Пути судьбы

Югита много рассказывала Соне, как великолепны праздники в Хауране, особенно этот — ночной, Весенней Луны. Когда темнота опускалась на город и в небесах появлялась полная луна, жемчужина цветущего месяца Шаргиза, перед маленьким храмом Лунной Девы жрецы совершали обильное жертвоприношение. На алтарь возлагались гирлянды цветов, связанные парами птицы, пучки проросших злаков.

Если после песнопений служителей серебряный диск луны не затягивали облака, значит, можно было быть уверенными — Лунная Дева не допустит засухи и голода. Уже много лет в ночь Весенней Луны ни одно облачко не заслоняло жемчужного сияния ночного светила, и праздник, длившийся всю ночь, гремел как в узких улочках и на площадях Хаурана, так и во дворце могущественного наместника.

Югита прожужжала подруге все уши о шествиях с факелами, придворных увеселениях, роскошном дворцовом пире, что устраивается в эту ночь, и Соня с нетерпением предвкушала новые удовольствия.

…Носилки плавно проплыли мимо рослых гвардейцев, в два ряда выстроившихся перед воротами дворца. Вечерний ветерок трепал алые плюмажи из пышных перьев, украшавшие их легкие шлемы, играл складками изумрудно-зеленых плащей. Соня тихонько засмеялась от удовольствия: ей очень нравилось праздничное убранство дворца правителя, яркие одежды слуг и сверкающие латы гвардейцев.

Трубы взвыли в приветствии, и советник Джергес со свитой торжественно въехал в ворота. Впереди величественной громадой возвышался старинный замок, поначалу поразивший пылкое воображение девушки своей мощью и величием. Но сейчас процессия свернула вправо, направляясь к обширному саду с многочисленными прудами. Здесь гости проведут время до жертвоприношения, слушая музыку и угощаясь.

Больше всего Югите нравилось в дворцовых праздниках то, что пришло сюда из Аквилонии, — парадные танцы. Когда-то давно развлечения заморийцев представляли собой лишь пиры, где гости сидели за столами, наслаждаясь винами и тонкими яствами, слушая музыкантов, любуясь полунагими танцовщицами.

Ну, конечно, бывали еще и фокусники… Но настоящее веселье началось тогда, когда один из правителей Хаурана смело завел при дворе аквилонскую моду на наряды и танцы — теперь гости изящно двигались под музыку привезенных издалека музыкантов, дамы и кавалеры беспрепятственно обменивались пылкими взглядами (да, немало ветвистых рогов выросло на головах недогадливых хауранских вельмож)… Короче говоря, все любили эти широкие праздники при дворе просвещенного правителя…

Тягучая мелодия доносилась из сада, где, скрытые за ветвями раскидистых кустов, громко играли музыканты, развлекая прибывающих гостей. Сам наместник в роскошном парчовом камзоле, и узких обтягивающих ноги темно-вишневых штанах, с массивной золотой цепью на груди, в каждое звено которой был продет живой цветок, встал, приветствуя гостя — многомудрого советника Джергеса…

Здесь, на празднике Весенней Луны, пренебрегали многими из обязательных придворных церемоний, и гости чувствовали себя свободней, чем обычно. То тут, то там в уголках сада раздавались взрывы смеха, радостные возгласы. Но происходящее сейчас являлось только вступлением. Главное же, чего с таким нетерпением ожидали Соня, Югита и остальные приглашенные, должно было начаться лишь ночью, когда жрецы принесут положенные жертвы и пропоют священный гимн. Если, конечно, облака не закроют луну, суля дурные предзнаменования.

Соня никогда особенно не любила смотреть на медленные выходы жрецов во время праздничных шествий, ее раздражала их многозначительное и важность. Вот и на этот раз она с большим удовольствием улизнула бы куда-нибудь подальше, чтобы не принимать участия в торжественном жертвоприношении. Но это не Туран, где подобные выходки обычно сходили ей с рук, это — столица Хаурана, и не стоило искушать судьбу.

