Честь самурая

Нобунага после нескольких встреч с Миёси Нагаёси договорился о приеме у сёгуна Ёситэру. Прибыв во дворец к Миёси в неприметной одежде, Нобунага переоделся в официальный костюм и отправился во дворец сёгуна.

Дворец сёгуна ослеплял когда-то великолепием, но эти времена давно миновали. Сокровища, которые копили тринадцать поколений сёгунов, сейчас казались промелькнувшим сном. Дворец пришел в запустение. В нем остались лишь высокомерные и алчные чиновники и вельможи.

— Итак, ты Нобунага, сын Нобухидэ? — тихим голосом спросил Ёситэру.

Манеры его были изящными, но он казался Нобунаге безжизненной куклой.

Нобунага собственными глазами убедился в том, что у сёгуна не осталось сил на правление страной. Простершись ниц, он попросил покровительства у Ёситэру. Чувствовалось, однако, что у просителя намного больше могущества, чем у военного правителя Японии.

— Я прибыл в Киото под чужим именем. Сомневаюсь, чтобы скромные дары моего родного Овари удивили бы избалованных роскошью жителей столицы. — С этими словами он вручил Ёситэру список даров и хотел было удалиться.

— Может быть, поужинаешь со мной? — предложил Ёситэру.

Подали сакэ. Из зала приемов открывался вид на прекрасный сад. В вечерних сумерках росистый мох поблескивал в свете фонариков.

Своенравный Нобунага не следовал жестким требованиям этикета и часто действовал опрометчиво. Его не волновал ни ранг собеседника, ни официальность встречи. И сейчас он держался непринужденно, хотя и сакэ, и кушанья подавали строго по правилам, освященным веками.

Ёситэру, глядя на гостя, невольно удивлялся тому, как много и с каким наслаждением тот ест и пьет. Пресытившийся роскошью, сёгун гордился тем, что каждое из кушаний, подаваемых у него во дворце, слыло верхом изысканности в столице.

— Нобунага, нравится ли тебе столичная кухня?

— Она превосходна!

— Находишь ли ты ее ароматной?

— Эти ароматы слишком тонки для меня, а легкая пища непривычна для моего желудка.

— Вот как? Следуешь ли ты Пути чая?

— Я пью чай с детства, как воду, но тонкости чайной церемонии мне не знакомы.

— Видишь сад?

— Да.

— Что скажешь?

— Пожалуй, маловат.

— Маловат?

— Он, конечно, красив, но вид, который открывается у меня с холмов Киёсу…

— Ты действительно ничего не понимаешь! — расхохотался сёгун. — Лучше быть невеждой, чем полузнайкой. Ты хоть в чем-нибудь разбираешься?

— Люблю стрельбу из лука, пожалуй, других дарований у меня нет. Если вы пожелаете услышать нечто любопытное, я поведаю вам, что прибыл сюда из Овари за три дня, миновав вражеские провинции по дороге из Мино в Оми. Сейчас, когда страна повержена в усобицу, неприятности могут случиться рядом с вашим дворцом. Буду вам признателен, если в трудном положении вы вспомните обо мне, — с улыбкой закончил Нобунага.

Беспорядками в стране, по существу, воспользовался не кто иной, как Нобунага. Он сверг назначенного сёгуном наместника, который из Сибы должен был управлять всей провинцией Овари. Дело рассмотрел императорский суд, вынося нелестную оценку, но приговор был сугубо условный. Наместники теперь редко наведывались в Киото, и сёгун чувствовал себя покинутым. Он скучал, поэтому просьба Нобунаги об аудиенции развлекла его, и он с удовольствием беседовал с мятежным князем.

Ёситэру полагал, что Нобунага попросит об официальном утверждении в должности или о каком-либо титуле, но так и не дождался этого. Нобунага сердечно попрощался с сёгуном.

— Отправляемся домой, — сказал Нобунага после тридцатидневного пребывания в столице. — Завтра же, — поспешно добавил он.

Его свита, переодетая в сельских самураев и горных отшельников, собралась уже в обратный путь, как из Овари прибыл гонец с важным донесением.

«За время вашего отсутствия по Киёсу распространились разные слухи. Проявляйте предельную осторожность на обратном пути и будьте готовы к злоключениям».

