БДСМ

- Хорошо, - дрожащим голосом сказала я и повернулась. Мне потребовалось применить

недюжинное усилие воли, чтобы опуститься на стол.

Статистика по изнасилованиям на Октиании удручала – я сама писала об этом заметки не раз и не

два. Про насилие над женщинами в Темном Доме я тоже знала. Периодически такое случалось и с

журналистками, которые заигрывались во флирт с влиятельными персонами, а потом отказывали.

Разумеется, после этого девушка сразу вылетала из «пула» и становилась безработной. Дела никто

не возбуждал – не с нашим уровнем коррупции и всеобщего безразличия. Не в этой жизни. Не на

этой планете. Но я никогда не представляла себя на месте жертвы, не думала, что такое может

случиться со мной. Просто не верила – и все.

Пряжка ремня звякнула за моей спиной, и я невольно вздрогнула. Сейчас я услышу звук

открывающей молнии, и…

Но я услышала только один шаг. А сразу затем ягодицам стало холодно: он задрал юбку.

Зажмурившись, я даже перестала плакать. Сейчас будет больно. Он сорвет трусики, а я

совершенно не готова. Он может меня даже травмировать. Интересно, гинеколог примет меня

сегодня или придется ждать? И смогу ли я добраться до врача самостоятельно?

Горячая ладонь легла на спину и крепко прижала. Что…

Я не успела сообразить, какого черта он делает. Но он даже не коснулся моих трусиков. Вместо

этого я услышала свист, и в следующую секунду огненный поцелуй кожаного ремня впился в обе

ягодицы сразу.

- А-а-а!

Я заорала так, что сама едва не оглохла. От неожиданности, от шокирующе сильной боли, от

изумления. Его это нисколько не впечатлило. Сразу за первым ударом последовал второй. Третий.

Четвертый. А-а, как же это обжигает. Даже не представляла, что может быть так больно просто от

ударов ремня. Как будто палкой бьет, причем горячей. Я начала сопротивляться, и он прижал меня

сильнее левой рукой, удерживая без особого напряжения. Слезы снова полились градом, я

кричала и извивалась. Восемь ударов. Десять.

Ад. Он, казалось, вообще не сдерживал силу удара – лупил со всего размаха, тяжело дыша за

спиной.

- Сачч! Сааачч!

Он остановился на двенадцатом. Я без сил упала на стол, сотрясаясь от рыданий. Под моей щекой

кололись какие-то обрывки бумаги для записей, на пол упала ручка. Я кусала губы, пережидая

агонию на поверхности кожи – ощущения теперь были такими, словно мою задницу облили

бензином и подожгли.

Он поднял меня за шкирку, все еще плачущую, и едва ли не пинком вышвырнул из своего

кабинета.

- Вон из Темного дома. Раньше завтрашнего дня даже не думай объявляться, - велел ледяной

голос вслед, и дверь закрылась.

До вечера я мучилась от тянущей и пульсирующей боли, постоянно покрывая ягодицы

бесконечными слоями крема против ушибов и заживляющей мази – местами кожа была

травмирована до крови. Садист. Подонок. Упырь.

Ругая его, на чем свет стоит, я не могла в глубине души не признать: он обошелся со мной не

жестко. Он мог бы, например, заставить сделать ему минет – я бы согласилась. Он мог бы

потребовать чего угодно. Секс в любой позе. Анал. Любые извращения. Я бы согласилась. Не знаю, что бы со мной было потом, но я бы не возражала. Я трусиха. В тюрьме все равно было бы хуже, мы оба это знали. А порка была бы вишенкой на торте. Он мог бы использовать меня несколько

часов, как угодно. Ударить по лицу. Сломать мне что-нибудь. Выместить злость любым способом.

Но он не стал. Потому ли, что не хотел этого или по доброте души? Какой доброты можно ожидать

от этого человека? Это я вряд ли когда узнаю.

Проворочавшись ночь без сна, наутро я позвонила начальнику и взяла два отгула. Я могла себе это

позволить – два месяца работы без выходных за плечами.

- Но ты доделаешь материал? – тревожно спросил меня шеф.

Как???

