Крестоносец в джинсах

Тяжелее всех приходилось Хильде. В ней теперь трудно было узнать прежнюю нарядную девочку. Украшения, с которыми она не расставалась, потускнели, лицо осунулось, под глазами залегли темные круги, но силы ее, казалось, были неистощимы. Она отдавала подругам распоряжения, как это делала дома ее мать. Словно королева, всамделишная, а не придуманная, проходила она между рядами больных, и ни одна мелочь не ускользала от ее внимания. Вот малыш испачкался, его нужно немедленно умыть, кого-то стошнило, этот в горячке скатился со своей циновки или совсем раскрылся. А здесь нужен священник… Со всей строгостью и тщанием прирожденной сестры милосердия она следила за тем, чтобы посуду больных как следует мыли и чистили, чтобы каждый новый больной получал свежую циновку, чтобы в лазарете не появлялись здоровые. Ее присутствие чувствовалось одновременно повсюду, она все видела и распоряжалась сразу всем. Привычку повелевать члены ее семейства впитывали с молоком матери, и у нее это выходило так ладно, что Каролюс не мог скрыть своей гордости. Рядом с ней неизменно находилась Фрида с настоями целебных трав. Девочкам помогал Фредо, командовавший охранниками как самый настоящий генерал. И еще Франк, который вместе с кожевниками успевал тачать по два десятка пар обуви каждый день. И конечно, Леонардо, правая рука Долфа, который вдобавок находил время развлечь малышей историями, забавными выдумками и даже азбукой.

От Николаса было мало толку. Бывший подпасок коротал дни в молитвах, упрашивая Бога отвести беду от детского воинства. Оба монаха постоянно находились подле умирающих либо хоронили тех, кто скончался. Между тем среди ребят стали появляться свои маленькие командиры, которые в делах повседневных тянулись за советом к Долфу. К этому высокому юноше, который умел найти выход из любого положения, они испытывали неограниченное доверие.

Но познания Долфа были не беспредельны. Всего он, понятно, знать не мог. Он рылся в памяти, восстанавливая все, что слышал или читал об эпидемиях. К его удивлению, оказалось, что знает он не так мало. Как-никак проучился десять лет в школе в век технического прогресса. В остальном же он полагался просто на здравый смысл.

На восьмой день Долфу стало казаться, что победа в схватке с Багряной Смертью останется за ним. За двое суток никто не заболел. В лазарете пока находились семьдесят восемь пациентов, примерно шестьдесят из которых пошли на поправку. У малышей появился аппетит, жар спал, поблекли багровые пятна. Они еще не могли вставать, но грозная болезнь уже ослабила свой натиск. Долф облегченно перевел дыхание. Еще одна спокойная неделя — и можно отправляться в путь. В тот же день его пригласил к себе Николас. Долф очень устал, но зайти не отказался. Интересно, о чем собирается с ним говорить Николас? Неужто поблагодарит Долфа за то, что его усилиями удалось отвести неминуемую катастрофу?

Долф не испытывал уважения к Николасу, хотя никому, даже Леонардо, не говорил об этом. Дети, почитавшие Николаса святым, относились к нему с благоговением. Святостью веяло от нарядных снежно-белых одежд Николаса, от набожного взгляда, которому открывались неземные видения, от елейного голоса, беседовавшего с ангелами. Долф казался ребятам властным господином, строгим, но добрым и справедливым, чьи приказы выполняются без раздумий просто потому, что он знает и умеет больше всех. Ребята верили ему. Это он облегчил их странствие, благодаря его заботам суровый путь пилигримов превратился в налаженное путешествие. Это он подыскал каждому приятное и нетрудное занятие по душе, он предложил создать отряды охотников и рыболовов. В то же время Николас значил для ребят гораздо больше, чем простой командир. Он был избранником небес.

Николас и оба монаха ожидали Долфа в палатке.

Никого из знати поблизости не было видно. Каролюс, Фредо и Хильда, как обычно, по горло заняты своими делами. Остальные дети благородного сословия, не обременявшие себя работой, проводили время на морском берегу.

— Садись, — дружелюбно сказал Николас, и Долф опустился на землю.

Он не задавал вопросов, ждал, что последует за этим.

