Сармат. Смерть поправший

— О боже! — вырвалось из стиснутых зубов Савелова.

— Что с тобой? — увидев его лицо, вскрикнула Урсула. — Тебе плохо, Вадим?

— Оставь меня! — простонал он и скрылся в душевой комнате.

Полоснувшую, будто ножом, боль в груди Савелову не помог заглушить даже ледяной душ. Заглянувшая через несколько минут в душевую Урсула увидела его спину, содрогающуюся от рыданий. Она испуганно прильнула к ней губами и осталась стоять вместе с ним под ледяными струями. А когда он понемногу успокоился, она набралась храбрости и спросила:

— Прости, я не все разобрала. Кто он тебе, тот академик?

Савелов рывком прижал ее к груди, будто хотел заслонить собой от кого-то или от чего-то очень страшного.

— Отец, — прошептал он. — Десять дней назад он сказал мне, что по помойке, именуемой жизнью, каждый из нас, смертных, бредет в одиночку. Мой умный, мой нелепый старикан, понимаешь, он и ушел от меня — в одиночку. Только я один виноват в его уходе...

— Не вини себя, Вадим.

— Виноват... Понимаешь, вчера они упустили нас на дороге в Москву. Сегодня ночью пришли к нему за нами, на улицу Грановского. Матерились, хамили... Во время обыска все перевернули в доме...

— У него были проблемы с сердцем?

— Проблемы были с душой. Что поделаешь — тектонические сдвиги истории... Сердце моего мудрого отца разорвалось от страха за меня.

— Мужайся, Вадим. К сожалению, мы ничего не можем изменить...

В дверь громко постучали, и в коридоре кто-то громко объявил:

— На горизонте — Варна. Трэба сдаты каюты, громодяны.

Через час, под пронзительные крики чаек паром огромным утюгом устало вполз в затянутую голубой дымкой бухту Варны. Над ней нависал золотой подковой расцвеченный буйными красками южной осени древний город.

Приветливые болгарские пограничники довольно быстро проштамповали паспорта путешествующих немецких супругов Урсулы и Эдварда фон Зильбербард и посоветовали им непременно увезти с собой в Германию бочонок-другой местного вина из винограда урожая этого года.

За двое следующих суток немецкая супружеская чета фон Зильбербард с сыном Зигфридом без особых треволнений пересекла на белом «БМВ» горящие осенней позолотой Румынию и Австрию, чтобы наконец поужинать сосисками с капустой в приграничном немецком городке и выпить в уютном придорожном ресторанчике по кружке доброго баварского пива.

За ужином Савелов бегло просмотрел немецкую прессу. Некоторые публикации сообщали о кончине в Москве известного русского философа-марксиста Савелова и даже доброжелательно отзывались о его научных трудах. Но о скандале, связанном с прохождением через турецкие проливы крупнейшей партии бронетанковой техники из СССР, не было ни в одном издании.

Германия. Мюнхен.

4 апреля 1991 года

Зима для семьи Зильбербард начиналась с полной неопределенности. Время шло, но подтверждений Центра о продолжении операции «Тамплиер», как то было условлено с генералом Толмачевым, не поступало, что заставляло Савелова нервничать и даже порой впадать в депрессию. Лишь в рождественские праздники на него вышел связник, но ничего утешительного не сообщил. Центр лишь рекомендовал «Щербинке», таким оставалось агентурное имя Савелова, обзавестись собственным домом и ждать дальнейших указаний.

— А на какие шиши обзаводиться домом и когда будут «дальнейшие указания», они не сказали? — спросил он связника, с виду более похожего на эстрадного артиста.

Тот ухмыльнулся и, тряхнув длинными, до плеч, волосами, ответил:

— Не сказали... Думаю, по причине того, что в «Конторе Никанора» давно уже не понимают, что делает их левая рука и чем занята правая.

— Хотите сказать, что в Центре такой же бардак, как и во всей стране?

— Ничего не хочу сказать, — ухмыльнулся связник. — Но советую не надеяться на Центр и переходить на подножный корм.

Связник оказался прав. Шли дни за днями, но Центр словно забыл о них.

