Возвращение фараона

5

Бел-Тран помазал воспалившуюся, с нарывами по краям язву на левой ноге мазью из цветков акации и яичного белка и выпил несколько капель сока алоэ без всякой надежды на чудесное выздоровление. Отказываясь признать, что почки работали плохо, а печень была в ужасном состоянии, глава Двойного Белого дома не желал тратить время на лечение.

Лучшим лекарством для Бел-Трана являлась непрерывная деятельность. Постоянно движимый всеподчиняющей энергией, уверенный в себе, болтливый до изнеможения собеседника, он походил на поток, который невозможно унять. За несколько месяцев до цели, которую поставили перед собой заговорщики – захват верховной власти, – мелкие неурядицы со здоровьем не могли остановить победного марша главного казначея. Конечно, троих союзников убили, но оставалось немало других. Погибшие были посредственны, а иногда и глупы. Впрочем, ему все равно пришлось бы избавиться от них рано или поздно. В день, когда задумывался заговор, Бел-Тран разработал безупречный план. Все поверили, что он является верным слугой фараона, что его активная деятельность послужит процветанию Египта, что его работоспособность будет сродни самоотверженности великих жрецов, служивших во имя храма, а не для себя. Даже гибель вероломного Ярти почти не смущала его, так как этот источник сведений мог в скором времени иссякнуть. Гиены избавили его от тяжкого бремени.

Бел-Тран улыбнулся, вспомнив, как ему удалось из обмана сплести прочную паутину, так что никто из окружения фараона и не заметил ее. Даже если Пазаир попытается его остановить, будет уже слишком поздно.

Главный казначей помассировал отекшие пальцы ног, нанеся на них мазь из бычьего жира и измельченных листьев акации: лекарство снимало усталость и боль.

Бел-Тран беспрестанно ездил по крупным городам и столицам провинций, убеждая сообщников в неизбежности скорого переворота и в том, что он сделает их такими богатыми и могущественными, какими они не могли бы представить себя даже в самых безумных мечтах. Игра на человеческой жадности, подкрепленная весомыми аргументами, всегда приносила свои плоды.

Казначей разжевал две пастилки, освежающие дыхание. Ладан, ароматный ситник, смола и финикийский тростник, смешанные с медом, образовывали приятнейшую смесь. С удовлетворением Бел-Тран оглядел свою мемфисскую усадьбу. Просторный дом в центре сада, огороженного высокими стенами; каменные ворота, верхнюю часть которых украшали пальмовые ветви; фасад с узкими высокими колоннами в форме стеблей папируса, основным поставщиком которого он являлся; вестибюль и залы, ослеплявшие гостей своим роскошным убранством; гардеробные с десятками бельевых сундуков; туалетные комнаты из камня; десять спален, две кухни, пекарня, колодец, погреба с зерном, конюшни, огромный сад, где вокруг бассейна росли пальмы, сикоморы, гранатовые деревья, тамариски... Только богатый человек мог иметь такое жилище.

Бел-Тран гордился своим успехом. Он, мелкий служащий, нувориш, выбился наверх. Высшая знать сначала презирала его, а потом стала бояться и подчинилась его воле и законам. Состояние и материальные блага – вот ради чего стоило жить! Храмы, божества, обычаи – всего лишь иллюзии. Именно поэтому Бел-Тран и его союзники решили вырвать Египет из его отжившего прошлого и вывести на дорогу перемен, где единственной истиной являлось богатство. В этой области казначею не было равных: Рамсес Великий и Пазаир пропускали бы удар за ударом, прежде чем вовсе исчезнуть с лица земли.

Бел-Тран вытащил сосуд, припрятанный под одной из половых досок и закупоренный керамической пробкой. В глиняных кувшинах прекрасно сохранялось пиво. Открыв его, он опустил в сосуд трубочку, соединенную с фильтром, предохранявшим от случайных примесей, и с наслаждением отведал прохладный освежающий напиток.

Вдруг Бел-Трану захотелось увидеть свою жену. Разве ему не удалось превратить ничтожную провинциалку, неуклюжую и скорее уродливую, в столичную даму, облаченную в лучшие наряды и вызывающую зависть у соперниц? Да, пластическая операция обошлась ему дорого, но новые черты лица Силкет и исчезновение жировых складок на теле радовали его. И несмотря на перепады ее настроения и нередко случавшиеся истерики, из которых ее выводили толкователи снов, Силкет оставалась женщиной-ребенком, готовой подчиниться его малейшему жесту и взгляду.

