Страница 5 из 22
В начале июня 1994 года, с пахнувшим еще типографской краской двухтомником “Ленин” в руках самодовольный Волкогонов появился на экране телевизора в передаче “Час пик” и стал снова обливать грязью личность Владимира Ильича. Все это действо было так неубедительно, что обозреватель “Труда” сдержанно, но недвусмысленно неодобрительно отнесся к извергаемому генералом потоку безосновательных обвинений в адрес Ленина: “О вожде мирового пролетариата было сказано, что он был грешником и не любил Россию, что еще до Крупской сватался к другой женщине, но был отвергнут. Что, проработав юристом около двух лет, не выиграл ни одного дела. Для знающих, что гость В. Листьева, в отличие от других историков, допущен к тем архивам, которые до сих пор заперты на семь замков, такие “открытия” кажутся весьма поверхностными, более похожими на имеющие хождение анекдоты, нежели на серьезные изыскания”.
Безрадостное впечатление на корреспондента “Комсомольской правды” А. Монахова произвела и презентация книги “Ленин” в издательстве “Новости”, на которой Волкогонов вновь темнил, что сам был “правоверным ленинцем, но знакомство с архивами пролило новый свет на облик вождя” и т. д. “Кроме того выяснилось,— с неприкрытой иронией писал автор “Комсомолки”,— что Ленин всю жизнь был тунеядцем и жил на чужие деньги, никогда не любил русских (Волкогонов постоянно цитирует его фразу: “Русские — дураки”, как будто она что-нибудь доказывает), личная жизнь Владимира Ильича до Инессы Арманд была однообразна и скучна, единственный человек, кто до конца отстаивал свою точку зрения в спорах с Лениным, была его теща, мать Крупской.
Беглое знакомство с текстом слов Волкогонова показало, что основная идея автора такова: Ленин не был ни гением, ни богом. И если второе относится целиком к области теологической и какому-либо научному опровержению не поддается,— с сарказмом продолжал А. Монахов,— то первая посылка (“Ленин не был гением”) принадлежит области филологической. Проблема заключается всего лишь в выборе правильного эпитета, который (выбор) целиком зависит от личных симпатий говорящего. Из ряда “гениальный, великий, крупнейший революционер XIX века” Волкогонов выбирает последнее определение и доказывает верность своего предпочтения на протяжении двух томов.
Тенденциозность произведения наглядно проявляет себя в художественном оформлении. Первый том украшен традиционной для ленинских многих лет фотографией мудрого вождя, благодетеля народов. На обложке второго тома — изображение полубезумного революционера незадолго до смерти. Видимо, такой была эволюция взглядов Волкогонова по отношению в объекту описания”.
Резко отрицательную оценку волкогоновскому “Ленину” дал публицист Леон Оников 20 августа 1994 года в “Правде”, опубликовавший свою рецензию под заголовком: “Когда лают на слона, он кажется более великим”. Общий вывод публициста о двухтомнике однозначен: “несмотря на шумный анонс, гора, как говорится, родила мышь. К тому же очень серую и опасную. Тем, прежде всего, что Волкогонов фактически ставит знак тождества между Лениным и Сталиным, а значит, и сталинщиной”.
Что касается первоисточников, которыми так кичился генерал, то даже арифметически доказывается “бесчестность Волкогонова, а его угроза низвергнуть Ленина какими-то замурованными, неведомыми доселе документами, рассчитана на простачков. Возьмем главы,— продолжал Оников,— относящиеся непосредственно к Ленину, его деятельность “периода революции и гражданской войны”. В них содержится аж 520 ссылок на источники. Из них архивных, неопубликованных — 152, а давно опубликованных, известных — 368. Теперь посмотрим, что представляют собой “неопубликованные”. Записка Андропова в ЦК от 1975 года о сносе дома Ипатьева в Свердловске (причем тут Ленин?). Доклад Берия Сталину (1949 г.) о высылке из Закавказья “всяких турков” в Сибирь. И бытовые детали о ремонте квартиры Ленина, частота его пульса после ранения и подобные же банальности... Таким образом, новые документы, которые... вынесены на свет Волко- гоновым, получившим доступ к ним на правах придворного летописца, ничего принципиально нового к облику Ленина не добавляют”.
