Предел

Отношение Карла Прона к религии было — можно сказать — осторожным. Он был из числа тех, которых тот же проповедник назвал «верующими на всякий случай». Кроме таких, как Карл, священник еще различал искренне верующих, неверующих или атеистов, а также «антитеистов». Характерной чертой последних было — по мнению пастыря — то, что они почитают своей святой обязанностью по пятницам непременно съедать свиную котлету (даже если врач прописал им диету), дабы своим поведением противиться тому, в существование которого не верят.

При своем перестраховочном мировоззрении Карл не упускал случая совершить добрый поступок, тем более ежели это не стоило ему ни пунктов, ни особых трудов. Он не без основания считал, что всегда не вредно иметь рядом людей, которые ему чем-то обязаны. Правда, у него хватало ума не очень уж доверять человеческой благодарности, тем не менее — будучи экономистом по образованию — он нерушимо верил в статистику. Совершая мелкие услуги по возможности более широкому кругу лиц, он рассчитывал на то, что среди них найдутся — статистически рассеянные, как изюминки в тесте, — такие, которые, приняв услугу, чувствуют себя морально обязанными ответить взаимностью. Остальных он заранее списал в издержки производства, не жалея о совершенном им добре и не обижаясь на них. Определенный процент тех, к кому он отнесся доброжелательно, время от времени оправдывал себя, и этих он зачислял в близкие знакомые.

Метод не был изобретением Карла. Изучая историю торговли, он почитывал старые учебники по психологии клиента времен, когда еще существовали магазины с живыми продавцами. Железное правило, гласившее, что каждый входящий в магазин — даже если он просто хотел укрыться от дождя — есть потенциальный покупатель и с ним следует обращаться так же, как с совершающим крупные покупки, сейчас приносило плоды в бизнесе Карла. Вот почему он недурно существовал, принимаясь за разные занятия.

Правда, последние семь лет рейзерства подорвали его некогда значительные финансовые резервы, но это проистекало из объективных обстоятельств и специфики профессии: рейзинг требовал театральных декораций — дорогих отелей, первоклассных ресторанов, элегантной внешности. Когда у тебя — как у Карла Прона — низкий истинный разряд, расходы поглощают львиную долю не очень-то высоких гонораров. Но эта профессия дает в обществе позицию, какой не может дать никакая другая: рейзера не спрашивают, почему у него только четвертый разряд. Считается, что фактически его разряд гораздо выше, но из профессиональных соображений он это скрывает. Для честолюбивого трояка весьма ценное свойство.

Карл не верил в ад. По его мнению, существо, столь добродетельное, как Творец, не может оказаться скрупулезным, мелочным бухгалтером, регистрирующим каждую человеческую оплошность, уподобляясь в этом Сискому, регистрирующему каждый пункт, истраченный гражданином. По правилам существования, которые Карл для себя разработал, важен только конечный баланс плохих и добрых дел, которые — ежели они пребывают в равновесии — создают вовсе недурное «общее впечатление» в глазах Творца.

Уже давно (так, по крайней мере, ему казалось сейчас) он чувствовал в себе необычайную склонность к добрым свершениям. Беда в том, что до сих пор у него не было никогда для этого нужных средств. Все пункты — и получаемые законно и зарабатываемые на стороне — уплывали сразу, просачивались сквозь пальцы, прежде чем он успевал встретить нужного дружка. В результате он, Карл, частенько сам требовал поддержки в виде нескольких пунктов в долг.

Но сегодня утром все как-то изменилось, обернулось по-иному. Совершенно бескорыстное (если не считать полученной при этом информации) угощение для девушки, «организация» Филипу — практически даром — лучшего в городе рейзера и наконец бутерброды для голодного Снеера — вся сегодняшняя деятельность Карла складывалась в единую весьма похвальную полосу добрых дел.