На приемах и на официальных церемониях она всегда рядом как красивая дорогая вещь, ослепительно разодетая, но непременно молчаливая. Силкет накладывала на лицо макияж из меда, красного натрона, северной соли, предварительно натерев кожу маслом тригонеллы и алебастровой пудрой. На губах – красная охра, вокруг глаз – зеленые тени.

– Ты прелестна, дорогая.

– Не изволишь ли подать мне самый красивый парик?

Бел-Тран повернул перламутровую ручку старого сундука из ливанского кедра и вытащил оттуда парик из человеческих волос, а Силкет подняла крышку туалетного столика и достала оттуда жемчужный браслет и гребень из акации.

– Как твое самочувствие сегодня с утра? – спросила она, поправляя драгоценный головной убор.

– Мой кишечник очень слаб. Я пью пиво, приготовленное из сладких рожков, масла и меда.

– Если будет хуже, обратись к врачу. Нефрет могла бы тебя вылечить.

– Я не желаю слышать о Нефрет!

– Она замечательная целительница!

– Она наш враг, как и Пазаир, и погибнет вместе с ним!

– А не согласился бы ты пощадить ее, чтобы она... прислуживала мне?

– Посмотрим. Знаешь, что я тебе принес?

– Подарок?

– Вересковое масло для умащения твоей нежной кожи.

Силкет бросилась мужу на шею и расцеловала.

– Ты сегодня дома? – спросила она.

– К сожалению, нет.

– Твои сын и дочь хотели бы поговорить с тобой.

– Пусть лучше слушаются наставника, это важнее. Завтра они войдут в число самых важных лиц царства.

– Ты не боишься, что...

– Ничего, Силкет, я не боюсь. Я неприкасаем. И никто не подозревает, каким оружием я располагаю для нанесения решающего удара.

Вошел слуга:

– Какой-то человек хочет видеть хозяина.

– Его имя?

– Монтумес.

Монтумес, бывший верховный страж, которого сменил нубиец Кем, пытался избавиться от Пазаира, обвинив его в убийстве. Хоть он и не принадлежал к участникам заговора, но хорошо послужил делу будущих правителей. Бел-Тран думал, что никогда больше не увидит его. Монтумеса сослали в Ливан, в Библос, работать на корабельных верфях.

– Проводите его в салон с лотосами и предложите ему пива; я сейчас приду.

Силкет забеспокоилась:

– Что ему надо? Мне он не нравится.

– Не волнуйся.

– Ты завтра опять уедешь?

– Так надо.

– А что делать мне?

– Оставаться красивой и ни с кем не говорить без моего разрешения.

– Я хотела бы еще ребенка от тебя.

– Он у тебя будет.

Монтумесу было за пятьдесят. Лысый, с гнусавым голосом, срывавшимся на фальцет, когда ему перечили, тучный, остроносый, лукавый, он сделал блестящую карьеру, используя чужие просчеты. Приняв тысячу мер предосторожности, Монтумес никогда не подозревал, что может упасть в такую пропасть. Но судья Пазаир сломал созданную им систему и показал всем его несостоятельность. Пока его враг занимал пост визиря, у Монтумеса не было ни малейшего шанса вновь обрести былую славу. Бел-Тран оставался его последней надеждой.

– Разве вам не запрещено появляться в Египте? – поинтересовался Бел-Тран.

– Да, я здесь тайком, – согласно кивнул Монтумес.

– К чему же такой риск?

– У меня остались еще немногочисленные связи, а Пазаира окружают не только друзья.

– Чем я могу вам помочь?

– Я пришел предложить вам свои услуги.

На лице Бел-Трана отразились сомнения, и Монтумес решил пояснить:

– Во время ареста Пазаир отрицал обвинения в убийстве своего учителя Беранира. Я ни секунды не сомневался в его невиновности, и мне казалось, что мной манипулируют, но такое положение меня вполне устраивало. Кто-то подсказал мне, послав записку, что я должен схватить Пазаира на месте преступления, когда тот склонится над телом учителя. У меня было время поразмыслить над этим эпизодом. Кто мог оповестить меня, кроме вас или одного из ваших союзников? Зубной врач, судовладелец и химик уже умерли, а вы...