В принципе, мой начальник хороший, понимающий. Как правило. Но в тот момент мне хотелось

послать его теми самыми словами, которые Сачч орал в трубку подчиненному. Я сдержалась. Мой

шеф не должен был узнать о происшедшем – может и уволить. Еще один с виду добрый человек, но попробуй только что-нибудь не сделать, как он говорит.

На следующее утро я проснулась с такой болью, словно меня били всю ночь, причем ногами.

Каждый шаг причинял боль, каждое движение. Прикосновение одежды к ногам. Сесть было

нереально. Мои ягодицы и бедра превратились в сплошной синяк. Но мне надо было идти на

работу, в Темный дом. Пресс-релиз о срочной встрече советников был разослан рано утром всем

журналистам – явка обязательна.

Эта приписка лучше, чем что-либо другое, свидетельствовала о полной бессмысленности и

«протокольности» мероприятия, но пропускать действительно нельзя. Два-три пропуска таких

мероприятий – и вот ты уже не работаешь в Темном доме, это знали все. Любишь эксклюзивы –

люби и всякую хрень писать.

Я доехала на автопилоте, но на подходе мое тело внезапно подвело – стало сильно потеть и

подозрительно трястись. А в голове взорвались сразу несколько возможных вариантов развития

событий, как кинопленка перед глазами. Вот я подхожу к пропускному пункту. «Ваш пропуск

аннулирован, уважаемая. Пройдемте с нами», - и на меня надевают наручники. Или я прохожу

через пропускной пункт, но сразу за ним снова спрашивают мое имя – и надевают наручники.

Или же я все же дойду до зала заседаний. И Сачч сам возьмет меня под локоть, отведет в сторону

и передаст полиции. Полиция, разумеется, уже будет наготове где-то там же, рядом.

Трясущимися руками я предъявила документы на пропускном пункте. Ничего. Дежурные улыбки и

меня пропустили внутрь. Третий этаж. Зал заседаний. Коллеги пьют чай – я не первая. Сачч

подпирает косяк двери, руки сложены на груди. Мягкая улыбка, почти нежная. Я не поверила

своим глазам. Он улыбался как обычно, словно немного флиртуя. Словно ничего, ровным счетом

ничего не происходило. Дернув головой, я отвела взгляд, и боль, которая все это время не

ощущалась от страха, вдруг вернулась, словно кто-то внутри меня повернул выключатель.

На глазах даже выступили слезы. Большинство коллег сидели в креслах, но мне даже помышлять

об этом не стоило. Взгляд Сачча прожигал затылок. Только ради того, чтобы не показать ему страха

и боли, я затолкала в себя кусок хлеба с сыром и запила половинкой чашки чая.

Когда журналистов попросили освободить зал, я пережила состояние, близкое к отчаянию. В

самом начале мне пришлось сесть, поскольку там сидели все. Я знала, что будет больно, поэтому

долго колебалась, в результате оказавшись в глубине зала, на самом неудобном месте. И теперь

мне предстояло пройти сквозь целый узкий ряд стульев, почти упирающихся в спинки стульев

другого ряда. Сделать это, когда у тебя ничего не болит, совсем не трудно. Другое дело, когда

каждая клеточка горит, воет и молит о пощаде.

С трудом поднявшись, я с тяжелым вздохом окинула взглядом полосу препятствий. Но тут

внезапно стул позади меня отъехал куда-то назад, словно обрел жизнь. Оглянувшись, я убедилась, что волшебства не случилось: передвинуться с места на место этому предмету мебели помогла

сильная мужская рука. Сачч стоял прямо за моей спиной.

- Выходи здесь, - еле слышно сказал он, и я поняла, что мне предлагается покинуть зал заседаний

через вспомогательный выход, расположенный в двух шагах. О боже. Все-таки я рано успокоилась.

Все-таки меня ждет полиция. Или…

Выйдя в коридор ни живой, ни мертвой, я испытала ничем не объяснимое, идиотское облегчение, когда не увидела полицейских. Как будто Саччу они нужны, чтобы устроить мне неприятности.

- Корра.

Я затравленно глянула на него:

- Да.

- Зайди, пожалуйста, ко мне. Всего на минуту.

До меня не сразу дошел смысл его слов – по правде, только когда мы вновь оказались в его