Страница 7 из 49
- Вынужден с Вами не согласиться, - ответил Сердари, - мы едем из Самарканда, и будем делать все, чтобы помочь. Я слышал также, что будут и пролетарии из России. Вы думаете, они тоже зря едут?
- Нет, я так не думаю, я просто думаю, что еще рано, - ответил вежливо с улыбкой хозяин. Тогда Иосиф, сидевший с нами, понял, что существуют некоторые разногласия между хозяином и нами, и сменил тему на более благородную, нежели политические подоплеки.
- А знаете ли Вы, уважаемый Элиэзер Соломонович, что нашим гостям понравилось гулять на Лубянской площади, там, около трамвайной станции? - Я сразу понял, что Иосиф выступал в роли блюстителя мира, чему никто не противился.
- Интересно, что ж, какое у вас впечатление о наших столичных новшествах? - спросил Элиэзер Соломонович.
- Только самые теплые и восхитительные, - ответил Ицхок. - Нам очень понравились трамваи, однако мы на них еще не бывали, а вот автомобили - создают впечатление неповоротливости. - Тут все рассмеялись, и это было добрым признаком. Затем мы рассказали о том, как гуляли недалеко от площади и видели Спасские ворота.
- Все это чудно, однако сравнительно ново для нас понятие Европы в виде московского модерна. Он, к сожалению, привел и к невосполнимым потерям: в застройке Москвы было утрачено чувство ансамбля, на мой взгляд, - досадно произнес хозяин. - Разрушение исторической городской среды, строительство многоэтажных доходных домов порой вызывает неприятие в московском обществе.
- А вы видели улицы Якиманку, Новую Басманную, Лубянку? Все эти аристократические московские улицы с прилегающими к ним переулками стали престижным местом проживания богатых промышленников и купцов.
- Мне в особенности понравились люди, которые были очень приветливы к нам у храма Христа Спасителя, - ответил я.
- Да, только они не знали, что вы евреи, - рассмеялся Элиэзер Соломонович, в его голосе явно прозвучала грусть, было видно, что он знаком с этой бедой и что весьма опечален.
На этом наш чай закончился, по той причине, что за Элиэзером Соломоновичем приехали, и он вынужден был отлучиться. Мы увидели его только на следующее утро, когда позавтракали, и он присоединился к нам. Мы поговорили о проигранной русско-японской войне и о многих других войнах, а после Элиэзер Соломонович протянул нам облигаций на сумму в 10 000 рублей. Он попросил нас, чтобы мы внесли эти деньги в развитие сионизма, мы были очень рады, что он оказал такую помощь.
Через час мы были на вокзале и горячо прощались с Иосифом, Даниилом и Элиэзером Соломоновичем.
Революция глазами грамотного пулеметчика
Воспоминания Павла Анова
Все, что мы знаем о жизни Павла Ивановича Анова, известно только с его слов. В середине 1960-х он охотно рассказал о себе историку Алексею Малышеву, собиравшему воспоминания участников революции. Павел Иванович работал тогда в Мюнхене в отделе мониторинга Радио Свобода. Скончался он в начале 70-х годов.
- Родился я в 1895 году на юге России, недалеко от города Новочеркасска, в казачьей станице Семикаракорской. Мать моя происходит из донских казаков, а отец был сыном священника. Но он остался сиротой и воспитывался у чужих людей, поэтому не получил никакого образования, вышел только в слесаря. Когда мне было лет пять или шесть, в 1901 году, мы уехали на Дальний Восток, потому что у нас там были дальние родственники. Отец в Хабаровске поступил на железную дорогу мостовым слесарем. Моя мать и отец были люди очень религиозные, и, конечно, они вложили эту религиозность в меня и в моего брата, который был старше меня на два года. Нас было двое в семье - я и мой старший брат Александр. Родители мечтали отдать нас в духовную семинарию, чтобы мы вышли священниками, но на мое счастье в Хабаровске не было семинарии, а ехать в Благовещенск за 500 верст у нас просто не было средств. Поэтому нас отдали в реальное училище в Хабаровск.