Он старался забыть, что не мог бы — даже если б хотел — ни переписать себе остаток гонорара от Филипа, ни получить со Снеера за бутерброды, ибо того не позволял его новый Ключ. В свете данного факта филантропия Карла оказывалась в определенной степени вынужденной, однако же… разве не делал он всего этого исключительно по доброте сердечной?

Он решил еще раз утвердиться в чувстве собственной доброты, которое вполне однозначно смягчало, да что там — затушевывало в его совести факт участия в мошенничестве, какого еще не ведали уголовные хроники Арголанда. Оказия подвернулась сразу же за углом Седьмой улицы: двое малышей — темнокожий мальчуган и маленькая светловолосая девочка — с вожделением поглядывали на автомат с конфетами и жевательной резинкой.

Карл сунул в автомат Ключ и сыпанул пригоршню цветных пакетиков под ноги ошалевшим от восторга ребятишкам.

Преступная махинация с Ключом, направленная против анонимной серой массы, таинственно именуемой «толпой», не имела в виду конкретную личность. Эта разница в объекте позволяла Карлу вывести положительное сальдо своих действий.

Он прекрасно понимал, что где-то там, на верхних этажах управления хозяйством, словно шило из мешка вылезет эта мелкая в общехозяйственном масштабе нехватка товара по сравнению с наличием пунктов. Но прежде чем это случится, он, Карл Прон, будет уже нормальным порядочным гражданином с четвертым разрядом интеллекта и массой желтых пунктов на своем легальном Ключе.

Полный столь оптимистических мыслей, гордый своей искренней любовью к ближним, готовый и дальше оказывать услуги исключительно из чистого к ним расположения, Карл задержался перед банковским павильоном на аллее Тибиган, сразу за пересечением с Девятой улицей, для совершения операции, которую арголандец в здравом уме проводит, только когда уже нет иного выхода: замены определенного количества желтых пунктов на зеленые.

Такая замена легально была возможна лишь по номинальной стоимости: пункт за пункт. Можно было получить зеленые и красные за желтые, а также красные за зеленые. В обратном направлении банковские автоматы не действовали.

Учитывая весьма значительную разницу в стоимости пунктов различного цвета на черном рынке, банковский обмен был, разумеется, полнейшей бессмыслицей, и никто им никогда не пользовался. Однако же официальный курс, равный для пунктов всех цветов, имел определенное общественно-идеологическое обоснование, доходы нулевика, выраженные в количестве пунктов (без уточнения цвета), были в среднем лишь вчетверо выше, нежели доходы шестиряка. Это отлично маскировало истинный разброс доходов различных интеллектуальных разрядов, поддерживая — во всяком случае в статистике — миф об относительном материальном равенстве граждан.

В действительности же, с учетом рыночной стоимости желтых и зеленых, нулевик имел в несколько раз больше шестиряка. Правда, последний получал достаточно много, чтобы спокойно существовать на довольно приличном уровне, не будучи вынужденным искать источники дополнительных заработков — однако же сознание, что другие живут еще гораздо лучше, лишало покоя многих.

Замена желтых на зеленые либо красные — если уж кто-то вынужден был это делать, например, из-за отсутствия красных для оплаты квартиры в дешевом жилом блоке — обычно осуществлялась не в Банке, а рядом с Банком у одного из постоянно толкущихся там колорчейнджеров, или попросту хамелеонов.

В связи с ограничениями, действующими в отношении его нового Ключа, Карл не мог проделать операцию с профессиональным хамелеоном. Не мог он произвести и обычную — один за один — замену желтых на зеленые в банковском автомате, поскольку — как он сообразил — такая операция вызвала бы «рождение» определенного количества зеленых на его счету без уменьшения количества желтых. Такие пункты неведомого происхождения изобличали бы «левый» Ключ.

Карл придумал другой способ. У Банка — кроме торгашей — бывали люди, желающие получить немного желтых на конкретную покупку. Уже через несколько минут он нашел молодую женщину, пытающуюся приобрести две сотни желтых. Карл недолго побеседовал с ней, и они вместе пошли в ближайший магазин, похваляющийся ярко-желтыми драпри в витринах.