Страница 5 из 79
Как-то раз, когда Майкл помогал невесте выйти из кареты, Элиза по его глазам поняла, что он собирается поцеловать ее. Сдержись она хоть на одно мгновение — и это бы свершилось. Но Элиза растерялась, стушевалась, отвернулась — и момент был упущен. Потом, вспоминая его единственный поцелуй за все время ухаживания, Элиза весьма досадовала на себя за этот упущенный неповторимый миг. Разумеется, сегодня, в присутствии всей ее семьи, Майклу поневоле пришлось ограничиться официальным поцелуем в лоб, и это только усиливало впоследствии ее досаду.
Поверх плеча матери девушка взглянула туда, где стоял Майкл, наблюдавший за ней с легкой улыбкой на губах, и, несмотря на холод, горячая кровь прилила к ее щекам. Довольно скоро они поженятся, и тогда ее любопытство относительно поцелуев — и всего остального тоже — будет полностью удовлетворено. Наверное, даже хорошо, что она уезжает: разлука подогреет аппетит обоих, и предстоящая церемония станет желанной.
Прощание грозило затянуться до бесконечности, но тут капитан «Леди Хэбертон» — судна, на котором Элизе и Обри предстояло отправиться в путь, — попросил своего хозяина, сэра Ллойда, вмешаться.
— Прилив не будет ждать, сэр, — почтительно заметил он.
— Конечно, — нахмурился Ллойд Хэбертон. Он принял деятельное участие в подготовке поездки, распорядился, чтобы один из его кораблей по пути следования зашел на Мадейру, доставив Обри с кузиной к месту назначения, но, судя по его виду, по-прежнему не одобрял всю затею.
— Хватит, — проворчал сэр Ллойд. — Покончим, наконец, с этим. Кораблю пора отправляться.
Роберт, слуга Обри, внес мальчика на борт на руках. Тот выглядел испуганным. За ними последовала горничная Элизы Клотильда в сопровождении целой армии носильщиков. Какой-то матрос с удивленной ухмылкой вкатил по сходням кресло Обри. На борту уже распоряжалась кузина Агнес, проклиная на чем свет стоит дождливую погоду, нестерпимую вонь и слишком маленькое и тесное, по ее мнению, судно. Настала очередь Элизы, и, опираясь на руку Леклера и стараясь ничем не выдать охватившего ее смятения, она решительно ступила на узкие, раскачивающиеся при каждом шаге сходни. Мысленно она приказала себе не медлить, не спотыкаться и думать только о том, что пребывание на Мадейре благотворно скажется на состоянии Обри, а может быть, и на ее собственном. Элиза очень старалась видеть в их путешествии только светлые стороны, но, когда Леклер выпустил ее руку и вернулся на причал, уверенность в том, что это у нее получится, покинула Элизу и из глаз ее сами собой покатились крупные слезы.
Между тем сходни убрали, и полоса воды между причалом и бортом судна стала медленно увеличиваться, а Элиза все стояла у поручней, размахивая промокшим от слез платочком. Но тут на нее накинулась Агнес:
— Дитя мое, ты что, смерти своей хочешь?! Разве можно при твоей болезни стоять на палубе в такую сырость! Идем, идем отсюда скорее!
Элиза бросила последний взгляд на берег. Ее родители стояли на причале рука об руку, мать прикладывала к глазам платок. Леклер, Перри и Майкл подняли воротники и надвинули поглубже шляпы, пытаясь спастись от холода и дождя. Но все они улыбались ей, и Элиза постаралась проглотить застрявший в горле комок. Она не увидит их целых шесть месяцев. Шесть долгих месяцев. Кто знает, что может случиться за это время?
«Леди Хэбертон» отошла от причала Сент-Кэтрин и направилась вниз по Темзе в девять часов утра. Всего лишь полчаса спустя за ней проследовал «Хамелеон» Киприана Дэйра. Сам Киприан стоял на носу. Опираясь о поручень, он всем телом подался вперед, устремив нетерпеливый взгляд поверх украшавшей форштевень резной деревянной фигуры, потемневшей от бурь и непогод и изображавшей обнаженную женщину, вокруг тела которой обвилась огромная змея. Киприан Дэйр знал, что ждать осталось совсем недолго. Он даст «Леди Хэбертон» выйти в открытое море, но… пожалуй, не дальше Нормандских островов. А там — внезапное нападение, и драгоценный отпрыск сэра Ллойда наконец будет в его руках.