Вот тут я должен сказать о том, какая тяга в 1905 - 1906 годах в русском народе была к образованию. Еще в 1905 году я свободно поступил, даже с переэкзаменовками, в первый класс реального училища, а уже в 1910 году в первом классе был основной и два параллельных класса. И чтобы поступить в первый класс, нужно было держать конкурсный экзамен. Поэтому я, так как мой отец не так много зарабатывал, летом зарабатывал уроками. До ста рублей в месяц! Вы знаете, какие цены тогда были? Мой отец, мостовым мастером, получал 50 рублей в месяц жалования. Я в два раза больше зарабатывал, чем мой отец.
Население Хабаровска было приблизительно 40 тысяч. В нем было реальное училище, кадетский корпус и низшее техническое железнодорожное училище, откуда, правда, выходили прекрасные техники - машинисты, дорожные строители и так далее.
После революции и гражданской войны в России, когда я попал в эмиграцию, мне часто приходилось читать и у иностранных авторов, и у русских, главным образом социалистического толка, желавших как-то очернить дореволюционную Россию, о том, что в царской России правительство будто бы препятствовало образованию низших слоев населения. Но вот про положение в Хабаровске я могу сказать следующее: 25 процентов всех учащихся в реальном училище освобождало от платы за право учения (40 рублей в год) правительство, еще от 25 до 35 процентов освобождал родительский комитет, состоявший из купцов и богатых людей, которые своими членскими взносами покрывали плату за право учения малоимущих. Так что ни за меня, ни за брата за все время нашего учения в реальном училище отец не заплатил ни копейки.
- Как бы вы охарактеризовали политические настроения ваших родителей, они были за монархию?
- Моя мать рассуждала так: Бог на небе - царь на земле. Отец был более либеральных убеждений, но никакими политическими идеями он не увлекался.
Теперь я вам должен рассказать, какая у меня была среда, потому что это оказало влияние на мою дальнейшую судьбу. У меня, с одной стороны, были приятели по реальному училищу, люди из высококультурных и интеллигентных семей. Я бывал в доме у директора реального училища Кедроливанского, бывал в доме у инженера путей сообщения Клера, где было два реалиста, мои сверстники. С другой стороны, у меня были приятели в рабочей среде. Так, например, в моей жизни оставил большое впечатление некий железнодорожный машинист Аркадий Петрович Романов. Этот человек был очень грамотный, хорошо начитанный, он русскую классическую литературу знал даже лучше меня, хотя я был учеником реального училища. Но, конечно, он по убеждениям был социал-демократ.
И вот тут у нас с ним произошли большие споры. Дело в том, что я религиозный был. Как-то я прочитал у Мережковского, что теперь, когда наступил такой духовный кризис человечества, говорят, что лечение ему можно найти в социализме. «Но социализм - ведь это безбожие! - восклицает Мережковский, - Разве можно им вылечить тот духовный кризис, который сейчас наблюдается во всем человечестве?» Я на сто процентов согласился с Мережковским, и я вообще был настроен против всякого социализма, тем более против социал-демократизма, большевизма, которыми увлекался Аркадий Петрович Романов.
С Аркадием Петровичем мы долго разбирали, что, собственно, означает слово «большевизм» и чем отличаются социал-демократы большевики от меньшевиков. И мы это поняли так. Большевики - это люди, которые, во-первых, твердо знают, чего они хотят, во-вторых, зная хорошо свою цель, они к этой цели идут, невзирая ни на какие препятствия. Они макиавеллисты - для цели все средства хороши. Для них при достижении их цели нет ни моральных, ни нравственных преград. И после долгих споров, когда я ему нарисовал будущую картину, если большевики придут к власти (между прочим, должен, не гордясь и не хвастаясь, сказать, что я ее нарисовал приблизительно такой, какая она оказалась на самом деле), Аркадий Петрович со мной согласился и остался на позициях меньшевиков. Его судьба была очень печальна - потом, находясь в Болгарии, я получил известие, что он был убит пьяным матросом-большевиком.