Случай

— Нет, я не живу здесь, я живу чуть дальше, за той горкой, с мужжжем, — слово «мужжж» прозвучало гордо и весомо, с укором.

Эйло, не спросив, снова налила Джулиет кофе, а потом и себе. Она принесла другой кусок торта. Внизу был розовый слой, а сверху — крем.

— Ревеневый заварной крем. Надо съесть, а то испортится. Не хочу, но все равно съем. Может, вы тоже хотите кусочек?

— Нет, спасибо.

— А сейчас Эрик уехал. Сегодня к ночи он не вернется. Думаю, что не вернется. Он поехал к Кристе. Вы знаете Кристу?

Джулиет едва качнула головой.

— Мы все здесь живем, поэтому все друг про друга знаем. Все знаем. Понятия не имею, как это у вас, где вы живете. В Ванкувере? (Джулиет кивнула). В городе. Ну, у вас там все совсем по-другому. Чтобы Эрик мог заботиться о жене, ему нужен был помощник, понимаете? Я ему и помогала.

Абсолютно не подумав, Джулиет ляпнула:

— Вам ведь платили за это?

— Конечно, платили. Но это больше, чем просто работа. Ему нужна была помощь женщины. Вы понимаете, о чем я говорю? Не в смысле отношений, как у мужа с женой, я в это не верю. Это нехорошо. Все просто перессорились бы! Сначала Эрик и Сандра. Потом она переехала, а на ее место пришла Криста. Какое-то время они помогали вместе, Криста и Сандра, они подружились, все было хорошо. Но у Сандры были дети, и она хотела переехать куда-нибудь, где школа побольше. А Криста — художница. Она делает поделки из деревьев, которые находит на пляже. Как называются эти деревья?

— Сплавной лес, — неохотно сказала Джулиет. Ее парализовало от разочарования и стыда.

— Точно. Она отвозит их в разные магазины, а те продают их. Большие штуки. Животные и птицы, но на настоящие не похожие. Настоящие?

— Настоящих.

— Ну, да. У нее никогда не было детей. Не думаю, чтобы она захотела переезжать куда-то. Вам Эрик говорил об этом? Кофе еще хотите? Еще немного осталось в кофейнике.

— Нет, нет, спасибо. Нет, он не говорил.

— Ну, так я вам сказала. Если вы допили, я помою чашку.

Она обошла вокруг стола и легонько пихнула ногой желтую собаку, лежавшую по другую сторону от холодильника.

— Вставай, вставай, ленивая девочка. Скоро мы идем домой. Тут автобус ходит до Ванкувера, он отходит в десять минут девятого, — сказала она, домывая раковину в глубине кухни. — Вы можете поехать ко мне домой, а когда время подойдет, мой мужжж отвезет вас на остановку. Вы можете поесть с нами. Я езжу на велосипеде, но медленно, так что вы поспеете за мной. Тут недалеко.

Ближайшее будущее привиделось Джулиет так четко, что она встала, не осознавая, что делает, и взяла сумку. Потом снова села, но на другой стул. Новый вид кухни вдохновил ее на другое решение.

— Наверно, я лучше останусь здесь, — сказала она.

— Здесь?

— У меня нет тяжелых вещей, так что я потом дойду пешком до остановки.

— Откуда вы знаете куда идти? Это в миле отсюда.

— Это не далеко, — Джулиет сначала хотела спросить у нее дорогу, но потом подумала, что надо просто идти все время вниз по улице.

— Он ведь не вернется, понимаете? — сказала Эйло. — Сегодня не вернется.

— Это не имеет значения.

Эйло презрительно пожала плечами.

— Вставай, Пэт, вставай.

Потом бросила через плечо:

— Корки останется здесь. Пусть будет в доме или во дворе?

— Лучше во дворе.

— Я ее привяжу, тогда она не пойдет за вами. Ей не понравится, что ее оставили с незнакомым человеком.

Джулиет ничего не ответила.

— Дверь запирается, когда выходишь. Видите? Если вы выйдете и захотите снова войти, вам надо нажать сюда. Но когда будете уезжать совсем, не нажимайте. Дверь защелкнется. Понятно?

— Да.

— Мы здесь не запираемся, но сейчас слишком много посторонних.

