Сармат. Смерть поправший

— Второй раз наступить на грабли АНТа? — поморщился генерал. — Я думал, у тебя что-то серьезное...

— Подожди, Сергей, — остановил его Павел Иванович и опять уперся немигающими глазами в Савелова.

— Дело АНТа всем в зубах навязло и практически заглохло, — невозмутимо продолжил тот. — В случае провала эти два дела, наложившись друг на друга, сольются в одно «заглохшее» дело, и все, даже самые борзые журналисты, отмахнутся от него, как от надоевшей осенней мухи...

— А если в скандале, пусть и косвенно, будут замешаны члены правительства, то пожар раздувать никто не будет, а праведный гнев общественности можно будет направить на коммерсантов, готовых отечество с молотка пустить, что является сущей правдой, — развил мысль Савелова Павел Иванович. — Таков твой расчет, подполковник?

— Так точно. Генерала Толмачева тогда можно будет лишь обвинить в плохом подборе кадров на периферийные должности, а за это, как известно, погоны не снимают.

— А как быть с преданным офицером на должность руководителя липовой компании? — криво усмехнулся генерал. — Дураки, добровольно сующие голову под гильотину, ныне перевелись, а приказать тут — не прикажешь...

— Чтобы не посвящать в суть операции лишних людей, при определенных условиях этим офицером могу быть я, — уронил Савелов.

— Каких условиях? — оживился Павел Иванович.

— Жену с сыном заранее переправить за рубеж и обеспечивать их проживание там столько, сколько понадобится. А в случае моей гибели или... тюрьмы определить им содержание для достойной жизни, — ответил Савелов.

— И все? — удивился Павел Иванович.

— Все.

— Почему идешь на это?

— Как говорят французы: «Когда цель оправдывает средства, не приходится выбирать между гильотиной и Бастилией», — вздохнул Савелов.

— Хороший ответ, — оценил Павел Иванович. — Что скажешь, брат?

— Боюсь я простых решений, — выдавил генерал. — Но если подполковник Савелов для себя все обдумал, то можно, думаю, приступить к разработке операции... Кстати, дадим ей кодовое название «Рухлядь».

— Есть приступить к разработке операции под кодовым названием «Рухлядь» — отчеканил Савелов и, чтобы дать пообщаться братьям наедине, попросил: — Разрешите подождать вас в машине, товарищ генерал?

— Валяй, — кивнул генерал и хмуро посмотрел ему вслед.

— Предложение его дельное, и делу он предан, а все же чую я в нем какую-то червоточину, — вздохнул он. — Убей — чую, что какой-то не наш он. Потому и с согласием на твое предложение ломался. Исполнителей, понимаешь, в башке прокручивал... Эх, был бы жив майор Сарматов!.. Но, как говорится: на безрыбье и рак рыба. Рискнуть можно...

— Да, есть в этом сынке академика что-то не наше, — согласился Павел Иванович. — Но с другой стороны, как без них, интеллигентов-головастиков, в нашем деле обойтись? Вон он ситуацию быстро прокачал и, как компьютер, результат выдал.

— До результата дожить еще надо, — криво усмехнулся генерал. — И памятника нам с тобой за тот результат не поставят.

— Что не поставят, так это точно, — кивнул Павел Иванович и, потеплев глазами, спросил: — Как там родительница наша?

— Смотрит съезды депутатов и голову пеплом посыпает. Проведал бы ее, а то наступит скорбный час — и проститься не успеешь.

— Что, к тому идет?..

— Все под богом ходим, — уклонился от прямого ответа генерал. — В родной костромской деревне лежать наша матушка желает, и все тут...

— А где нам с тобой лежать придется, Сергей? — вырвалось у Павла Ивановича.

— На все воля божья. Куда-нибудь кривая кляча истории вывезет, — тряхнул сединой генерал. — Хотя, на тюремном погосте все же не хотелось бы.

— Мы с тобой — люди казенные, брат. И присягали мы не шушере партийно-хозяйственной, а нашим русским мужикам и бабам.

— Было бы не так, не влезал бы я в твои авантюры, — перебил генерал и протянул руку для прощания. — Буду держать тебя в курсе операции. Бывай, брат!

— Бывай, Сергей. И обеспечь прикрытие подполковнику и... и полный контроль над его действиями.

