Страница 25 из 37
Генерал Рохлин, избранный в Госдуму по спискам проправительственного блока «Наш дом - Россия», к тому времени был, может быть, самым радикальным оппозиционером в Госдуме. Он создавал антиельцинское «Движение в поддержку армии» и вербовал туда бывших соратников Бориса Ельцина. С Полтораниным ему повезло.
- Отношение мое к Ельцину и режиму, который он создал, неизменно с 1996 года, - говорит Полторанин. - Я считаю, что этот режим неконституционный с 1996 года, когда Ельцин проиграл выборы. Никто Ельцина не выбирал, они просто узурпировали власть. А теперь уничтожили парламент, из Совета Федерации сделали какую-то сходку, елки-палки, вместо партий - организованные преступные группировки чиновников. Все это антиконституционно, и конституционным путем нечего мечтать поменять власть, - а дальше Полторанина я цитировать не буду, потому что статью за призывы к свержению строя никто не отменял.
Лев Рохлин действительно нашел в Полторанине единомышленника. Полторанин говорит, что Рохлин готовил вооруженный мятеж, собирался отстранить Бориса Ельцина от власти и передать ее «Комитету национального спасения».
- Во главе комитета он хотел поставить Лужкова, и Лужков об этом, конечно, знал, - говорит Полторанин. - А насчет дальнейшего программа была такая - проводятся настоящие честные выборы, отменяются результаты приватизации, и дальше снова все на свои места.
Полторанин - первый из моих собеседников, кто так откровенно рассказывает о Рохлине под запись. Раньше я уже слышал - от отставных генералов, от действующих чиновников, - что-то вроде: «Никто никогда не узнает, какую роль в планах Рохлина играл, например, Черномырдин», или: «Последним, кого убило государство, был Рохлин», но каждый раз собеседники оговаривались: только, мол, не пиши об этом. Полторанин этой оговорки не делает - совершенно спокойно рассказывает, как водил Рохлина в банк «Империал» за спонсорской поддержкой, как за Рохлиным постоянно ездила «Нива» наружного наблюдения, как Рохлин за несколько дней до смерти сказал Полторанину: «Меня заказали».
Можно допустить, что Полторанин фантазирует, желая придать своему образу оттенок героизма или еще из каких-то того же порядка соображений. Но, черт возьми, рассказ бывшего вице-премьера о подготовке государственного переворота - это в любом случае сенсация. Прозвучи такой - неважно, правдивый или нет - рассказ в условной Америке - он стал бы сюжетом для десятков книг и фильмов, а я вон, видите, сопровождаю каждый абзац реверансом, чтобы вы, не дай Бог, не подумали, что я отношусь к словам Полторанина всерьез.
- А потом, когда уже всем все было ясно, когда его заложили соратники, Рохлину позвонил Валя Юмашев и сказал, что Борис Николаевич вам предлагает должность замминистра обороны, Рохлин ответил: «Скажи своему Ельцину, чтоб шел нах…». А потом его убили.
XI.
В 1996 году, когда у Полторанина истекли депутатские полномочия, он вместе со своей старой соратницей Бэллой Курковой выиграл в Петербурге конкурс на телевизионную частоту и, взяв кредит у каких-то англичан, создал телекомпанию «ТВ-3» (ныне это «Настоящий мистический» канал). Несколько лет спустя партнеры продали канал структурам Владимира Потанина, и теперь бывший министр может позволить себе вполне безбедно существовать на даче в коттеджном поселке, почти не бывая в Москве.
В прошлом году в «Русской жизни» основатель журнала «Столица» Андрей Мальгин писал о Полторанине: «Он любил приглашать в свой кабинет главных редакторов и пьянствовать с ними. Пару раз и я там был. Это был какой-то ужас: водку наливали стаканами, закуски не было, некоторые выходили блевать в туалет, а красный как рак Полторанин сидел прочно, как Будда, и разливал себе и гостям бутылку за бутылкой. Смысл в таких встречах был: главные редактора подсовывали Полторанину на подпись челобитные о выделении кредитов, и Полторанин наиболее стойким собутыльникам их подписывал». Я пересказал этот фрагмент Полторанину, Полторанин в ответ обозвал Мальгина дураком и сказал, что пили не водку, а коньяк, и не стаканами, а маленькими рюмочками.
