Страница 24 из 50
13. История текста богослужебных певческих книг
В истории текста богослужебных певческих книг различаются три периода: первый — от конца XI в. до половины XIV в. — старый, истиноречный, или праворечный, период, второй — с половины XIV в. до половины XVII в. — период хомонии, или раздельноречия, третий — новый, истиноречный, или праворечный, — со времени Собора 1666–1667 гг. до наших дней. В первый, древнейший, истиноречный период полугласные или редуцированные гласные «ь» и «ъ» как в тексте читаемом, так и в тексте поёмом имели одинаковое, особое, свойственное им произношение, почему в вотированных богослужебных книгах над ними ставились отдельные невменные знаки, распевающие эти полугласные звуки наподобие гласных. Так, г, «Стихираре» 1157 г. слово «дьньсь» имеет над собой три крю ковых знака, по одному над каждой полугласной буквой «ь». Таким образом, полное совпадение читаемого и поёмого текста является сущностью истиноречия.
Многие ученые связывают происхождение раздельноречия с падением редуцированных гласных в славянском языке. В живой речи оно произошло, как полагает современная лингвистика, уже в XI в., несколько позже соответствующие изменения закрепились и в орфографии рукописных книг. При этом редуцированные гласные, находившиеся в сильном положении (то есть на ударных слогах), были заменены гласными полного образования — «о» и «е», а редуцированные гласные в слабом положении совсем перестали произноситься. Однако поскольку в певческих рукописях над ними были проставлены самостоятельные знамена, они продолжали интонироваться в пении, перейдя также в полные гласные, в результате чего слово «есть» превращалось в «есте», слово «миръ» в «миро», «услышахомъ» — в «услышахомо». Превращение глагольного окончания «хом» в «хомо» и послужило источником возникновения термина «хомо-ния». Такое устоявшееся объяснение происхождения хомонии падением редуцированных гласных теперь признается явно недостаточным. В самом деле, если падение редуцированных гласных произошло уже в XI в., то почему результаты этого явления сказываются в певческих рукописях лишь через три с лишним столетия, в конце XV в.? Чем объяснить, что при пересмотре и исправлении певческих рукописей в XIV-XV вв. элементы хомонии не только не были устранены из текстов песнопений, а напротив, возросли в очень-большой степени? Ответ может быть только один: хомония не является результатом стихийного лингвистического процесса, но представляет собой продукт сознательных целенаправленных действий.
Очевидно, не случайно начало периода раздельноречия, или хомонии, совпадает с началом московского периода, ознаменовавшегося, как уже говорилось, возникновением совершенно новых певческих тенденций, ибо хомония есть конкретное выражение того нового мелодического ощущения и мелодического мышления, которое было порождено понятием «калофония», или «сладкозвучие» («сладкогласование»). Само же понятие «калофония» теснейшим образом связано с мировоззрением и эстетикой испхазма, имеющего явную тенденцию к некоему орнаментальному мышлению, ярчайшим проявлением которого можно считать так называемый балканский геометрический орнамент, обязанный своим происхождением деятельности афонских монастырей. Орнаментальное мышление проявлялось не только в книжных орнаментальных заставках, и не только в архитектурной резьбе таких монастырских храмов начала XV в., как Гроицкий собор в Троице-Сергиевой лавре и Рождественский в Саввино-Сторожевском монастыре, но и в особом литературном стиле — «плетение словес», сложившемся на Руси в конце XIV - начале XV вв. Внетекстовое, чисто мелодическое «плетение», ставшее возможным благодаря хомонии, представляет собой, очевидно, явление, аналогичное книжному плетеному орнаменту и литературному «плетению словес». I екст богослужебного песнопения переплетен со свободными калофони-ческими элементами мелодии, образуя некое особое мелодическо-текстовое плетение.
