Падение вверх

Антон упал на колени перед зеркалом и закричал. А отражение — монстр с окровавленными губами — захохотало над ним, задрав голову кверху. И кровавые брызги разлетелись во все стороны, оросив холодную комнату склада красным дождем. А Антон все кричал и не мог остановиться. Затыкал уши руками, но все равно слышал смех монстра и его ужасное бормотание «Застряли, застряли?.. Можно мне, можно мне… Посмотреть…вашуу каамеруу…»

— Нет, нет, заткнись, заткнись!

Можно мне, можно мне…посмотреть вашуу каамеруу…

Застряли? Застряли?

— Застряли?

Антон вздрогнул и обернулся. У края раскисшей дороги стоял мужчина в желтом резиновом костюме и зеленых сапогах.

— О… да… да, немного, — с улыбкой ответил он и пожал плечами. «Ауди» крепко засела в весенней распутице, и все попытки выбраться из липких объятий заканчивались щедрыми грязевыми фонтанами из-под колес и матерными изо рта.

— Делааа, — протянул мужчина и покачал головой. Его лицо показалось Антону ужасно бледным, а черные от щетины щеки — впалыми, как у мумий. — Давайте попробуем вместе?

Антон знал о том, что Сибирск 43 был закрытым военным городком, и поэтому человек, разгуливающий по лесу в защитном костюме, ни капли его не напугал.

— Давайте.

Мужчина зачавкал по глине к застрявшей машине.

— Ого, какая у вас камера, — кивнул он на фотоаппарат, висевший у Антона на шее.

— Я журналист.

— Вот как? — мужчина обошел «Ауди» сзади и уперся руками в черный багажник. — И над чем же вы сейчас работаете?

— Над материалом о детском суициде…

— Вот даже как… Интересно… Ну, — мужчина посмотрел на Антона, — давайте толкнем?

— Да, конечно, — Антон уселся в водительское кресло и завел мотор.

Они толкали долго и безуспешно, сменяя друг друга, но машина так и не сдвинулась с места — лишь глубже опустилась в трясину. Грязные и уставшие, они уселись в салон: Антон спереди, а его новый знакомый — сзади, к розовому плюшевому зайцу, которого Антон возил уже долгое время, не зная, куда подевать.

— Меня зовут Антон, — сказал мужчина и протянул руку между спинок передних кресел.

— Надо же, — пожал ее Антон. — Так мы тезки. Очень приятно. И спасибо за помощь.

— Ну, что вы… я уверен, вы бы на моем месте поступили точно так же. Расскажите мне лучше о вашей статье. Как вас занесло сюда, в это захолустье?

— Друг детства попросил. Но, на самом деле, эта статья для меня — шанс многое исправить, — сказал Антон, стараясь уловить своего нового знакомого в узкой полоске зеркальца. — Жизнь иногда бывает очень интересной.

— С этим я согласен. А как зовут этого вашего друга детства? Быть может, я его знаю?

— Петя, — засмеялся Антон. — Хотя он Женя по паспорту. Евгений Петров. Петей мы звали его в школе. Он полицейский здесь… Да уж, — он посерьезнел и кивнул сам себе, — думаю, им нужно мое имя под обличительной в кавычках статьей.

— И вы напишете ее?

Антон задумчиво хмыкнул.

— Так бывает. Они покажут мне только то, что захотят. И я напишу об этом, а читатели мне поверят. В статье не будет лжи.

— Но ведь и правда будет однобокой.

— В детском суициде нет ничего сверхъестественного. И это тоже правда. Люди создают монстров для того, чтобы успокоить собственную совесть.

— Хм… вы так считаете? Нет никаких монстров в темных углах? Во всем виноваты мы сами?

— А разве вы считаете иначе?

Антону наконец удалось уловить глаза собеседника в отражении зеркальца. Они были странного орехового цвета.

— Мне кажется, иногда монстры вполне реальны. Хотя в том, что их создают люди, вы правы. Можно мне… можно мне посмотреть вашу камеру?

— Мм?

— Фотоаппарат.

— Ах, — Антон улыбнулся и снял лямку с шеи. — Держите. Мой старый, добрый «Никон». Он столько раз выручал меня в безвыходных ситуациях…

— Тяжелый, — переняв фотоаппарат в свои руки, сказал мужчина. — Трудно таскать на шее?

— Не особо. Это ведь мой хлеб как-никак.

— Да, понимаю. Что-то интересное успели снять?

