Страница 3 из 37
Зрелище, знакомое с детства, и все же... Нет, все понятно, разбирать эти панельные небоскребы бессмысленно, взрывать – тем более, рано или поздно лес окончательно скроет их от людских глаз, как забытые города в джунглях Индостана.
– Я вижу, вам это тоже не нравится? – услышал я хрипловатый голос старика.
– Вы о чем? – не сразу понял я.
– Об этом... – он ткнул пальцем в сторону зданий и задал следующий, совершенно не относящийся к теме вопрос: – Как вы думаете, сколько мне лет?
Я решил ему польстить.
– Сто двадцать? – после определенного возраста такие долгожители любят, когда им прибавляют года.
– Совершенно верно, как это вы угадали? Обычно мне дают не больше девяноста... Ну, в таком случае вы тем более должны меня понять. В свое время я был главным архитектором Москвы... – и стал рассказывать, как он разрабатывал Генеральный план, в том числе и на эти самые районы, как все было красиво и рационально, как радовались люди, получая здесь квартиры, полные воздуха и света. И как все пошло прахом, когда началась децентрализация, население Москвы за несколько лет сократилось с двенадцати миллионов до трех... – Нет, я не спорю, тогда тоже не все было хорошо. Смог, само собой, транспортная проблема... Однако, осмелюсь утверждать, то был по-настоящему великий город. Не уступавший Нью-Йорку, Токио, Лондону... В нем кипела жизнь... Мы гордились, нам было с чем сравнивать... Вы не представляете, что испытываешь, спроектировав и построив район на полмиллиона жителей... С нуля и под ключ!
Он продолжал, все более распаляясь, излагать мне свой технократический символ веры, да и не свой только, всего их ушедшего поколения, а я вспомнил видеофильмы тех самых лет, тот жуткий муравейник, немыслимо грязный, названный старцем «великим городом». Закопченные дома, бурое небо, улицы, забитые миллионами машин. Нет, к счастью, не каждой великой цели удается достигнуть.
Мне как-то ближе нынешняя тихая, зеленая Москва, город широких безлюдных проспектов и обширных парков, сотен музеев, театров, библиотек и храмов, туристских центров и отелей, культурный и научный центр полумира. И я уж как-нибудь проживу без металлургических заводов и химических комбинатов чуть не на Красной площади, как бы ни был мил сердцу моего соседа такой индустриальный рай.
– Скажите, а Покровский собор не под вашим руководством взрывали? – спросил я заинтересованно.
– Вы что? – его голос задребезжал от возмущения. – Это было за двадцать лет до моего рождения.
– А! Ну, тогда ничего... – я зевнул, не слишком вежливо, показывая, что разговор меня утомил.
Старик, похоже, обиделся и, поджав губы, вновь раскрыл свою книгу.
А я вдруг устыдился. Чего ради я обидел деда? Что он мне сделал? Извиниться бы... А с другой стороны – за что? Обязан я знать, кто когда родился и что взрывал? Я-то, конечно, знаю, так у меня профессия такая, а нормальный обыватель?
И все равно я ему не судья. Вообще никому не судья, даже Алле, хоть она и не встретила меня... Знал, на что шел. С такой экспансивной особой, как она, способной на самые непредсказуемые поступки. Если в свое время она ради меня (а это тоже вопрос – ради меня ли?) резко сломала свою предыдущую жизнь, то какие я имею основания считать, что невозможен очередной поворот? Она мне никогда ничего не обещала. Я, честно сказать, никогда и не знал, кто же мы с ней друг другу... Так что успокойся, братец, и принимай жизнь как данность...
Конечно, такие стоические рассуждения нисколько меня не успокоили, даже наоборот. Слишком долго и красочно я воображал подробности сегодняшнего дня.
А эмбус уже мчался в густом потоке вливающегося в город транспорта. Слева блеснула в лучах солнца излучина Москва-реки, справа, в просвете мачтовых сосен, я увидел шпиль старого Университета.
– Извините, – обратился я к старику, – а куда мы едем? Разве не к Парижскому вокзалу?
– Отнюдь, мстительно усмехнулся архитектор. – Лично я еду в Домодедово... Вагон начал плавно тормозить.
– Площадь Ермолова... – объявил бархатистый женский голос.
Я подхватил свою сумку, кивнул старику и метнулся к выходу. Кроме меня, не вышел никто.
Легкая алюминиевая площадка коротким маршем лестницы соединялась с бегущей над площадью пешеходной дорожкой. Отсюда открывался прекрасный вид до самого Кремля, и я задержался на секунду-другую, чтобы осмотреться.
Жемчужно-серый вагон с жужжанием магнитогенераторов рванулся вперед, набирая скорость по крутой дуге виадука. Все произошло на моих глазах. В верхней точке, уже прилично разогнавшись, эмбус вдруг клюнул носом, словно магнитная подушка под ним мгновенно исчезла, начал приподнимать корму, накренился и, сминая ограждение, рухнул вниз с пятидесятиметровой высоты.
Я в ужасе зажмурился и втянул голову в плечи. Мне приходилось видеть разные аварии и катастрофы, но здесь было совсем иное...
А удар вагона о дорогу прозвучал неожиданно глухо и не перекрыл душераздирающего слитного вскрика.
Я ничего не мог сделать. Даже броситься к месту катастрофы. Стоя у перил бегущей дорожки, я не спеша проплывал над площадью. Ни задержаться, ни повернуть назад. И спуска вниз тоже не было. Разве только отвернуться, не видеть смятой и перекрученной груды металла и пластика, внутри которой остались и старик, и девушки, и еще полсотни человек, пересекших материки и океаны, но так и не доехавших до дома... А я, выходит, опять вывернулся...
Возвращаться я не стал. Там уже вовсю завывали сирены машин аварийно-спасательной службы, с разных направлений планировали черно-желтые патрульные дископланы, толпа очевидцев все густела.
Отойдя метров на пятьсот, я свернул в скверик, надежно отгороженный от площади и улиц рядами покрытых рубиновыми гроздьями рябин. Присев на скамейку перед тихо журчащим фонтаном, прислушался к себе. И что же мы имеем? Счастливый случай или все же интуиция?
Смутная тревога и беспокойство, начавшиеся сразу после звонка Алле. Внезапный импульс, толкнувший к выходу из вагона. Толковать происшедшее можно и так, и наоборот. Главное, невозможно прийти к объективной истине, как ни рассуждай. Я свободно придумал десяток доводов в пользу каждого варианта. Потом встал и вышел на ведущую к центру города аллею.