Вашингтон

Колонна дважды перешла вброд реку Мононгахила. Офицеры поднимали руки, поздравляя друг друга — французы по глупости не использовали последнее место, где можно было устроить засаду. Авангард — 300 человек — углубился в поросшее лесом дефиле, за ним на расстоянии мушкетного выстрела следовали главные силы и Брэддок со штабом.

Внезапно в стороне авангарда началась сильная пальба, скоро нельзя было различить отдельных выстрелов. Слитный рев, вопли, топот. Через несколько минут обезумевшая толпа солдат авангарда ринулась на остановившуюся главную колонну. Ряды смешались, всюду раздавались крики, падали люди — значит, стреляли по ним! Но врага не было видно, свинцовый ливень хлестал из-за деревьев и кустов. Офицеры тщетно пытались восстановить порядок, что в их понимании означало построить солдат ровными рядами, дать залп и атаковать неприятеля в сомкнутом строю. Они нещадно били метавшихся солдат саблями плашмя, но безрезультатно.

И только вирджинцы не растерялись, часть их, рассыпавшись в редкую цепь, попыталась атаковать невидимого врага, другие залегли за поваленными деревьями и открыли ответный огонь. Английские солдаты, не видя настоящих врагов, приняли за них вирджинцев и несколькими залпами разметали ополченцев. «Эти трусливые англичане, — писал впоследствии Вашингтон, — пораженные смертельной паникой... стреляли во всех, находившихся перед ними». Под Вашингтоном были убиты две лошади, пули пронизали платье, сбили шляпу, он остался невредим, отнеся это за счет «чудесной заботы Провидения, защитившего меня вопреки всем ожиданиям».

Охрипший Брэддок метался на дороге, все еще пытаясь выстроить солдат для правильного боя. Когда он взобрался на пятую лошадь (четыре были убиты), то получил пулю в легкое. Тяжелое ранение генерала послужило сигналом к всеобщему бегству. Бросив знамена, пушки, барабаны и флейты, беспорядочная толпа устремилась назад по той самой дороге, по которой всего час назад войска выступали церемониальным маршем.

Сзади раздавались душераздирающие крики оставленных раненых, индейцы набросились на них, приканчивая с неописуемой жестокостью, снимая скальпы и деля богатую добычу. Вероятно, это задержало победителей, дав возможность остаткам войска Брэддока уйти от преследования. Потери были ужасающими — из 86 офицеров 63 были убиты или ранены. Такая убыль в офицерском составе понятна — противник целил прежде всего в гарцевавших на лошадях. Из 1373 рядовых невредимыми осталось только 459 человек. Побоище учинил враг, значительно уступавший Брэддоку по силам, — 100 французов, 150 канадцев и 650 индейцев.

Разбитые войска с невероятной резвостью бежали к обозу, к провианту и тяжелым орудиям. «Когда мы пытались собрать их, — комментировал Вашингтон, — то достигли таких же успехов, как если бы мы попытались остановить диких горных медведей».

Умиравший Брэддок полностью положился на Вашингтона, единственного нераненого адъютанта. Вашингтон распоряжался всем, включая похороны генерала. Именно ему пришла в голову идея захоронить тело Брэддока посередине дороги, поблизости от развалин форта Необходимость. Оставшиеся повозки проехали по могиле, чтобы стереть все следы. Иначе, объяснил Вашингтон, индейцы найдут труп и надругаются над ним. Верные слуга и конь покойного генерала перешли в Вашингтону. Они служили ему многие годы.

Полковник Данбар, начальник тылового отряда, уничтожив большую часть орудий, отошел в форт Камберленд. 2 августа он покинул его, направившись с остатками войск на зимние квартиры в Филадельфию. В губернаторском дворце воцарился ужас. Ничто не стояло между свирепыми победителями, опьяненными успехом, и Вирджинией. Западная граница колонии полыхала.

