Страница 1 из 7
Антон Сибиряков/Артем Клейменов
Падение вверх
— Вон оттуда они упали, — прищурившись от яркого солнца, сказал старик, скрюченным пальцем указывая на крышу высотного дома. — Вот сюда.
На сером растрескавшемся асфальте все еще виднелись бурые кляксы крови. Весенние дожди не сумели их смыть, а дворники, судя по всему, обходили это место стороной.
— Девять этажей, — подсчитал Антон и достал мобильник.
Никоновская профессиональная зеркалка, которую он взял с собой в поездку, исчезла при досмотре на КПП, и поэтому пока ему приходилось пользоваться примитивной камерой древнего, как динозавр, Самсунга.
Присев на корточки, Антон принялся фотографировать.
Командировка не задалась с самого начала. Он прибыл в ЗАТО Сибирск-43 на час позже, чем было оговорено, уставший и злой, раздосадованный тем, что пришлось бросить машину, увязшую в апрельской распутице. Последние десять километров ему пришлось тащиться пешком, взвалив на оба плеча по тяжелой сумке. На входе в город его остановили солдаты и долго допытывались, почему он прибыл позже уговоренного времени. Он рассказал им о машине и о том, что неплохо бы вытянуть ее из грязи, а они в это время прошлись по его багажу, и вот тогда-то, скорее всего, фотоаппарат и приглянулся одному из часовых. Антон собирался его вернуть, но сейчас на скандалы с местной властью у него не было ни сил, ни времени. Через пятнадцать минут он должен был встретиться в кафе через квартал с местным опером, с которым они когда-то вместе учились в школе.
— А вы журналист, да? Я все правильно говорю? — спросил старик. Он стоял все там же, трясущимися руками опершись на кривой костыль.
— Да, он самый, — вздохнул Антон и поднялся. — Извините, мне нужно идти. Увидимся.
— Конечно, увидимся, — улыбнулся старик сухими губами. — Значит, я все сказал правильно.
— Да, разумеется…
Странно, но в закрытом городе, куда обычно не пускали посторонних, был свой MacDonalds. Забегаловка с истекающей жиром едой, названия которой все как один заканчивались на «гер». Чизбургер, гамбургер, фишбургер… А напитком Кока-кола, что там подавали, на автомойках в родном Антону Новосибирске, отмывали с машин птичий помет. Никакой очиститель не справлялся, а популярная газировка растворяла его вмиг…
Вывеска кафе с улыбающейся рожей клоуна пряталась за углом обшарпанного здания, в котором, судя по всему, когда-то располагался военторг. По крайней мере, красная звезда на козырьке у входа говорила именно об этом. Антон перешел пустующую дорогу на красный свет и заглянул в кафешку через грязное стекло. Посетителей не было. За прилавком суетилась какая-то барышня, то и дело поглядывая на входную дверь, а за ее спиной можно было разглядеть громадную тень повара, застывшего неподвижно у своей жаровни.
«Ты-то, что ты ешь, — подумалось Антону. — Неужели всем нам после смерти придется тонуть в кипящем масле?»
Он зашел внутрь и, тоскливо осмотрев пустые столики, подошел к кассе.
— Добрый день! — толстая кассирша в дурацкой красной кепке, заляпанной жирными пятнами, улыбнулась ему желтыми зубами.
— Добрый. Чашку кофе, пожалуйста.
— Сахар, сливки?
Ее хищная улыбка стала еще шире.
— Да ничего не надо, просто кофе.
Когда ему неделю назад, ночью, позвонил давно забытый друг детства и попросил написать статью о суициде подростков в закрытом городе, он тоже сел пить кофе. Машинально, соскребая ложкой со дна стеклянной банки растворимую гадость. Так вот — тот кофе по сравнению с этим был просто напитком богов.
Усевшись за крайний столик и лишь немного пригубив обжигающего губы пойла, Антон принялся копаться в мобильнике, чтобы хоть как-то отвлечься от назойливых взглядов кассирши. В телефонной книге не было ни одного номера, кроме телефона местного полицейского участка. Номера своих детей, конечно же, Антон помнил наизусть, но звонить им все равно бы сейчас не стал — они давно уже жили с другим человеком и называли его любимым папочкой.
Он щелкнул по клавише сообщений. Набрал букву «П» и долго смотрел на мигающий курсор. Потом набрал «А» и «Д». Что это могло значить?
«ПАД…ЕНИЕ ВВЕРХ».
