Страница 45 из 76
КОРОТКИЙ ПОЕДИНОК
Однажды лейтенант Репин вернулся с командного пункта очень взволнованный и, не раздеваясь, подошёл к Номоконову. С минуту он с восхищением смотрел на своего солдата, улыбался, качал головой.
— Чего, лейтенант?
— Радуюсь, — сказал Репин. — Крупного гитлеровского гуся, оказывается, пришаманили вы, приворожили. Поздравляю! 25 октября в 14 часов 35 минут, в шестнадцатом квадрате, пулей в голову вы сразили гитлеровского генерал-майора, инспектировавшего войска переднего края.
— Кто сказал?
— Теперь все точно, — присел лейтенант на лавку. — Наши разведчики привели офицера. Неплохо знает русский язык, и мы с ним поговорили. Специально вызывали меня.
Приехал, говорит, в тот день генерал, нашумел, накричал на всех и решил сам узнать, почему остановились перед болотом герои восточного похода. Храбро шагал генерал на передний край, быстро!
— Правильно, — сказал Номоконов. — Толстый явился, как кабан, а быстро двигался.
— Тучный был генерал, — подтвердил Репин, — верно. Важный, самоуверенный, с бобровым воротником на шинели. Я, говорит, задам сибирской стрелковой дивизии! Но и распорядиться не успел —кусочек свинца щёлкнул его прямо в лоб. Пленный сказал, что это было подобно молнии в зимний день. Никто не ожидал: много разных чинов ходило к роще в день первого снега. И по траншее бродили немцы, высовывались. Тихо было. В общем, верно: «пантача» завалили. А те, что рядом с генералом шли, полковниками были. Эти ушли.
— Шустрые такие, — вспомнил Номоконов. — Так-так… В кусты шмыгнули. Полковники, говоришь? Надо бы и этих. А толстого, правильно… В голову бил, чтоб не вылечился. Гляди, какой оказался!
— Заколотили немцы своего генерала в гроб и на самолёте в Германию отправили, — рассказывал Репин. — Отвоевал. Интересно вот что: гитлеровцы точно узнали, кто убил «пантача». Пленный так и сказал: на этом участке у русских работает снайпер-тунгус — хитрый, как старый лисовин, и жестокий, как Чингисхан. Знают немцы, что его фамилия — Номоконов. Известно им, что этот снайпер курит «трубку смерти».
— Шутишь, Иван Васильевич, —улыбнулся Номоконов.
— Слушайте дальше, Семён Данилович, — продолжал Репин. —Офицер сказал, что за головой «таёжного шамана», который и ночами, как призрак, бродит по долине и оставляет на снегу звериный след, охотятся лучшие стрелки и разведчики. Особо метких солдат посылают гитлеровцы в ваш квадрат — некоторые из них тоже отвоевались. В первую ночь после рождества немецкие разведчики напали на ваш след, долго шли по нему, но напоролись на огонь. Сейчас охота продолжается.
Номоконов понял, что лейтенант говорит правду, и задумался.
В морозный рождественский день очень рассердил он гитлеровцев. Перестреляв «мясников», явившихся за чужой добычей, Номоконов и Санжиев затаились. Немцы дали несколько залпов по нашей огневой точке, откуда ударил пулемёт, выкорчевали несколько пней на нейтральной полосе, обстреляли бугорки на снегу, осыпали пулями подбитый танк. До вечера враги не подходили к лосям, а когда сгустились сумерки, Номоконов уступил настойчивой просьбе беспокойного товарища, требовавшего «сходить за мясом».
Возле лосей никого не оказалось. Напарник нагрузился туго набитыми рюкзаками и автоматами, снятыми с убитых немецких солдат, а Номоконову удалось отделить от самца заднее стегно. Поползли обратно, волоча добычу, и уже далеко позади услышали тревожный свист. Сразу же взметнулась ракета, но все обошлось благополучно. В тот же вечер у раскалённой железной печки, на которой варилось вкусное мясо, Номоконов стал подшивать лосиной кожей свои новые валенки.
— До Берлина не износишь теперь, — шутили товарищи.
А солдат работал себе и, попыхивая трубкой, объяснял, почему закончил расчёт с жизнью немецкий снайпер: его выдал скрипучий снег. Номоконов подшил кожу к валенкам мехом наружу, кое-где, чтобы не скользить, подстриг его, а космы, свисающие с края подошв, не стал срезать. Не смейтесь, ребятки. Так делают в тайге: шаги охотника становятся совсем мягкими и человеческого запаха меньше. Чудные следы получаются? Это ничего, пусть… Бродит по снегу медведь-шатун, страху на всех нагоняет.
Вскоре после рождества Номоконов ходил в ночной поиск. На краю озера, откуда-то из занесённых снегом камышей, ночами все время постреливал немецкий ракетчик. Таёжный зверобой вызвался вплотную подкрасться к врагу и уничтожить его пулей. Удивился лейтенант Репин, попросил солдата взять его с собой на необычную охоту.
— Хорошо, раз и это нужно для снайперской науки. Только не мешай, командир, ползи в стороне — не сразу приходит искусство скрадывать зверя на солонцах, не за одну ночь. Чего сумлеваешься? Можно ударить зверя и тёмной ночью — по треску веточки, по едва уловимому шуму шагов. Хоть с сидьбы, хоть с подхода. Не услышит немец, вплотную к пасущимся изюбрям подкрадывался Номоконов.
Не помешал командир взвода. В ночи неожиданно выросли перед ним силуэты немецких лыжников, и лейтенант дважды выстрелил в них. Встревоженные немцы засветили ракетами. Гитлеровец с «хлопушкой» в руке, к которому подкрадывался «таёжный шаман», выскочил из укрытия и стал виден как на ладони. Выстрелил Номоконов, закинул винтовку за плечо, неторопливо пошёл в блиндаж. А утром все увидели трупы: ракетчика, упавшего на сугроб, а поодаль — лыжника в белом маскхалате. Этого в упор сразил лейтенант Репин.
Удалась ночная фронтовая охота! Командир батальона назвал выстрел Номоконова классическим. Неужели враги обнаружили «звериный» след солдата? Как они узнали, что именно он прикончил «пантача»?
— Наверное, фронтовая газета к ним попала, — высказал предположение Репин. — Разведка у немцев тоже не дремлет. Проанализировали они некоторые события на этом участке фронта, кое-что узнали.
По совету лейтенанта Номоконов на время изменил «почерк».
Разобьёт чья-то меткая пуля стекло стереотрубы, снимет немецкий снайпер наблюдателя или неосторожного пулемётчика — к месту происшествия спешит Номоконов. Он появлялся в траншеях и на огневых точках — маленький, неторопливый и немного смешной в своей странной экипировке. Винтовка, бинокль, несколько касок в руке, пучок рогатинок с зеркальцами, верёвочки и шнуры за поясом. Улыбались солдаты, с любопытством смотрели на «шамана», увешанного амулетами.