Калофоническое ощущение мелодизма повлекло за собой также активное применение «аненаек» и «хабув». Введение в богослужебный текст этих внетекстовых фонем не было новшеством для русской певческой практики, ибо. как уже говорилось, они широко использовались уже в кондакарном пении, то есть в одном из самых древних видов русского церковного пения, однако именно во втором периоде их применение достигает особой интенсивности. Диапазон использования «аненаек» и «хабув» ограничивается особыми праздничными песнопениями. Невозможно даже представить себе их применение, например, во вседневных или воскресных стихирах. Характерны «аненай ки» и «хабувы» также и для продолжительных песнопений с краткими текстами, какими являются, например, причастные стихи. Само собой разумеется, что как принцип хомонии, так и «аненайки» с «хабувами» могли существовать полноценно только в условиях высокой культуры знания богослужебного текста, в среде лиц, для которых наличие внетекстовых фонем не могло затемнять самого смысла текста. Такое знание богослужебных текстов могло иметь место только в условиях монастырской жизни, подразумевающей обязательные каждодневные богослужения. И не случайно, очевидно, что возникновение хомонии совпадает по времени с введением Иерусалимского Устава и появлением Устава скитской жизни преподобного Нила Сорского, ибо это явления, произрастающие из единого духовного корня — аскетического подвига, обновленного преподобным Сергием.
Высокая культура знания богослужебных текстов, столь необходимая для правильного. неизвращенного существования хомонии, к сожалению, не всегда находилась на должном уровне. Небрежное и невежественное отношение к богослужебному тексту начало наблюдаться еще в конце XV в. Архиепископ Новгородский Геннадий в 1485 г. писал: «А се мужики невежи учат ребят, да речь ему испортятъ». Эта «порча речи» продолжалась и в XVI в. По свидетельству Стоглава, «божественныя книги писцы пишутъ съ неправленныхъ переводовъ, а написавъ не правятъ же, опись к описи прибываетъ и недописи и точки непрямые, и по темъ книгамъ в церквахъ Божиихъ чтутъ и поютъ и учатся и пишутъ с нихъ». В результате этого небрежения текст поёмый стал порою до неузнаваемости отличаться от текста читаемого и речи разговорной. Инок Ефросин так характеризовал сложившееся положение в 1651 г.: «...безчисленна злая опись в знаменных книгах: редко какой стих обрящется, который бы былъ неиспорченъ в речах во всяком знаменном пении». Частные попытки исправления испорченного хомового текста на речь встречались еще в начале XVII в. В нотных книгах времени царствования Михаила Федоровича можно встретить замечания: «До техъ месть справилъ», или надписи: «на речь». Однако, как и все частные попытки, подобные исправления не могли иметь большого значения, а зачастую и усугубляли положение, увеличивая разнобой и беспорядок.
К «злым описям» и извращениям хомового текста прибавилось еще и богослужебное многогласие, сущность которого сводилась к тому, что ради сокращения времени службы служебное чинопоследование разделялось на несколько частей и читалось или пелось одновременно на два, три и более голосов. Эту практику осудил еще Стоглавый собор: «а вдруг бы псалмовь и псалтири не говорили, такожъ бы и каноновъ вдругь не конархили, и не говорили по два вместе, занеже то въ нашемъ православии великое безчинство и грехъ тако творити». Однако несмотря на запрещение Стоглавого собора многогласие продолжало укореняться в практике Русской Православной Церкви, о чем свидетельствует послание Патриарха Гермогена, написанное около 1611 г.: «Поведаютъ намъ, что... вселилося в церковномъ пении великое неисправление. По преданию св. апостол и по уставу св. отецъ церковнаго пения не исправляютъ и говорятъ-де голоса въ два и въ три и въ четыре, а индъ въ пять и въ шесть, и то нашего христианскаго закона чуже». Практика многогласия продолжала процветать и при Патриархе Иосафе I и при Патриархе Иосифе, при котором «въ церквахъ Бо жиихъ пели поскору, не единогласно, со всякимъ безстрашиемъ»,
Однако Патриарх Иосиф, бывший сначала противником единогласного пения, по настоянию защитников многогласия, в конце концов решился обратиться за разрешением этого вопроса, к константинопольскому Патриарху Парфению: «Подобаетъ ли въ приходскихъ церквахъ и монастыряхъ вводить единогласие в богослужении?» Когда константинопольский Патриарх грамотой 16 августа 1650 г. одобрил единогласие, то, с согласия целого собора русских иерархов и Патриарха Иосифа, царь Алексей Михайлович в 1652 г. указом предписал, а Собор 1666–1667 гг. уже соборно постановил: «Церковное все славословие чинно и немятежно и единогласно и гласовое пение пети на речь». Та-ким образом, практика многогласия и раздельноречия была окончательно осуждена и запрещена.