Они полюбовались звездами. Потом поезд ненадолго остановился в Виннипеге. Они вышли из вагона и прогулялись вдоль поезда, но на улице было так ветрено и холодно, что стало больно не только говорить, но и дышать. Они зашли обратно в вагон, сели в баре, и он заказал бренди.

— Согревает и усыпляет, — объяснил он.

Но сам он не собирался спать. Он хотел доехать до Регины и выйти там, а это будет рано утром.

Когда он провожал ее до вагона, многие места уже были застелены, и из-за темнозеленых шторок проходы стали узкими. У всех вагонов были имена, ее вагон назывался Мирамичи.

— Вот здесь, — прошептала она, когда его рука толкнула дверь перед ней в переходе между вагонами.

— Тогда попрощаемся тут, — он протянул ей свою руку, и они забалансировали в трясущемся поезде, поддерживая друг друга так, чтобы он мог как следует поцеловать ее. Когда поцелуй закончился, он не дал ей уйти, а прижал к себе и стал гладить по спине, а потом стал целовать глаза, щеки, лоб, все лицо.

Она внезапно отпрянула и быстро прошептала:

— Я девственница.

— Да, да, — засмеялся он и поцеловал ее в шею. Потом отпустил и открыл дверь в вагон. Они пошли по проходу, и она нашла свое место. Она остановилась у шторки и повернулась, ожидая, что он снова поцелует или дотронется до нее, но он незаметно прошел мимо, будто они только что случайно столкнулись.

Как глупо, как ужасно! Конечно, она испугалась, что его нежная рука последует ниже и нащупает узелок, который она сделала, чтобы закрепить прокладку. Если бы она доверяла тампонам, то этого никогда бы не случилось.

И почему вдруг девственница? Когда случилась та пренеприятнейшая история в Виллис Парке, разве девственность явилась помехой? Надо было заранее придумать, что ему сказать (никогда в жизни она не призналась бы, что у нее месячные), на случай, если ему захочется пойти дальше. Хотя как он мог даже думать об этом? Как? Где? На ее полке, на этом малюсеньком клочочке? И к тому же пассажиры еще не спали! Стоя в трясущемся тамбуре между вагонами, прижимаясь к двери, которую могут открыть в любой момент?

Теперь он всем может рассказать о том, как весь вечер слушал глупую девицу, похваляющуюся своими глубокими познаниями в греческой мифологии, а когда он поцеловал ее, чтобы пожелать спокойной ночи и отделаться наконец от нее, она начала визжать, что она девственница.

Он не производил впечатления человека, способного на такое, но она все же не могла прогнать эти мысли.

Она долго не могла уснуть в ту ночь, и уснула только тогда, когда поезд остановился в Регине.

Оставшись одна, Джулиет могла бы осмотреть дом. Но она не стала этого делать. Прошло, по крайней мере, минут двадцать, прежде чем ей удалось избавиться от ощущения присутствия Эйло. Нет, она не боялась, что Эйло вернется с проверкой или взять что-то забытое. Эйло не из тех, кто забывает что-либо даже в конце напряженного дня. А если бы той и пришло в голову, что Джулиет может что-нибудь украсть, то она просто выкинула бы ее отсюда сразу.

Однако, она из тех женщин, что заявляют свои права на территорию, и в особенности на кухонное пространство. Все, на что ни падал взгляд Джулиет — от горшков с зеленью (травами?) на подоконниках до колоды для рубки мяса на отполированном линолеуме — говорило о том, что здесь руку приложила Эйло.

Когда Джулиет удалось вытеснить образ Эйло если не из комнаты, то хотя бы из-за старого холодильника, ее воображение вернулось к Кристе. У Эрика есть женщина. Конечно, есть. Криста. Джулиет виделась более молодая и привлекательная, чем Эйло, особа. Широкие бедра, сильные руки, длинные светлые без седины волосы, груди, свободно покачивающиеся под просторной блузой. С такой же, как у Эйло, агрессивной, но к тому же еще и сексуальной, простотой. С такой же манерой жевать, а потом выплевывать слова.

Ей вдруг вспомнились две другие женщины. Брисеида и Хрисеида. Подруги Ахилла и Агамемнона. Каждую из них студентам приводили в пример, как обладательницу «прекрасных щечек». Когда профессор читал то слово (которое она сейчас никак не могла вспомнить), его лоб розовел, и казалось, он еле сдерживался, чтобы не захихикать. В те минуты Джулиет презирала его.