Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 4 из 70

Михаил VIII Палеолог.[5]

Книжная миниатюра XIV–XV вв.

Притом сочинитель считал необходимым, — так как время периодическими своими оборотами обыкновенно многое скрывает, — не позволять ему мало-помалу изглаживать из памяти дела мимотекущие, но, по верному выражению одного мудреца, [6] прятать явления. Не годится впрочем, говоря о таком предмете, и уничижать истину ложью; ибо истина, как сказал кто-то, есть душа истории: дело истины — дело святое; и потому, кто вместо ее вносит ложь, тот прямо святотатец. Итак, мы вовсе не думаем преувеличивать события и, увлекаясь ненавистью или пристрастием, худые поступки порицать, а хорошие прославлять более надлежащего, и чрез то как бы обворожать ухо ума. Хотя и можно, конечно, рассказывать о происшествиях, где бы они ни случились, можно и говорить о них, кому это угодно, и оставлять их невысказанными, когда нет необходимости; однако, по моему мнению, лучше молчать, нежели говорить иначе, чем как было дело, лучше вовсе не знать слушателям, что происходило, нежели знать иначе, чем как хочет того история: потому что в первом случае бывает просто незнание, которое не постыдно, а в последнем — незнание является вдвойне, является незнание вместе с убеждением в знании; а хуже этого не может быть ничего. Впрочем, я не приступил бы к такому труду, если бы по-настоящему гадая о последующем, или лучше, по случившемуся заключая к имеющему случиться, не ожидал, что с течением времени будет еще хуже; ибо, может быть, гораздо удивительнее было бы слышать не о том, как это мы от глубокой тишины, какою наслаждались, перешли теперь в состояние столь бедственное, а о том, если бы стечение таких явлений, от наступления ужасной зимы после прежнего нашего процветания, привело нас к обновлению сил: ведь душа, достигши своей осени, не цветет, а напротив и вовсе становится чуждою жизненного движения.

2. Итак, мы не думаем, хотя бы и хотели, возводить свое повествование к лицам, прежде у нас царствовавшим, и там положив начало своей истории, говорить, как они приступали к царствованию, и с какою осторожностью, с каким благоразумием, которого нет лучше, управляли делами, — управляли тогда, когда, по известным нам причинам, лишились отечества, которое при них ограничивалось только тремя, оставшимися от прежней империи городами, то есть, Никеею, Бруссою и Филадельфиею. При тех державных происходило много событий великих; но надобно взять на себя немало трудов, чтобы описать их, — тем более, что мы и не знаем до точности, что тогда делалось и по каким причинам совершалось каждое дело. К тому ж были уже другие, которым приходилось говорить о тех событиях, и они приступали к описанию каждого случая, не обольщаясь, думаю, слепою уверенностью в самих себе, но обстоятельно зная дело, так как при событиях были сами [7], следили за ними до конца и, пока еще время не грозило им забвением, брали их с самого опыта и записывали в книги. Этим-то способом Эрмий противодействовал Лете, [8] или, лучше, предотвращал ее нашествие. Итак, дела тогдашних времен надобно оставить, как недостижимые и к нашей цели не относящиеся. О том лишь должны мы сказать, — и, может быть, слово наше будет не лишнее, — что некоторые одно и то же почитают причиною как тогдашнего спокойствия и состояния дел, так и нынешней превратности и запутанности их, только эта причина не одинаково действует: будучи присущею и производя влияние, какое следует, она рождает спокойствие, а находясь в отсутствии и пренебрегаемая, чему быть не следовало, она стала причиною настоящих запутанностей.

3. Тем угрожали неприятели с двух сторон: с востока — персы, с запада — итальянцы, которые занимали места не только приморские, но и находившиеся в пределах империи. Теми и другими римляне стеснены были так, что и вздохнуть свободно не могли. Иногда пользовались они помощью итальянцев и нападали на персов; а иногда, для защиты себя, призывали скифов, и с ними, в то время только что появившимися, прогоняли итальянцев. Целью их было — среду свою обезопасить крепостями; а места приморские не иным чем ограждались у них, как морем; ибо так как море и приморские посты находились во власти итальянцев, то не безопасно было воздвигать там крепости. Со стороны же востока ограждали их стремнины и непроходимые горы, если были во время занимаемы. Не имея сил сражаться вместе с теми и другими неприятелями, римляне на Востоке долго были под защитою гор, которые ручались им за безопасность и не обращали на себя внимания персов, а потому построение там крепостей время от времени отлагалось. Со стороны же моря могли они не прежде пользоваться крепостями, как по изгнании итальянцев. Поэтому они чаще вступали в союз с персами и, платя им ежегодную дань, которая была немаловажна, прекращали с ними брань миром, чтобы можно было со всеми силами обратиться против итальянцев. Предпринимая величайшие труды и упорные войны, они действительно изгоняли этих своих врагов и, потом, на своих кораблях переплыв море, обезопашивали живущих там римлян. А наконец, заставив персов волею или неволею возвратиться восвояси, вступали в горы, созывали отвсюду множество жителей, отличавшихся силою, и обезопасив их крепкими стенами и неодолимыми оградами, вверяли им охранение римских пределов.