Любой путь на родину проходил через несколько враждебных провинций. Какая дорога самая безопасная? Не стоит ли вернуться морем?

Спутники Нобунаги провели бессонную ночь в спорах, но так и не пришли к единому выводу. Неожиданно со стороны комнат, в которых расположился Нобунага, вышел Икэда Сёню.

— Почему вы до сих пор не спите? — недовольным тоном произнес он.

— Обсуждаем важный вопрос, — ответил один из собеседников.

— Не думал попасть на военный совет. Что же вы обсуждаете?

— Вы слишком беспечны для советника князя! Вам неизвестно о сегодняшнем донесении?

— Знаю.

— Нужно благополучно вернуться домой. Мы размышляем, какую дорогу избрать.

— Напрасные волнения. Князь уже принял решение.

— Неужели? Какова его воля?

— Мы прибыли в столицу многочисленным отрядом, обратив на себя внимание, хотя и переоделись для маскировки. Князь отправится в обратный путь с четырьмя-пятью спутниками. Остальные доберутся сами по любой дороге.

Нобунага покинул столицу еще до рассвета. Как и сказал Сёню, все горные отшельники и большая часть сельских самураев были предоставлены судьбе. Нобунага взял с собой четырех вассалов. Одним из них был Сёню. Самым счастливым чувствовал себя Токитиро, удостоенный чести сопровождать князя.

— Охраны мало! Сумеет ли он добраться? — Вассалы тревожились за своего князя. Решив на всякий случай следовать за ним, они добрались до Оцу, но здесь Нобунага и его спутники сели на лошадей и помчались на восток через мост около Сэты. Они легко преодолели множество застав. У Нобунаги была охранная грамота от Миёси, в которой указывалось, что он путешествует под покровительством помощника наместника. На каждой заставе он предъявлял грамоту, и отряд незамедлительно пропускали.

Чайная церемония распространялась по всей Японии. В мире, охваченном насилием и залитом кровью, люди искали покоя там, где их не мог настигнуть хаос, в тех местах, куда не проникал шум повседневной жизни. Чайная церемония изящно сочетала в себе действие и созерцательность, именно поэтому самыми страстными ее поклонниками стали самураи, жизнь которых в любую минуту могла обернуться кровопролитием.

Нэнэ изучила искусство чайной церемонии. Отец, которого она нежно любила, тоже ценил чай, так что ей было для кого стараться, ведь игрой на кото она могла усладить слух только случайных прохожих.

Нэнэ любила готовить чай в утренней тишине, ловя счастливую улыбку Матаэмона. Эта чайная церемония вошла в ее жизнь.

— Какая сегодня обильная роса в саду! А хризантемы еще не распустились!

Матаэмон с веранды любовался своим крошечным садиком. Нэнэ, хлопотавшая с чайником у очага, ничего не ответила. Кипяток из большого чайника, как из родника, ударил в заварной, обдав живительным паром небольшую комнату. Нэнэ с улыбкой взглянула в окно:

— Три хризантемы расцвели.

— Правда? А я и не заметил, хотя и подметал утром в саду. Жаль, что такие прекрасные цветы оказались в саду жалкого воина!

Тихо шелестела бамбуковая метелочка, которой Нэнэ взбивала чай. Нэнэ растрогали слова отца, но Матаэмон этого не заметил. Приняв чашку из рук дочери, он благоговейно выпил чай. На лице его было написано наслаждение утренним покоем. Внезапно он с огорчением подумал, что не сможет вкушать благородный напиток, если дочь выйдет замуж.

— Извини за беспокойство! — послышался голос из-за перегородок-фусума.

— Окои?

Жена вошла в комнату.

— Нэнэ, угости матушку чаем.

— Спасибо, я потом выпью.

Окои держала в руках шкатулку с посланием, которое привез гонец, ждавший на улице. Матаэмон, положив шкатулку на колени, открыл крышку. Письмо явно удивило его.

— От двоюродного брата господина Нобунаги, от князя Нагои. В чем дело?

Матаэмон поднялся на ноги, вымыл руки и почтительно взял письмо. Это был всего лишь свиток бумаги, но исходил он от родственника его господина, и Матаэмон держался так, словно перед ним был сам князь.