Страница 31 из 48
Отшумели бурные годы. Очереди и всякий дефицит забыты. Граждане вернулись на свои сотки, уселись перед интернетом, покатили по белу свету - в Турцию и Египет. Политические страсти улеглись. Себе дороже. Но, оказывается, есть борцы, и их немало, и борются они за сады и парки, за свой сквер и свой пруд. Нынешнее руководство города с остервенением рубит деревья и выкорчевывает кусты, и терпение народа кончилось.
На дне рождения у коллеги я познакомилась с молодой женщиной, математиком. Вот ее рассказ.
- Я родилась и выросла в Петроградском районе, наши окна выходили в сад, где я гуляла с няней, а потом и со своими детьми. Там пели соловьи. Знала, что городские власти губят фауну и флору по всему городу, но когда принялись за наш любимый сад… Единственный, последний в нашем старом районе. Я начала бороться и подняла на борьбу жильцов. Мы писали письма, заявления и петиции. В результате сад огородили и привезли строительную технику. Мы создали комитет, председателем выбрали ветерана войны, героя, в надежде, что к нему прислушаются: как-никак старик отстоял Ленинград. Думали, может и теперь отстоит. Ветерану русским языком объяснили: во-первых, у вас не сад, а сквер, а во-вторых, сквера тут не будет, решение принято. После передачи по телевизору с жильцами встретилась губернаторша и успокоила: никакого решения еще нет, устроим общественные слушания, учтем и ваше мнение. И тут же пошли звонки с угрозами. Многие отступили, но не все. Мы стали по очереди дежурить в саду в ночное время, ведь они повадились спиливать деревья по ночам. Неделю назад в сквере дежурила пенсионерка с ротвейлером. Домой она больше не вернулась: вместе со своим псом она попала под асфальтовый каток. Несчастный случай произошел в белую питерскую ночь, в соловьином саду.
А женщина, которая нам рассказала эту правдивую повесть, на днях уезжает в Голландию. На ПМЖ.
P. S. Свежие новости. «Городской Комитет по градостроительству и архитектуре предложил исключить из списка охраняемых зеленых территорий больше полутора тысяч скверов и садов».
* ЛИЦА *
Олег Кашин
Агент Кремля
Человек, который думал, что он разведчик
I.
- Так кем же вы все-таки работали? - спросил я.
- Координатором личной секретной разведки и контрразведки Генерального секретаря ЦК КПСС, - ответил он, и мы оба замолчали. Он - вероятно, чтобы насладиться моей обескураженностью, я - чтобы не задать следующий напрашивающийся вопрос: «А вы не сумасшедший?»
Дальнейшее цитирую с его слов. То, что он рассказывает, глупо считать правдой и обидно считать просто враньем, поэтому пока стоит отнестись к его словам нейтрально - как к версии. А выглядит версия вот так:
- Я даже не знаю, кто у кого украл схему - мы у Моссада или Моссад у нас, но принцип был тот же - в своей стране мы работали, как в чужой. Никто о нашем существовании не знал, все думали, что есть только Лубянка, но что такое Лубянка? Пугало для населения. Ходили в погонах, все их знали - вон, мол, разведчик пошел. Что это за разведка? Взять хотя бы бобковский отдел (Пятое управление КГБ СССР под руководством Филиппа Бобкова, см. «Русская жизнь» № 15. - О. К.) - я, когда встречался с митрополитом Питиримом, брал у него список сотрудников его епархии и показывал - вот этот у тебя от Бобкова, этот тоже от Бобкова, - комедия, да и только. Питирим на Бобкова не работал, он работал на нас - сейчас об этом уже можно говорить, а о живых людях я ничего не говорю. Нас было много, друг о друге мы знали мало, работали автономно, каждый подчинялся начальнику системы, или, как мы ее называли, паутины. Начальником был Суслов - всегда, с самого начала. Паутина образовалась из разведки Коминтерна - когда Коминтерн распустили, разведка осталась, и в 1943 году Сталин поставил Суслова во главе этой разведки, и он до самой смерти ею руководил. Менялись Генеральные секретари, менялось политбюро, а на Суслове это никак не отражалось, паутина всегда подчинялась ему. Мне Суслов об этом рассказывал, когда брал меня на работу. У него в кабинете хранился составленный Сталиным устав разведки, напечатанный в единственном экземпляре, Суслов мне его показывал. Удостоверений, учетных карточек, конечно, никаких не было - абсолютная секретность, понимаете же. А крыша менялась раз в несколько лет.
