Красные карлики

«Я выясню, чем выгодна новая жизнь. В советах не нуждаюсь».

– Хлип был милый, – робко высказалась Карен.

– Асоциал, – отрезал Ирвин. – И умер соответственно. Уж его бы в образцы не взяли. Как ты считаешь, Алби?

Альфом пилот челнока брезговал, а к бывшему наладчику искал подход, из чего следовало, что Джомар по-прежнему указывает другим на образец II. Джомар не без успеха совершенствовал методики адаптации образцов – новенькие хромали недолго, быстрее вживались и переходили от симулятора к стенду.

Советов Ирвин не ждал, это верно – он их требовал и добивался в режиме: «Вы мне обязаны за то, что я среди вас появился, поэтому все построились и отвечаем на спрос».

– Хлипа, сюда?.. – пожал плечами Албан. – Джомар отбирает близких к технике и оперативной работе. Певцы отпадают.

Внезапно умершего Хлипа он тоже слушал от случая к случаю, без особого восторга. Ему больше нравились песни о любви. Но весть, прилетевшая с новостями, огорчила Албана: «Жаль парня. Он вроде бы оплачивал учёбу детворе из «зелёных» кварталов».

– Скоро в космос! – Ирвин бодро оглядел собрание Дагласов.

Шеф смело мог поручить ему рекламу своего предприятия и пропаганду девиза «Живые места вырезаю, на их место мёртвые вставляю».

– Я справился у Джомара о результатах нашей подготовки, кто что умеет. Не все выглядят блестяще, но кое-кто себя покажет. – Ещё немного, и он отечески подмигнул бы Албану. – Срок не называют, но похоже, речь идёт о ближайшей неделе-двух. Кто-нибудь раньше был в космосе?

– Да, я летал туда. Во сне, – ввернул Альф, кривой лежачей позой подчёркивая свой неформальный статус.

– Разве я тебя спрашивал? Детской подгруппы это не касается.

– А туанский бал? – вдруг обеспокоилась Карен. Её постоянно влекло к предметам, оставшимся в прежней жизни. – Неужели они будут праздновать рождение принца, когда такое горе?

Искренне не въехав в тему, Ирвин округлил глаза.

– Горе? где?

– Но ведь Хлип умер.

– Милая, в день травятся наркотой десятки идиотов. Неужели люди станут отменять торжество из-за какого-то певчего кота?

«Неделя-две, – смекнул Албан. – Надо спешить с редактурой, чтобы отправить блог через пару суток, не больше. Иначе эта центрифуга завертится, и у меня не будет случая пробраться к кабелю».

Проторённые Альфом пути по мусоропроводам и трубам вентиляции позволили дойти до подземной сетевой линии, вскрыть защитную оболочку и присоединить нелегальный «хвост» к одной из множества несущих нитей. Осталось довести до видеографической точности свою оцифрованную память.

Нельзя покидать этот мир, не расплатившись по долгам.

– Весьма сожалею, коллеги, – отнюдь не празднично начал свою речь Яримицу, – но с этого момента никто из присутствующих не имеет права покинуть лабораторный корпус без моей санкции. Все просьбы об отпуске будут отклонены.

Маленький, сухощавый профессор Яримицу сидел во главе стола как нечто навсегда утверждённое, более того – как объект, который сохранится в комнате заседаний и после проводов на покой, и после кончины. Даже если баканарское начальство не удовлетворит общее желание сотрудников биологического центра «Генезис» поместить здесь мумию Яримицу, профессор будет присутствовать духовно, как бдительный ангел. Он настолько всех выдрессировал, что подчинённые даже дышали в такт, как солдаты ходят строем. Он отшлифовал не только их лица, но и мозги. Во всех он видел отражение себя. Это было гарантией преемственности его учения.

Чтобы шлифовка новичков отнимала меньше времени, профессор набирал неофитов с родственной ему внешностью и фамилиями Нагато, Курахара, Тосака, в крайнем случае Нгуен, Фукань или Киттикачон. Кадровая политика в «Генезисе» напоминала селекцию с целью вывести из урожайных растений-метисов чистопородный пырей. Такого рода ренессанс в последние годы мучил весь истэблишмент, за века кровосмешения потерявший корни и истосковавшийся по национальной идентичности. Волны ностальгии периодически накатывали на землян, чтобы затем отхлынуть и вернуть людское море-океан к состоянию сильно взбитого коктейля.