Черт его знает, стаканами или рюмочками, но я бы с Полтораниным, конечно, выпил.
Плохого не помню
Рассказывает Муза Васильевна Ефремова
Ташкент
Я родилась в 1928-м в Ташкенте, мой отец тогда работал в какой-то европейской компании, которая экспортировала узбекские фрукты. Кажется, главным товаром, которым они занимались, были не фрукты, а упаковка, - каждое яблоко или абрикос заворачивались в хрусткую бумагу. У нас дома этих плодов было всегда много, как было много их и в самом городе, где черешни и абрикосы росли примерно так же, как в Москве вязы и тополя.
Фамилия моей мамы - Флавицкая; она была внучатой племянницей знаменитого художника Флавицкого, автора «Княжны Таракановой». Ее родословная - отдельный сюжет. Ее отец, а мой дед, Артемон Джиджикия, голубоглазый блондин-мингрел, служил в Варшаве в штабе князя Константина Романова. Именно там его застал 1914 год. Отправив маму с сестрами в Грузию (представьте себе - выпестованные няньками и боннами девочки из знатной семьи, разговаривающие на французском и немецком приехали в горные села и пасли там скот), он после революции влился в ряды Белой армии, попал в плен, а затем вернулся в Грузию, где пошел работать в обычную школу, учителем математики. Естественно, эту богатую биографию ему припомнили потом в 37-м - отправили в лагеря на Алтай, где он умер через несколько месяцев. Его просто не успели расстрелять.
О папиной судьбе я, к сожалению, не знаю так подробно, но и она была причудлива: до революции преподавал в Кадетском корпусе, затем был партизанским командиром на Дальнем Востоке, едва не попал в плен к японцам, после окончания Гражданской занялся делами сугубо мирными. Например, был пионером советского тенниса, как «большого», так и настольного, - так, в Ташкенте до сих пор есть спортшкола имени Ефремова.
Ташкент я помню не из детства, а уже из, так скажем, отроческих лет, - мама с папой расстались, и я потом лишь приезжала к нему. Ташкент в те годы был вполне благополучным городом. Он весь состоял из одно-двухэтажных частных домов, и культура там цвела не хуже, чем абрикосы и вишня. Мы с мамой уехали в Москву, однако потом я несколько раз приезжала в Ташкент - в какой-то момент она очень серьезно заболела, и меня отправили в Узбекистан надолго. Там, с папой, было очень хорошо, я занималась в балетной школе Тамары Ханум, стала чемпионкой города по теннису, никогда не болела. Стоит ли говорить, что уже после моего возвращения из Ташкента, в тридцатых, отца тоже арестовали. Однако мне об этом не сказали ничего - просто «папа уехал в командировку»
Москва
В Москве мы с мамой поселились на Арбате у родственников в комнате девять на девять; я пошла в школу и стала постоянно болеть. Мне часто приходится слышать и читать, насколько свинцовыми были те годы, как всех парализовал страх. Я не помню ничего подобного, возможно, мне было просто мало лет. Или сказалось свойство памяти запоминать только хорошее. Зато помню, насколько душевны были люди в те годы, насколько светлое это было время.
За мамой стал ухаживать сановный человек, работавший референтом у Молотова. Понятно, что были с его стороны некоторые обещания, но маме для объявления его persona non grata было достаточно того, что он чиновник высокого ранга. Она познакомилась с Юрием Мироновым, работавшим в те годы монтировщиком в Вахтанговском театре. Этот человек затем стал моим отчимом. Мама все почувствовала правильно - отчим не чаял в нас души, а приставучего референта очень скоро посадили. Дядя Юра был поэт, но его не печатали, потому что он всегда был критически настроен по отношению к власти.