Дождь все усиливался и вскоре превратился в настоящий ливень. Тугие струи секли лицо, барабанили по палубе. Окружающий мир на глазах менял свои очертания, таял и вскоре совершенно скрылся за пеленой дождя. Ветер дул с севера, и «Хамелеон» шел с хорошей скоростью. Киприан откинул капюшон плаща, поднял лицо к небу. Его коротко подстриженные волосы мгновенно промокли до корней, ледяные пальцы дождя забрались за воротник, но Киприан не замечал ни холода, ни сырости.
Может быть, рассуждал он, хоть этот ливень немного остудит ужасающий жар ненависти, так долго сжигавший его изнутри. Двадцать восемь лет безрадостной жизни, тяжелой борьбы за существование, поисков, ожидания наконец-то были близки к завершению. Скоро он настигнет свою добычу. Он смог начать охоту только в тот день, когда умерла его мать. Случилось это пятнадцать лет назад, но воспоминания, жившие в душе Киприана, ничуть не потускнели со временем. Мать никогда не говорила ему, кто его отец, даже когда он прямо спрашивал ее об этом. Лишь на смертном одре она открыла это имя — имя сэра Ллойда Хэбертона — и прокляла его за то, что он оставил ее с ребенком на руках. А вскоре она и сама оставила Киприана. Конечно, не по своей воле, теперь-то он это понимал, но в тот миг Киприан почувствовал себя брошенным.
Наверное, когда-то Сибил Берне была красива. Красива, полна веры в будущее и в порядочных людей. Однако эта вера привела к нежеланной беременности, и семья, заклеймив ее позором, отвернулась от нее. Сибил осталась в целом свете совершенно одна; всеми покинутая, она должна была не только выжить сама, но и прокормить сына. Увы, тут ей не могли пригодиться ни уроки музыки, ни знания, полученные от домашних учителей, ни изысканные манеры. Чтобы не умереть с голоду, благовоспитанная дочь викария из Ньюпорта пошла работать служанкой в портовых кабаках. Были и моменты, когда Сибил приходилось торговать собой, но только ради него — Киприан понял это, когда немного подрос. Его мать спала лишь с тем, кто обещал ей сделать что-нибудь для ее мальчика. Именно так он получил свое первое место юнги на корабле и один бог знает сколько других мест.
Поломанная судьба матери оставила в его душе глубокий след. Став взрослым, Киприан никогда не пользовался услугами проституток, он просто не мог. Благодарение богу, на свете было достаточно женщин, готовых спать с ним не ради того, чтобы заработать деньги, иначе ему пришлось бы вести целомудренную жизнь, как монаху. Если, конечно, монахи действительно ведут целомудренную жизнь.
Киприана начала бить дрожь, но он не обращал на это внимания. Там, впереди, маячила его цель, ждала вожделенная месть. Захватив сына Хэбертона, Киприан сможет наконец утолить свою ненависть, грозившую целиком поглотить, разрушить его личность. Этот мальчишка испытает все, что довелось испытать Киприану: мучительное чувство отверженности, растерянность, беспомощность, унизительность существования ребенка в жестоком мире, не делающем скидок ни на возраст, ни на слабость. А уж он, Киприан, позаботится, чтобы до сэра Ллойда Хэбертона дошли все подробности новой жизни его обожаемого сына. «Хамелеон» будет идти от порта к порту, и на каждой остановке Киприан будет писать Хэбертону длинные письма.
Пусть этот человек узнает, как его любимый сынок дрожит от ночного холода и сырости, скорчившись на гнилой соломе под защитой одной лишь тонкой лошадиной попоны. Как он дерется с собаками за содержимое их мисок, чтобы хоть чем-то наполнить желудок. Как он обматывает ноги тряпьем, потому что единственная пара обуви давно развалилась.
Киприан сжал зубы, его пальцы крепче стиснули мокрый поручень. Ему-то пришлось пройти через все это. И он выжил. Он научился бороться. Невзгоды и лишения только закалили его. Так, возможно, будет и с этим мальчиком, неважно, что он калека. Хуже всего придется Хэбертону. С каждым письмом что-то в нем будет умирать. Он будет умирать, медленно, постепенно, по частям, как когда-то мать Киприана. Для окружающих он останется все тем же богатым, благополучным, преуспевающим человеком, но это будет лишь оболочка прежнего Хэбертона. В душе у него будет шириться мертвая, выжженная пустыня. Он никогда не узнает, где его сын, и это в конце концов прикончит его.