Осуждая “откровенно злобную тональность” всей книги Волкогонова, позор его трактовки “кровей” Владимира Ильича с материнской стороны, безнравственность назойливого повторения того, что Ленин “русских обзывал дураками, лентяями” (как будто нельзя найти подобных высказываний у Салтыкова-Щедрина, Радищева, Горького, Шаляпина, Бунина и других патриотов России), Л. Оников в заключений пишет, адресуясь к генерал-философу: “Обнаженная безнравственность автора книги “Ленин” видна из того, что, прикидываясь верующим, на деле он поступает как антихрист. Христианин не может так поступать. Волкогонов публикует в книге страшный снимок Ленина — обезумевшего от неизлечимой болезни человека. Христос исцелял больных, слепых делал зрячими, избавлял от проказы, падучей, бесноватости, взывал к состраданию. А вы? Выносите на публичный показ смертельно больного человека. Позорище! Как может нормальный человек глумиться и наслаждаться чужим страданием?”.
К этому справедливому негодованию надо добавить, что “страшный снимок” больного Ильича был сделан Марией Ильиничной только для себя и самых близких и никогда не предназначался для обнародования. Волкогонов поступил низко, похитив и опубликовав глубоко интимное из личного архива Ульяновых.
Я солидарен с критикой Л. Ониковым волкогоновского тезиса о том, что Владимир Ильич будто был “человеком антигуманного склада”, сторонником массового применения насилия против врагов Советского государства, и другими положениями его рецензии в “Правде”. Тем не менее она носит обобщающий характер. Но опус Волкогонова так густо усеян ошибками, измышлениями и клеветой, что необходим разбор каждой его главы. И на поверку выясняется, что на рынок выброшена самая лживая книга о Ленине. Особое внимание мною будет уделено первой части, которая имеет прямое отношение к симбирскому периоду жизни Ульяновых.
Не зная броду не суйся в воду
Первая глава двухтомника “Ленин” Д. Волкогонова разбита автором на шесть частей, первая из которых названа “Семейной генеалогией” и начинается она краткой характеристикой Симбирска — “глубоко провинциального городка”, ставшего “колыбелью будущего отца русской революции и основателя первого в мире социалистического государства”. Насколько примитивно делает это дважды доктор наук, видно из первой же фразы: “Губернские ведомости” Симбирска в конце прошлого века (когда именно? — Ж. Т.) сообщали, что в 1897 году в городе насчитывалось сорок три тысячи жителей, в том числе 8,8 процента — дворяне, 0,8 процента духовенство, 3,2 процента купцы и почетные граждане, мещане — 57,5 процента (с. 40).
Спрашивается, зачем “пудрит мозги” читателям автор, сообщая эти, никому ненужные цифры? Ведь Владимир Ульянов родился в 1870 году и данные о Симбирске надо было приводить за этот, а не 1897 год, когда он находился в далекой сибирской ссылке. Сведения за 1870 год содержатся в книге “Великое начало” Ж. Трофимова (М., 1990).
Надуманным является и утверждение Волкогонова о том, что после основания (1648 г.) Симбирск “скоро превратился в типичный тихий провинциальный российский городок”, и в этом, мол, “крохотном городке” жизнь текла “спокойно, неторопливо, без потрясающих новостей” (с. 41). Во-первых, Владимир Ульянов родился не в каком-то мифическом “крохотном городке”, а в губернском городе, который по уровню социально-экономического и культурного развития превосходил многие другие губернские центры России 1870-х годов. Во-вторых, Симбирск не мог стоять в стороне от жизни страны и в своей истории испытал немало политических потрясений, в том числе наступления отрядов С. Разина и Е. Пугачева, переживал и все последующие события вместе со всей Россией. Что касается “новостей”, то во времена жизни в Симбирске Владимира Ульянова они поступали из столиц по телеграфу, и семья Ульяновых узнала, например, об убийстве народовольцами Александра II 1 марта 1881 года уже через несколько часов после этого события[8].
8
Трофимов Ж. Великое начало. М., Молодая гвардия, 1990, с. 46.
См. Казанские губернские ведомости, 1865, 25 июня.