Сделка

— Тебе холодно, — сказал Ральф, заметив, что я вся дрожу. — Где твой пеньюар?

— Это не холод, — ответила я. — Мне страшно.

— Полно. Нам не следовало обсуждать все это. Я сам займусь этим делом, обещаю тебе.

Я покачала головой, как бы говоря, что не могу оставаться в стороне, как бы ни хотела, и уже собралась выразить свою мысль словами, когда Ральф спросил:

— Кстати, Гейл, когда Никки родился?

Я напряглась и с испугом посмотрела на Сэйвила. Вот оно, начинается…

— Почему ты спрашиваешь?

— У нас тут заведено отмечать дни рождения детей, и я не хочу, чтобы твой сын остался без праздника, — улыбнулся Ральф.

Но я поняла, что вопрос был задан не по этой причине.

— Никки родился зимой, — ответила я, — так что празднование его дня рождения отпадает.

— И все же, — настойчиво повторил он, — хотелось бы небольшим подарком напомнить Никки об этом дне. Ты знаешь, что мальчик пришелся мне по душе… Так какой же день нам вспоминать?

Я знала, что ему понравился Никки, тут он меня не обманывал. А в остальном…

Мы по-прежнему стояли возле окна, лунный свет озарял наши напряженные лица. Впрочем, напряженным было только мое лицо. Ральф испытующе, как мне казалось, смотрел на меня.

— Никки родился двадцать первого декабря, — сказала я наконец.

Он кивнул, не сводя с меня глаз.

Я вдруг подумала, что, если Сэйвила заинтересуют подробности рождения Никки, он легко может узнать их, заглянув в регистрационную книгу церковного прихода в Хатфилде, и тогда выяснится, что мальчик родился слишком рано… Рано для меня… Но, собственно, какое до этого дело графу Сэйвилу? Не станет же он упрекать меня в порочности, в нарушении священных законов супружества? Слава Богу, в данное время мы с ним в одинаковом положении. Вне брака. А что было раньше, касается только Томми и меня.

Но сейчас не стоит ни думать, ни говорить об этом.

Я спросила:

— Значит, скорее всего и то, и другое несчастный случай? То, что случилось на мосту? И с Никки?

Он провел рукой по волосам.

— Вероятно, так… Тем более что мост мог рухнуть под кем угодно.

— Но было известно, — возразила я, — что после купания по нему должны проехать именно мальчики.

— Мальчики, но не один мальчик, Гейл. Это затронуло бы всех!

Мне стало стыдно: в своем беспокойстве о Никки я напрочь забыла о других возможных жертвах.

— Кроме того, — продолжал Ральф, — я хочу вернуться к основному вопросу, который уже задавал: кто может желать зла Никки?

«Зло», пожалуй, не слишком точное слово, вернее было сказать «смерть», но ни Ральф, ни я не осмеливались произнести это слово.

Я пожала плечами и вновь подошла к спящему Никки. Ральф встал сзади, обнял меня, слегка прижав к своему теплому телу. Как мне стало спокойно и умиротворенно. Но увы, лишь на короткое мгновение.

— Ты слишком много взвалила на свои хрупкие плечи, дорогая, — тихо сказал он. — Позволь мне помочь тебе. Я очень этого хочу.

О Боже, он выразил вслух мою мысль, мою надежду, упование! Но именно это испугало меня. Я никоим образом не должна рассчитывать на Ральфа Мелвилла, графа Сэйвила! Я не могу себе этого позволить!..

Сделав попытку высвободиться из его рук, я запальчиво произнесла:

— Сколько можно повторять — заботу о сыне никак нельзя назвать грузом!

Ральф нежно поцеловал меня в висок и успокаивающе шепнул:

— Я не это хотел сказать. Совсем не это. — И, чувствуя мое сопротивление, добавил:

— Еще и еще раз прошу: если нужна моя помощь, скажи об этом.

Я молчала.

Он вздохнул.

— Спасибо за эти слова, — произнесла я наконец. — А теперь, думаю, будет лучше, если остаток ночи я проведу рядом с сыном.

Вместо ответа Ральф повернул меня к себе лицом и принялся целовать. Одной рукой он поддерживал мою голову, другая проникла в вырез ночной рубашки.

Спустя мгновение он уже снова нес меня в свою спальню.

У меня не было средств защиты от этого человека. Лежа в его постели, я отдала ему свое тело, и он вошел в него, глубже, еще глубже, пока мы не слились воедино — так, что, казалось, ничто и никогда уже не разъединит нас. Его тяжесть не давила, она размягчала меня, и я принимала форму его тела, а он — моего; мы были одним телом, одним желанием.

И когда это свершилось, мы вздрогнули и со стоном очнулись. Но мир остался прежним, со всеми его горестями, заботами и опасностями.