II.
«Крыша», о которой рассказывает Александр Байгушев, - это легальные места его работы, обозначенные в трудовой книжке. Трудовую книжку он мне даже зачем-то показал - все сходится, и, надо сказать, список рабочих мест свидетельствует в его пользу - и агентство печати «Новости», в котором он проработал почти десять лет, и тем более общество «Родина» и его газета «Голос Родины», ориентированная на эмигрантскую аудиторию - это, конечно, были не просто СМИ.
Своего деда, Николая Филипповича Прохорова (из «тех самых» Прохоровых), он называет масоном и говорит, что дед «по масонской линии» познакомился со Сталиным еще до революции, помогал большевикам деньгами, репрессирован («как и все масоны») не был и умер в 1943 году, будучи валютным экспертом Госбанка («но вы же понимаете, что он занимался не только валютой»). Байгушев утверждает, что именно родство с этим Прохоровым позволило ему поступить на суперэлитное романо-германское отделение филологического факультета МГУ. Понятно, что все, что он говорит, нужно делить как минимум надвое, но рассказывает интересно:
- Я с детства - ну, дворянская традиция, - занимался языками, но куда мне было тягаться с посольскими сынками. Конкурс - 8 человек на место, и все - кто из Лондона, кто из Нью-Йорка. Конечно, сам бы я туда не пошел. Но, когда я учился в десятом классе, к нам в школу приходил человек из МГБ. Вызвал меня и говорит: Вам надо поступить на мехмат. Я удивился, конечно - какой, мол, мехмат, если я гуманитарий? Давайте хотя бы на филфак? Он отвечает: хорошо, но только на романо-германское отделение. Так надо. Я пришел поступать, и, видимо, декан Роман Михайлович Самарин уже был предупрежден. Уже потом я узнал, что он тоже работал на Суслова, а тогда я еще ничего не знал, но мне Самарин просто сказал: считай, что ты принят. Я ему говорю: но мне же еще экзамены сдавать, - а он отвечает: - херня это все, отдыхай пока. И я уехал на юг, не сдавая экзаменов, а первого сентября пришел учиться. Что это не обычный вуз, было сразу понятно. Железного занавеса для нас не существовало, не играли мы в эти игрушки. На лекциях нам читали про Парвуса, открытым текстом говорили, что он был главнее Ленина. Во все спецхраны допуск был совершенно свободный. В группах было всего по семь-восемь человек, но каждый понимал, что, когда он окончит университет, обычным советским человеком он не будет никогда.
III.
Весной 1956 года, как рассказывает Байгушев, его, дипломника, вызвал к себе на Старую площадь Михаил Суслов - тогда и состоялся тот разговор про секретную разведку и про ее устав в единственном экземпляре.
- И тогда он мне говорит - вот тебе первое задание. Пойдешь учиться. Я возмутился, конечно - зачем это мне еще учиться, я только что прекрасный факультет закончил. А Суслов говорит: Ты не понял, учиться - это только для вида. Тут сейчас может начаться брожение среди студентов, нам в этой среде нужны люди. Иди во ВГИК к Довженко, он предупрежден.
Александр Довженко действительно сказал Байгушеву, что так-то он бы его не взял, но за него просили, и Байгушева сразу приняли на второй курс сценарного факультета:
- А там, вы знаете, вся эта шобла училась. Шукшин Василий Макарыч, Шпаликов Гена, мой ближайший друг. Шукшин меня всегда за говно считал, потому что догадывался, зачем я туда внедрен, а со Шпаликовым мы выпивали вместе постоянно. Тогда же по заданию Суслова я начал печататься в «Московском комсомольце».