— По мере моих возможностей, брат, — от порога бросил генерал. — Полагаешь, что академический сынок может обернуться двустволкой?

— Береженого и бог бережет, — усмехнулся Павел Иванович.

И снова стелется под колеса генеральской «Волги» мокрое шоссе и заливает лобовое стекло занудливый дождь. Отделившись от водителя стеклянной перегородкой, генерал Толмачев и подполковник Савелов вели на заднем сиденье нелегкий разговор.

— Вадим, ты хоть понимаешь, с чем столкнешься? — хмуро спросил генерал.

— Поначалу с трудностями: по скрытому ночному перегону эшелонов с танками из Сибири на ближние промежуточные склады, поближе к какому-нибудь портовому городу, например к Новороссийску.

— Это не трудности! — отмахнулся генерал. — Американские спутники враз засекут перегон, но мы его оправдаем плановым ремонтом бронетехники и заменой устаревшего вооружения. Но почему ты предлагаешь Новороссийск?

— Кому придет в голову, что под носом у турок через Босфор и Дарданеллы мы решимся гнать корабли, набитые танками?

— А ежели придет в голову?.. Ладно, Вадим, — вздохнул генерал. — Турки турками, но меня больше беспокоят не они и даже не цэрэушники, а смежники из нашей родной «Конторы». Это тебе не турецкие погранцы, на бакшиш не клюнут...

— Сергей Иванович, — наклонился к нему Савелов. — Кроме того в Архангельске и Мурманске необходимо имитировать параллельные операции, отвлекающие от основной. Танки там надо перевооружать, подкрашивать, а потом, особо не таясь, грузить на корабли и по Севморпути гнать обратно на Дальний Восток. Исполнители, разумеется, об основной операции не должны догадываться.

— Подсадные утки? — хмыкнул генерал. — Это мысль, но надо подумать, надо подумать... Когда-то похожий трюк нам удался с переправкой ракет на Кубу. Но и ЦРУ с тех пор, не без нашей помощи, многому научилось...

Вся сознательная жизнь генерала Толмачева прошла в противоборстве с ЦРУ и разведками стран НАТО. Это было и его судьбой, и его служебным долгом. Во многих странах планеты, где насмерть схлестывались интересы США и СССР, тайно действовали боевые группы генерала. Они состояли из самых отборных бойцов, говорящих на нескольких языках, умеющих выполнять боевые задания против любого противника и любым оружием: на земле, в воздухе, на воде и под водой, в тропиках, пустынях и арктических льдах. Но главное: его люди в любых условиях умели умирать молча, унося с собой доверенные им тайны.

Даже высокопоставленные руководители КГБ в деталях не знали методов подготовки его групп и особенностей проведения ими дерзких, порой граничащих с безумием, операций.

Людей в эти спецподразделения Толмачев отбирал сам лично: одного из тысячи безусых лейтенантов во всех родах войск. Предпочтение отдавал выходцам из устойчивых офицерских династий и потомственных казачьих семей, справедливо полагая, что они в своем генном коде унаследовали от предков тысячелетний опыт жесточайших войн.

Фамилии отобранных сразу изымались из всех актов гражданского и военного состояния. Они навсегда переставали существовать для общества, а многие и для своих близких. Их последующая боевая, интеллектуальная и психологическая подготовка занимала пять-шесть лет, что являлось залогом минимальных потерь при выполнении ими боевых заданий.

Исключением были только несколько особых групп. Их костяк составляли офицеры, вдохнувшие трупный смрад и кислый тротиловый запах в ангольских и мозамбикских джунглях, в никарагуанских москитных болотах, в горах Ливана и пустынях Сирии. Тем не менее подготовка таких групп на засекреченных таежных и пустынных полигонах занимала не менее трех лет, после чего на их долю выпадали самые неблагодарные и рисковые задания государства.

В прошлом году при выполнении задания особой государственной важности группа майора Сарматова — одна из таких групп — фактически была предана политическим руководством страны, и вся, кроме капитана Савелова и старшего лейтенанта Шальнова, погибла в горах Гиндукуша. Это была самая тяжелая потеря за все годы существования тайного департамента генерала Толмачева. Могильным камнем лежала погибшая группа на душе генерала. По строгой инструкции фамилии и боевые дела погибших при выполнении заданий не расшифровывались и уходили в полное небытие. Таковы были правила их жестокой мужской работы во имя интересов государства.