Антон пожал плечами.

— Нет, вряд ли…

— Боже, так ведь вы Антон Старцев! — вдруг воскликнул мужчина и засмеялся. — Я же читал ваши статьи. Прямо не верится… Помнится, после того как я прочитал одну из них, я подумал, как же это возможно — упасть вверх? Но после прочтения понял — это метафора. Падение вверх — это перерождение души. Вы очень хороший журналист, Антон, теперь я вспомнил.

Антон улыбнулся: сколько бы раз ему ни говорили это, он никогда не уставал слушать. Как сказал однажды один его знакомый писатель, все мы — падкие на лесть, тщеславные ублюдки, работа которых — каждый день убеждать окружающих и самих себя в том, что это не так. Умение хорошо писать вырабатывается с годами — с талантом врать самому себе нужно родиться. Антон был согласен с этим. Как и с тем, что талантливого автора не бывает без этих двух черт.

— Раз уж вы читали, — сказал Антон, не оборачиваясь к собеседнику и потеряв его из виду в зеркальце, — ответите мне — во что… или в кого переродились души тех детей?

— Они стали тем, кем и были для своих родителей. Пустотой!

Антон увидел перед глазами мелькнувшую лямку фотоаппарата, и в следующий миг сильные руки стянули ее у него на шее. Так сильно, что хрустнул кадык. Брыкнув коленями, Антон попытался вывернуться из-под удавки, но не сумел оторваться даже от спинки кресла. Задыхаясь, скрежеща отяжелевшими челюстями, он забился в кресле, как пойманная рыба, пытаясь подсунуть пальцы под лямку. Замолотил ногами по дорогой панели машины, разбивая ее каблуками туфель, по серебристой магнитоле, которую придирчиво выбирал в автосалоне, по дверце, отделанной светлой кожей. Он бился в конвульсиях, а перед глазами мелькали улыбки его дочерей. Самое важное, о чем он забыл, что потерял в своей жизни.

— Я знаю про тебя все! Ты тоже упадешь вверх, — зашипел Антону сзади его новый знакомый. — И переродишься. Станешь монстром в темном углу…

— Кто ты такой?! — закричал Антон монстру в зеркале. — Кто ты такой!?

— Я? — отражение прекратило смеяться и уставилось на Антона безумными глазами. С острого небритого подбородка его капала кровь, собираясь темной лужей между колен. — Неужели ты забыл, кто я такой, неужели не узнал меня? А ведь мы уже встречались с тобой… когда-то. Когда мир был полон темных углов, ты помнишь?

— Это ты? — засипел Антон, вспоминая, как кто-то убивал детей, избавляясь от свидетелей. — Это ты?..

— Теперь это мы, Антон.

— Нет!

Монстр оскалил в ухмылке кровавые зубы.

— Вдвоем мы освободим всех несчастных детей от их никчемного рабства перед родителями. Дадим им ту свободу, которой у нас никогда не было. Все эти вечно занятые мамашки в дорогих костюмах или жрущие водку алкаши, насилующие собственных детей, все они познают, каково это — жить в аду. Мы спасем столько детей, Антон, столько невинных душ, — засмеялся монстр в отражении, — падение вверх — это когда нет смерти. Ты ведь знаешь это. Там, наверху, где живет добрый Бог, всем им будет хорошо…

Антон уперся ладонями в скользкий от крови пол и зашептал сквозь пузырящуюся на губах пену:

— Да, да… мы освободим их. Освободим…

Когда в дверь позвонили, Анна крутилась на кухне, у плиты. По квартире неслись запахи жареных грибов и сделанных по маминому рецепту оладий. Пузырчатое тесто поднималось на сковороде, шипя и плюясь маслом, и Анна, в прихватке, орудовала лопаткой, переворачивая пышные вкусности. В мойке шумела вода, и поэтому она не услышала ни первого звонка, ни второго. А, когда позвонили в третий раз, к двери подбежала русоволосая девочка лет пяти в розовой пижаме с мишками и привстала на цыпочки, чтобы посмотреть в глазок.

— Кто там? — спросила она, так и не дотянувшись.

— Кто там? — переспросила ее шепотом вторая девочка, чуть постарше. Она выглядывала из их общей спальни и терла кулачками заспанные глаза.

— Я не знаю.

— Милая, это папа, — раздался мужской голос из-за двери. — Открой мне, у меня подарки. Их столько, что трудно удержать…