, Брет, правда, я так тобой горжусь, – сказала Джейн без намека на искренность и вышла из комнаты.

Пес беспокойно взглянул на меня, неуклюже поднялся и пошел за ней. Где бы я ни находился, он не любил оставаться со мной наедине. Проблемы с собакой начались с тех пор, как я переехал сюда в июле. А поскольку Джейн просто помешалась на книжке «Если бы только они умели говорить» (я думал было, что это памфлет, разоблачающий молодых деятелей Голливуда, но то было исследование зоопарковых животных), она возила пса на гидротерапию, и на иглоукалывание, и к массажисту («Может, личного инструктора ему заведешь», – как-то пробурчал я) и в итоге отправила к собачьему психологу, который прописал клоиникальм, тот же прозак, только для щенков, но, поскольку это лекарство провоцировало приступы «неконтролируемого лизания», его заменили собачьим паксилом (Сара принимала то же лекарство, что всех нас чрезвычайно расстраивало). Но он все равно не любил оставаться со мной наедине.

Устроить вечеринку придумал я. Уже четыре месяца я был «хорошим мальчиком» и заслужил себе праздник. Но поскольку обильные празднества на Хэллоуин были частью моего прошлого (того прошлого, которое Джейн хотела отменить и стереть), мы дружелюбно, даже игриво спорили о кутеже (это мое слово; Джейн использовала термин «вакханалия»), пока – сюрприз – она не сдалась. Я отнес это за счет рассеянности, вызванной предстоящими досъемками в фильме, работа над которым, как она считала, закончилась еще в апреле, однако после того, как фокус-группы показали, что сюжет переполненного курьезами крупнобюджетного триллера попросту непонятен аудитории, на студии решили кое-что подправить. Месяц назад мы ездили в Нью-Йорк смотреть предварительный монтаж, и, между нами, все это вызвало у меня отвращение, но в лимузине по дороге в «Мерсер» я неумеренно восторгался, пока Джейн не вскипела: глядя прямо перед собой, она процедила: «Заткни свой рот, пожалуйста». Тем вечером в лимузине я понял: Джейн, в сущности, человек простой и закрытый, женщина, которой удача подарила карьеру ошеломляющую, быструю, и беспокойство, которое она испытывала по поводу предстоящих съемок, и было истинной причиной ее уступчивости, позволившей мне закатить вечеринку тридцатого октября (детский праздник планировался на следующий вечер). Приглашения были разосланы по электронной почте небольшому количеству моих друзей (Джей, который оказался неподалеку в ходе своего промо-тура; Дэвид Духовны; несколько актеров из «Выживших» последнего сезона; Билл Блок – мой голливудский агент; Кейт Беттс, которая приехала освещать что-то для раздела «Стиль» «Нью-Йорк таймс»; и студенты моего писательского семинара), пришлось также пригласить парочку знакомых Джейн (по большей части – родителей друзей Сары и Робби, которых она и сама терпеть не могла, но позвала в минуту слабости и враждебности; я держал рот на замке). У Джейн был еще один способ саботировать мероприятие: вместо маскарадного костюма она наденет черные слаксы «Туле» и белую блузку от «Гуччи». «Никаких аксессуаров из соломы и кисточек» – таково было ее требование; когда же я стал сетовать на отсутствие у нее праздничного хэллоуиновского настроения, она уступила, выписав из города дорогую компанию по организации праздников. Детей предупредили, что это будет взрослая вечеринка: им будет позволено пошататься первый час, но потом надо будет ложиться спать, коль скоро это четверг, а значит, утром – в школу. В последней отчаянной попытке Джейн предложила и меня уложить пораньше, под тем предлогом, что и мне лучше будет поработать подольше, чем тратить силы на вечеринку. Но Джейн никогда не понимала, что вечеринки и были моим рабочим местом. Это был мой свободный рынок, мое поле битвы, там знакомились с друзьями, встречались с любовниками, заключались сделки. На первый взгляд вечеринки могут показаться фривольными, беспорядочными, неформальными, но на самом деле это замысловато структурированные события с четкой, отлаженной хореографией.

В мире, в котором я вырос, вечеринка была полем, на котором проходила повседневная жизнь. Когда же я попытался искренне объяснить ей все это, Джейн уставилась на меня, будто я внезапно лишился рассудка.

Я снял сомбреро и осмотрел себя в каскаде зеркал ванной комнаты Джейн (у каждого в семье была собственная ванная), рассматривая под разными углами свою прическу. За день до праздника я покрасил волосы, чтобы скрыть проступившую на висках седину, но больше того боялся, что потихоньку начинаю лысеть, как когда-то отец, хотя Джоэл, мой парикмахер, уверял меня, что неустойчивый волос достался мне по материнской линии. Пока я смотрел на волосы, в голове моей почему-то крутилась фраза «вечер золотой осени», и нравилась она мне настолько, что я решил включить ее в свой новый роман, как только сяду на следующий день поработать над планом. За мной оставался стоячий паровой душ с множеством головок и огромная ванна из итальянского мрамора, которой я восхищался всякий раз, когда оказывался у Джейн; ее необычайный шик что-то задевал во мне, неким образом определял меня нынешнего, то, кем я стал, пусть в то же время и символизировал мое шаткое положение в этом мире. Завершив инспекцию, я вышел из ванной и, прежде чем выключить свет, погладил простыни «Фретте», обтягивающие нашу массивную кровать.

Я спускался по широкой загнутой лестнице, когда в заднем кармане зазвонил телефон. Взглянув на часы «Танк», я проверил номер на дисплее телефона. Это был мой дилер – Кентукки-Пит, и, когда я взял трубку, он сказал, что уже в пути.

Заметка на полях: да, чисто технически – я развязал. У меня был легкий рецидив. Долго ждать не пришлось. Это случилось на студенческой вечеринке, на третьей неделе сентября, если быть точным. Какой-то осел из аспирантуры предложил мне дорожку, потом другую, в обшарпанной ванной общежития, после чего я заглотил двадцать кружек бочкового пива, и студенты кучковались вкруг меня, пока я по-королевски одаривал их историями о своих прошлых успехах. Джейн едва ли оставила это без внимания, однако некоторые информационные волны она просто предпочитала не улавливать. И если ее вера в меня слегка споткнулась в начале октября – ощущение того, что идея взять меня обратно обернулась недоразумением, – кризиса процесс еще не достиг. Было видно, что она напугана, но она еще сдерживалась, и ситуация пока не вышла из-под контроля. Я чувствовал, что еще будет время искупить грехи. Но не в Хэллоуин же.

Потому что все было готово к празднику. Спецы по организации торжеств украсили дом так, что он стал похож на огромный заколдованный замок с паутиной, свисающей отовсюду, и пластмассовыми скелетами, и громадных размеров летучими мышами-вампирами, пикирующими с потолка, и стены заливал багровый свет, а в фойе работал стробоскоп. Мой приятель, художник Том Сакс, соорудил упаковочный ящик, который поставили посреди гостиной, и он подрагивал и рычал на всякого, кто к нему приближался. Из колонок на улице доносились звяканье цепей и очень натуральные вопли, а также смех мертвецов. На деревьях раскачивались призраки из белой гофрированной бумаги, и замысловато вырезанные фонари-тыквы яркими точками обозначали каменную тропу, ведущую к дому. И хотя праздник этот был, несомненно, для взрослых, ничего слишком пугающего не происходило на Эльсинор-лейн, 307, – так, невинные шалости, чтоб повеселить гостей.