Толпы народа, запрудившие площадь перед храмом, громкими воплями встретили появление правителя и его придворной свиты. Огни тысяч факелов ярко освещали площадь, и полная луна, безмятежно сиявшая в небесах, казалась здесь случайной гостьей. Соня, не желая смотреть на этих людей, в восторге орущих и размахивающих своими горящими палками, стояла у самой стены, спрятавшись за спинами возбужденных гостей. Если жрецы наводили на нее тоску, то толпа вызывала в ней настоящее презрение.

Чтобы отвлечься, девушка подняла глаза к небу — луна равнодушно смотрела вниз, и ей было совершенно безразлично, что там сожгут на каком-то жертвеннике эти людишки, копошащиеся днем в жалкой суете, покупающие и продающие, размахивающие мечами или пьющие вино… И так было понятно, что ни одно облачко не появится этой ночью — яркие россыпи звезд усеяли черные небеса, а ветер стих, не тревожа листву цветущих деревьев…

Наконец, когда Соня уже устала от напряжения и ей окончательно надоело разглядывать спины придворных и задыхаться от густого аромата всевозможных притираний под гнусавое пение жрецов, народ взревел, радуясь ясной ночи и светящимися ручейками стал растекаться по улицам, чтобы пить и гулять до утра.

Сиятельный правитель и его гости вернулись во дворец, чтобы здесь, на просторных террасах и лужайках великолепного сада, тоже повеселиться вволю — ибо это был самый любимый праздник года, праздник, вслед за которым заключались счастливые браки.

Ночное пиршество началось не сразу: сначала гости разошлись в заранее приготовленные комнаты, где их ожидали слуги с ворохами причудливых одежд, головных уборов и грудами всевозможных масок. Эта забава привилась здесь совсем недавно, привезенная молодым аквилонским послом, месьором Дагритосом.

Большой щеголь и знаток придворного этикета, он пользовался при заморийском дворе огромным успехом. Югита сочла необходимым показать его Соне еще в тот раз, когда дядюшка Джергес вывез свою воспитанницу на ее первый дворцовый прием. Высокий, черноволосый, с вечной усмешкой на красивом лице, он сразу не понравился Соне. Водянисто-серые, немного навыкате глаза его, в отличие от губ, никогда не смеялись, и это несоответствие вызвало у девушки недоверие и неприязнь. Но Югита, да и многие другие девицы, были в восторге от этого вездесущего выдумщика. Похоже, он здесь находился лишь для того, чтобы изобретать все новые и новые забавы для пресыщенного двора.

Всем очень нравилась эта игра — пиршество в нелепых нарядах и уродливых масках, — и теперь вельможи радостно надевали на себя то, что казалось им самым подходящим. Грубая холстина соседствовала с сияющей парчой, великолепные плюмажи прикреплялись драгоценными пряжками к войлочным шапкам погонщиков мулов. А драгоценные ожерелья дам сверкали на домотканых платьях простолюдинок.

Югита и Соня торопливо накинули то, что подвернулось под руку: Соня выбрала длинный, почти до пят, плащ, усеянный мелкими блестками, и странный головной убор из серебристой парчи, скрывший ее пышные кудри. Не раздумывая долго, она надела небольшую белую маску с раскосыми прорезями для глаз. Теперь ее не узнала бы и родная мать.

— Ну, как я тебе нравлюсь? — послышался рядом смеющийся голос.

Соня обернулась и удивленно вскрикнула:

— О, Югита, неужели это ты?!

И впрямь было чему удивляться: вместо красавицы в бледно-голубом, расшитом шелками платье перед Соней стояла крестьянка в грубой полосатой юбке, широкой безрукавке, отороченной белой овчиной, и в нелепой шляпе, украшенной петушиными перьями. Из-под зеленой маски весело глядели лукавые черные глаза:

— Ха-ха-ха, не узнала, не узнала! А ты-то вырядилась, ну просто колдунья с Дальних Гор! Пошли скорее, танцы начались!

Они выскользнули за дверь и, взявшись за руки, побежали в сад. Там уже вовсю кипело веселье, слуги сбились с ног, поднося новые блюда изысканных сластей и наполняя высокие кубки выдержанными винами из огромных чеканных, кувшинов. Девушки не успели добежать до столов, как их разлучили и потащили танцевать. Для Сони подобное обращение было в диковинку — она знала, что так веселится простонародье, но это оказалось совсем неплохо, не хуже бешеной скачки на горячем коне…