— Больных осталось не много, — начал Ансельм. Его слова прозвучали скорее вопросом, чем утверждением.

— К счастью, да, — с готовностью подтвердил Долф. — Многие быстро поправляются. Я думаю, через неделю можно трогаться в путь.

— Завтра, — отрубил Ансельм.

— Что?

— Мы и без того замешкались.

Долф бросил на монаха возмущенный взгляд.

— А как прикажете поступить с теми семьюдесятью больными, которые еще лежат в лазарете? Не бросать же их здесь!

— Нет, конечно. Кто-то из них наверняка отойдет в лучший мир еще сегодня ночью. Тех, кто завтра не сможет встать, придется везти.

— Исключается, — твердо заявил Долф. — До сих пор мы поручали наших больных заботам горожан, но то были обыкновенные недомогания, простуда или расстройства желудка. Этих больных никто не примет: их недуг заразен и может поразить других детей. Вы же не настолько невежественны, чтобы этого не знать.

Николас в ужасе воздел руки к небесам. Он видел, что Ансельм побелел от ярости.

— Но мы должны… — вставил свое слово бывший подпасок. — Сегодня ночью мне явился ангел, он порицал нас за промедление. Иерусалим ждет наших воинов.

— Иерусалим ждет четыре тысячи лет — ничего с ним не случится за две недели, — съязвил Долф и поймал на себе ошарашенный взгляд Николаса.

Долф изо всех сил старался сдерживаться, но это удавалось ему с большим трудом.

— Мы не повезем больных в город, возьмем их с собой, — настаивал Ансельм.

Тут уж Долф взорвался.

— Знаете что! — дерзко выпалил он. — Хотел бы я, чтобы вы на себе испытали эту болезнь, чтобы у вас раскалывалась от боли голова, пока вас целый день трясет на разбитой колымаге.

— Твои речи греховны, Рудолф ван Амстелвеен, — возвысил голос монах.

— Мои речи — не большой грех в сравнении с тем, что предлагаете вы, дон Ансельм. Нам нельзя сейчас сниматься с места. Пусть минует хотя бы неделя. Ваш замысел преступен.

— Кто ты такой, чтобы учить нас?..

— Кто я таков — мое дело, — оборвал его Долф, — но я знаю одно. Вы хотите привести в Геную как можно больше детей. Правда, не знаю, зачем, ибо там им еще предстоит пережить самое горькое разочарование в своей жизни. Если, же мы выступим завтра, до Генуи не доберется и половина.

Заявление Долфа прозвучало весьма смело. Более ясно высказывать свои сомнения относительно чудотворной миссии Николаса Долф остерегался. Ансельм затрясся в приступе бешенства.

Николас привычно забубнил:

— В Генуе Господь явит нам чудо.

— Что за чудо еще? — снова взорвался Долф. — Ах, да, осушит море… Вы сами-то в это верите?

— Господь обещал мне, — ответил Николас.

Долф презрительно фыркнул.

— Дети растерзают тебя на клочки, если чуда не произойдет, — бросил он.

Николас заметно побледнел, вздрогнул.

— Рудолф ван Амстелвеен, твои слова ранят наши сердца, словно острые кинжалы! — взвизгнул дон Ансельм. — Зачем ты тратишь силы, помогая детям, если не веришь словам богоизбранного Николаса?

— Да затем, что не могу вообще отговорить детей от этого похода! — вскричал Долф, потеряв всякое терпение. — Вы… вы придумали для этих несчастных сказку, красивее которой они в жизни ничего не слыхивали. Вы обманули их! Попомните мои слова, дон Ансельм, в Генуе у вас ничего не выйдет, и уже на берегу восемь тысяч детей поймут, что их мечта разбита вдребезги. Вот тогда придет час вашей расплаты, это я вам обещаю.

С этими словами Долф поднялся и шагнул из палатки, тут же наткнувшись на Леонардо, который поджидал его.

— Ты теперь всегда будешь за мной следить? — еще не остыв от гнева, набросился он на студента.

Леонардо невозмутимо улыбнулся.

— Я слышал, мы завтра отправляемся.

— Только через мой труп! — воскликнул Долф и помчался к лазарету.

…Еще издалека он заметил столб дыма над погребальным костром. Упряжка стояла, готовая тронуться.