Падение вверх — это когда нет смерти. Так они и написали, те девочки. На сложенном вдвое листке бумаги, красивым, каллиграфическим почерком. Сунули записку в щель чердачной двери, а потом шагнули вниз, с девятого этажа. Им было всего по четырнадцать лет. Слишком мало для подобных мыслей. 14 лет… жизнь как полет с девятого этажа. Такая же быстрая. Что можно успеть за это время? Только закрыть глаза… И их смерть теперь будет длиться гораздо дольше. Пока все те, кому они были дороги, сами не умрут.
— Антон?
Он вздрогнул и сунул телефон в карман джинсовой куртки. Перед ним стоял тот, кого он ждал, но совсем не такой, каким запомнился со школьных времен. С пивным пузом, свисающим с портупеи, с огромными, мозолистыми руками и небритым лицом.
«Падение вверх — это когда нет смерти. Но здесь, в этом кафе, — подумал Антон, — все мы падаем вниз».
— Привет, Петя, — улыбнулся он своему однокласснику. Человеку, с которым теперь ему предстояло знакомиться заново.
— Эй, я не Петя больше! Я Евгений Петров. Тут тебе не школа.
Они поздоровались за руку, и полицейский уселся на стул напротив.
У всех людей были вторые имена в школе. Клички и прозвища. У кого их не было, тот прожил школьные годы зря.
— Оль, ты принеси мне поесть. Как всегда, — обернувшись к прилавку, попросил Евгений Петров. — С соусом.
— Хорошо!
— Отлично выглядишь, красавица…
— Спасибо!
Антон откашлялся, спрятав улыбку в кулаке. Тот же «комплимент» он мог сделать и человеку, сидящему напротив, но предпочел промолчать. Начинать разговор с вранья ему не хотелось.
— Ну, что? — Петя сложил руки замком на столе. — Как добрался? Здесь все уже в курсе, что ты прибыл. Да ты и сам, наверное, заметил. А ты совсем не изменился…
Но соврать Антону все-таки пришлось:
— Ты тоже. Знаешь, терпимо все, но на КПП у меня увели фотоаппарат. Никон, с цейсовской оптикой…хотелось бы вернуть…
— Жень, тебе двойную картошку?!! — крик кассирши был похож на ядерный взрыв. Антон представил, как ударная волна от него прошлась по округе, сметая все на своем пути.
— Да, двойную… Так чего там с фотоаппаратом?
— Увели солдатики на КПП. Вещь не из дешевых.
— Вот, блять, уроды! Прости… Ничего, вернем твой фотик. Не думай об этом. Думай о деле.
— Да как о нем думать — ты так толком ничего и не объяснил мне.
— Затем мы и здесь, Антон. Чтобы объяснять. Но как это объяснишь? Дети валятся с крыш, один за другим.
— Сколько уже?
— Семеро. За два месяца. Здесь, мать твою, в городе, где двадцать лет ничего не происходило! Я мог сказать тебе, откуда какая гусеница уползла и где какая мышь пернула. А здесь за два месяца, Антон… — Петя протер раскрасневшиеся глаза толстыми пальцами. — Семеро!
— И никаких следов? Я имею в виду — совсем ничего? А что говорят родители, друзья?.. Вы их опрашивали?
— Люди говорят… всякое.
Они помолчали, наблюдая, как толстые руки кассирши, бесшумно выбравшейся из-за прилавка, расставляют на столике еду. Пластиковую тарелку с горой жареной картошки-фри, пару упакованных в бумажные пакеты гамбургеров, картонную коробку острых стрипсов, разрисованную огнями, будто байкерский чоппер, и громадный стакан Коки с трубочкой. И, как только Петя открыл рот, Антон уже знал, что он скажет.
— А соус забыла?
— Да сейчас, у меня же не сто рук… — она развернулась к ним бесформенной задницей, и Петров подмигнул Антону.
— Женюсь на ней когда-нибудь…
— Ага, дождешься от тебя, — парировала кассирша. По всей видимости, эта шутка была у них коронной. — Держи свой соус…
— Спасибо, сладкая.
Евгений снял с баночки сырного соуса защитную фольгу.
Что-то во всем этом не строилось. Было каким-то нелепым, ненастоящим. Похожим на дешевую мелодраму, актеры в которой давно уже съели себя, но от безысходности каждый день возвращались на съемочную площадку отрабатывать бесконечный контракт. Антону даже померещилось, что если сейчас он возьмет из тарелки картошку, то на вкус она окажется пластиком. А в стакане вместо Колы будет подкрашенная марганцем вода. Неужели можно рассказывать о смертях детей и параллельно шутить о целлюлитных задницах и набивать желудок гребаной жратвой, порция которой рассчитана на слона?!