Некоторое разнообразие в монотонную зимнюю жизнь семьи Зильбербард внесли покупка и обустройство дома в пригороде Мюнхена, на что, правда, ушли почти все деньги. «Из-за политического бардака в России Центру пока не до нас, — успокаивал себя и Урсулу Савелов. — Бывает, что разведчики ждут своего часа „икс“ десятилетиями».

— Бывает, — соглашалась Урсула. — Мне неудобно про это говорить, Эдвард, но хочу напомнить, что у нас не на что ждать этого часа, к тому же, какие мы с тобой разведчики? Извини, но мы попали в эту скверную историю, как куры в ощип. Как говорил мой покойный муж Пауль, «если мавр сделал свое дело, кому потом дело до этого мавра?..»

— Ты можешь предложить что-то путное? — резко обрывал он. — А если нет, то помолчи лучше, милая фрау. Зачем зря затевать этот разговор?

Урсула вспыхивала до корней рыжих волос и сразу замыкалась в своей комнате, а он уходил излома и часами бесцельно слонялся по городу.

Однажды в февральскую слякоть Савелов зашел в «Хофбраухаус» — шумную пивную в центре Мюнхена, в которой он часто коротал время за кружкой «Левенбрау». На этот раз его внимание сразу привлек пожилой мужик в мятом пиджаке с красными рачьими глазами. Мужик из литровой кружки потягивал пиво и со смаком, как это делают только русские, заедал сушеной воблой.

«Интересно, этот тип из Москвы или Тамбова? — неприязненно подумал Савелов, присаживаясь за соседний столик. — Во всяком случае, на зарубежного агента КГБ и русского коммерсанта он не тянет».

Мужик перехватил взгляд Савелова на воблу и великодушно протянул ему очищенную тушку.

— Попробуй, немчура. На закуску к водке ничего нет лучше соленого огурца, а к пиву, альзохен вей, нет ничего лучше воблы, — добродушно проворчал он по-русски. — Давай, давай, попробуй, фриц недобитый...

— Сам ты недобитый, — по-русски огрызнулся Савелов, но воблу взял.

— Русский? — совсем не удивился мужик и, не дожидаясь ответа, протянул руку. — Мишка Кригер — фартовый еврей, по погонялу Страшена.

— Почему Страшена?

— До того, как удалось свалить на землю обетованную, пришлось пять лет кантоваться на добровольно-принудительном поселении в Страшенах. Мерзкий городишко, должен сказать. Молдавский Мухосранск... Представляешь, там в кранах вода течет с керосином. Фу-у, гадость!.. А ты из каких?..

— Эдвард Зильбербард. Из южноафриканских немцев.

— Надо же... А по-русски шпрехаешь, будто из поволжских...

— Бабка русская была.

— А-а, бабка из поволжских...

— Из петербургских...

— Ну и хрен с ней, с твоей петербургской бабкой!.. Мишку Кригера сейчас другие бабки интересуют...

— На мели? — спросил Савелов, предчувствуя, что тот сейчас изложит какую-нибудь душещипательную историю про козни немецких эмигрантских властей, потом начнет цыганить у него дойчмарки.

— Можно сказать, даже на рифе, — ухмыльнулся Кригер. — А какой гешефт можно было поиметь!

— Ну и в чем дело? — заинтересовался Савелов.

— Ни в чем, а в ком — в бандитах... В обыкновенных «одноруких бандитах»... Гешефт — пальчики оближешь!

— Я мало смыслю в подобных делах, — сразу потерял к нему интерес Савелов, кляня себя за то, что ввязался в разговор с мерзким уголовным типом.

— Зато я смыслю, — опять ухмыльнулся Кригер. — Старухе Европе игровые автоматы приелись, а в белокаменной Москве они аборигенам еще внове. На любую цацку из западного загнивания они там бросаются, как мухи на говно. На одну марку, вложенную здесь, там навар — десять марок. А я тут еще с одной бельгийской фирмочкой договорился о поставке в Россию партии бэушных «бандитов». С бэушных-то гешефт был бы еще шикарней.

— И в чем ваша проблема?

— Ха, он еще спрашивает! — выдохнул Кригер. — Я прошлой осенью, за энную сумму в зеленых, уговорил двух лампасных пузанков из Западной группировки войск списать с их резервных складов аховую партию противогазов. Все свои бабки пустил на это дело... В земле обетованной меня свели с двумя посредниками, которые взялись толкнуть мои противогазы в Иран...