4. Впрочем, эти горные жители, как могшие затеять возмущение, если бы каким-нибудь образом напали на них неприятели, и ничем не обеспеченные для сохранения верности, когда бы борьба, при случае, оказалась выше их сил, не оставались без всякого о них попечения: все они избавлены были от податей, знатнейшие из них получали пенсионы, а тем, которые могли питать дерзкие замыслы, даваемы были царские грамоты. С течением времени они разжились, и богатство текло к ним рекою. Но чем обильнее были средства их жизни, тем смелее выступали они против неприятелей и чрез то собирали огромную добычу. Занятие их было — делать засады по ночам и каждый день убивать и грабить врагов. А отсюда происходило то, что следуя за убегающими противниками, они вторгались внутрь их страны, отнимали у них все, что составляло их надежду, и насильно перевозя это домой, пользовались добычею по своему произволу. Между тем военачальники спокойно оставаясь, сколько возможно, назади, давали войскам другое направление и, насилиями возбуждая войну там, где она не возникла бы, заставляли других людей, по одним подозрениям, терпеть бедствия прежде, чем они ожидали их, и с такой стороны, откуда не могли ожидать. Все это было следствием благоденствия горных укреплений, поселенцы которых, хотя бы и не представлялось никакой надобности, или хотя бы со стороны противников и задумывалось что-нибудь враждебное, во всяком случае обеспечивались находившимся вблизи правительством, которое готово было противостать враждебной силе. И вот первые результаты тогдашнего состояния дел: крепостные жители не только упомянутою выше свободою от податей и доходами, но и ежедневными выражениями царской дружбы до крайности возгордились и обращали внимание только на то, что носило на себе признак богатства; поэтому с одной стороны тем ревностнее охраняли его, с другой тем смелее врывались в неприятельскую землю и противостояли врагам, когда они имели возможность сделать зло нашему отечеству.

5. Но с того времени, как Константинополь взят был римлянами и понадобилось ему возвратить своих детей в отечество, — прежде всего произошло то, что лица, которым вверена была власть над войсками, должны были, по далекому расстоянию столицы, ослабить защиту пограничных крепостей; а затем следовало и другое, что крепостные жители не могли уже получать пенсионов. Они и тогда, конечно, были не менее мужественны, как и в другое время; но интерес войны для них состоял в богатстве. Впоследствии, когда империя начала упадать, некто Ходин, пользовавшийся великою доверенностью царя по причинам, о которых теперь пока не говорится, (ибо с того-то обстоятельства наша история и получит надлежащий свой ход) счел полезным предложить царю (а царем был тогда Михаил Палеолог) один совет, который, как после открылось на деле, был весьма вреден, хотя советователь зато тотчас же возведен в достоинство эпарха. Думая, что он говорит действительно нечто полезное, державный посылает его осуществить то, что он советовал. Скоро прибыв в те места (ибо кто сам начал дело, тому никак нельзя было медлить поездкою) и нашедши тамошних граждан чрезвычайно богатыми, обладавшими множеством рогатого скота и овец, он делает перепись их имущества, и потом формирует войско на их счет, назначив каждому воину жалованья сорок монет, а большую часть, какая затем останется от наложенной теперь на те места подати, (что составляло сумму немалую,) приказывает внести в царскую казну. Когда это было сделано, — в жителях, потерпевших то, чего они никогда не ожидали, исчезла ревность к воинским подвигам и ослабела энергия.

5

Иллюстрация взята из книги С. Б. Дашков. «Императоры Византии». — Ю. Ш.

6

Мудрец, на которого указывает здесь Пахимер, был Софокл. В своем Аяксе μαστιγοφόρ он говорит так:

‛Άπανθ’ μακρς κναρίθμτος χρόνος

Φύει τ’ δηλα κα φανέντα κρύπτεται.

7

Нельзя думать, что Пахимер указывает здесь на исторические записки Георгия Акрополита Логофета и Никифора Григоры; потому что Григора писал уже после Пахимера, а Акрополит, хотя был и старше последнего, однако ж, настолько молод, что не мог быть самовидцем событий, происходивших при Феодоре Ласкари первом, но изложил их по слухам и памятникам. Вероятнее, что указание Пахимера относится к Никите Хониату, который писал о взятии Константинополя латинянами, и к другим неизвестным историкам того времени.

8

Пахимер делает здесь приноровление к войне богов у Омира (iliad v), где между прочими вооружаются друг против друга Меркурий — Бог исторической речи, и Лета — богиня забвения: первый стоял за греков, последняя — за троян; и тогда как эта старалась изгладить скрижали истории забвением, тот возобновлял исторические сказания и спасал их от забвения.