Вашингтон был разъярен. Слабый, не оправившийся от болезни, он укрылся в Маунт-Верноне. Оттуда в письме одному из друзей он дал волю обуревавшим его чувствам. «Нас побили, постыдно побила кучка врагов, которые намеревались только помешать нашему продвижению. Меньше всего они ожидали победы. Поразмысли о непостижимых путях Провидения, бренности всего живущего! За несколько мгновений до этого мы считали, что почти равны по силам канадцам, они надеялись всего-навсего досадить нам. Однако вопреки всем ожиданиям и вопреки даже логике нас разбили наголову, мы потеряли все, а они этим обогатились... Я от всего сердца согласен с тобой, что, когда случившееся войдет в анналы истории, к этому отнесутся недоверчиво, с негодованием, ибо, если бы я не был живым очевидцем в тот день, я бы уже теперь не поверил, что так могло произойти».

Только годы спустя, вернувшись к злополучному бою, Вашингтон указывал, что к поражению привело нежелание Брэддока противопоставить индейцам их же тактику, что попытались сделать только ополченцы-вирджинцы. В первое время после постыдного разгрома Вашингтон не был способен к анализу, подменяя спокойное рассмотрение событий эмоциями. Он вновь и вновь подчеркивал «трусость» регулярных войск, которые вели себя в бою как «мерзавцы». Беззащитная колония срочно нуждалась в героях, и Вашингтон стал первым из них. С амвонов ему возносилась хвала, молились за его здоровье. В пламенной проповеди, прочитанной притихшим прихожанам, один священник задал риторический вопрос, не сохранило ли Провидение «юношу героя... таким замечательным образом», ибо предназначает его «славно послужить стране». Из уст в уста передавалось: Брэддок в смертный час хвалил вирджинское ополчение (что было правдой). Со своей стороны, Вашингтон заверил земляков — ополченцы «сражались как мужчины и умирали как солдаты». О недавнем поражении самого Вашингтона забыли. Он представал спасителем колонии.

Вашингтон имел и личные причины сожалеть о поражении — в походе он потерял четырех лошадей и надежду получить офицерское звание от короля. Последнее особенно удручало Джорджа, ибо Брэддок твердо обещал ему по завершении кампании добиться благоприятного решения. Теперь, со смертью генерала, вожделенные эполеты оставались мечтой.

Погоня за офицерским званием королевской армии поразительным образом характеризует Вашингтона 1753–1758 годов. Он шел на ненужные унижения, прибегал к неуклюжей лести. И ради чего? Ради чина полковника, на меньшее Джордж не был согласен. Правда, он никогда точно не говорил, на что претендовал. Погоня за эполетами полковника, которую можно во всех деталях проследить по его многим письмам-прошениям, побудила некоторых историков сделать гипотетический вывод — если бы король пожаловал их, Вашингтон навсегда остался бы роялистом и не связал бы свою судьбу с борьбой за независимость.

Этот тезис при всей его привлекательности все же притянут за волосы. Много проще помнить о молодом честолюбии и Салли. Кроме того, Вашингтоном двигали чисто практические соображения. Чин в королевской армии давал прочное положение, при выходе в отставку — половину содержания. Чин можно было продать или купить. О последнем Джордж не помышлял, хотя был в состоянии приобрести, скажем, звание майора, стоившее 2000 фунтов стерлингов. Он полагал, что уже заслужил производство на поле брани.

Если в Лондоне никогда так и не стали на эту точку зрения, то в Вильямсбурге воздали Вашингтону должное. Цепь поражений, за которые, несомненно, и Динвидди нес большую долю ответственности, резко увеличила авторитет ассамблеи. С влиятельными членами ее Вашингтон поддерживал переписку. Они знали, что полковник готов вернуться на военную службу, но только на собственных условиях.

14 августа 1755 года ассамблея вотировала 40 тысяч фунтов на военные расходы, решив создать полк в 1000 человек для защиты колонии.

Командование предложили Вашингтону. Помня о его постоянных жалобах на то, что он за два года только терял на службе колонии, ассамблея проявила неслыханную щедрость. Вашингтону было выдано 300 фунтов стерлингов в возмещение прежних затрат, положено жалованье полтора фунта в день, на расходы 100 фунтов в год и 2 процента комиссионных со всех закупок для полка. В тот же день губернатор назначил Вашингтона «главнокомандующим армии, создаваемой для защиты колонии Его Величества». Образ действия — «наступать или обороняться» — целиком оставлялся на его усмотрение. Он мог подбирать офицеров по собственному выбору.