– Вы записаны на полигонные исследования. Мы проведём несколько месяцев вдали от Колумбии и всё это время будем напряжённо трудиться в сложных условиях. Надбавки – как за участие в инопланетной экспедиции. Высокие премии. И, разумеется, строжайшие взыскания.

Он постучал по лакировке стола торцом карандаша.

– Никакие самые суровые условия работы не могут оправдать пренебрежение правилами оформления документации, служебной этики и научной добросовестности. Предельная точность, тщательное соблюдение орфографии и пунктуации. Особое внимание – содержанию лабораторных животных. Ежедневно – троекратный контроль стандартизации всего, от микробов до теплокровных позвоночных… А теперь, – ритуал он соблюдал безукоризненно, – можете задавать вопросы. Молодых я прошу обдумать то, что вы будете спрашивать. Делайте записи. Ответы не записывать.

– Господин профессор, – почтительно начал главный заместитель, – какова суть новой программы?

– Вопрос серьёзный и взвешенный, – одобрил Яримицу. – Отвечу кратко – изучение смерти живых существ на скорости в семьдесят тысяч раз больше, чем скорость света.

Вся комната заседаний с энтузиазмом зааплодировала. Изучение смерти! может ли быть что-нибудь более волнующее и желанное для сердца настоящего биолога?! «Смерть помогает жизни», – неустанно повторял профессор свой козырной лозунг, и плеяда за плеядой взрастала в стенах «Генезиса», насыщаясь яримицуанской верой в смерть аналитическую, смерть созидающую, смерть как исток жизни.

Лишь немногие из доверенных сотрудников профессора догадывались, что программа началась гораздо раньше, когда из проекта «Флэш» в «Генезис» стали поступать образцы тканей, носившие следы некой загадочной, прежде неизвестной и ужасающей смерти. Теперь предстояло исследовать много, очень много мёртвых тканей, чтобы понять эту смерть и сделать из неё полезные выводы.

День отлёта на полигон назначен. Наблюдатель сам завизировал приказ об отправке партии образцов спецрейсом к звёздной системе, обозначенной как Стартовая. Он перелопатил все справки и рапорты о готовности проектных служб, о пункте вылета, составе экипажа и прочем, пару суток уточнял подробности и в итоге вывел игольным пером: «Регламент соблюдён. Режимные требования выполнены. Ст. прикреп. сотр. сл. безоп. Нейтан Норр».

После чего сам себе выписал командировку в Город. На орбиту придётся вылетать в четверг 11 ноября, рано утром; значит, уже около 02.00 надо быть в Баканаре. Но уезжать, не побывав на траурном концерте Гельвеции, Наблюдателю не представлялось возможным.

Среда совпадала с последним днём 1291-го имперского года, туаманы назначили своё шоу на 20.00, и в тот же час Гельвеция ждала хлиперов в театре-музцентре «Причал», стоящем в Гриннине прямо на берегу Правой Реки.

Или – или. Те, кто понимал в культуре и ценил искусство, должны были разделиться – или славить бесполое дитя Правителя и его возлюбленного герцога, или скорбеть с Гельвецией и её друзьями о Хлипе.

Для Наблюдателя выбора не существовало. Он давно определился, на чьей стороне его симпатии. И это терзало его, потому что госслужащему четвертого ранга, всегда одетому в стиле «бюрократ-столоначальник», не пристало ходить на концерты неоязычницы, наряженной в домотканое и этническое.

Там, в «Причале», всё противоречило житейским установкам Наблюдателя. Теснота и сумрак крохотного зальчика. Люди с вычурными причёсками, пирсингом и рисунками по телу, одетые, как экспонаты кунсткамеры. Дым мэйджа в воздухе, богемный жаргон, разговоры о заумных, часто несуществующих предметах. Поцелуи как приветствия, даже среди парней. Молодая женщина, кормящая младенца татуированной грудью. Он был здесь чужим, всё его отталкивало, но он влез поближе к сцене, игнорируя все вопросительные взгляды. Гельвеция настраивала гитару, и желаннее этого зрелища ничего не было.