Страница 1 из 49
Маркъ Твенъ
Вильсон Мякинная голова
Повѣсть
Шепотомъ читателю
Особа, незнакомая съ юриспруденціей, всегда можетъ впасть въ ошибки, пытаясь сфотографировать своимъ перомъ сцену, разыгрывавшуюся на судѣ. Мнѣ не хотѣлось поэтому отсылать въ типографію нѣкоторыя главы этой книги, имѣющія профессіонально судебный характеръ безъ предварительнаго строжайше-обстоятельнаго исправленія и пересмотра ихъ ученымъ адвокатомъ (кажется, что они такъ вѣдь себя называютъ). Теперь главы эти щеголяютъ непогрѣшимой точностью въ самомалѣйшихъ подробностяхъ, такъ какъ написаны сызнова подъ непосредственнымъ наблюденіемъ Уильяма Гикса, который изучалъ одно время юридическія науки въ юго-западныхъ графствахъ миссурійскаго штата тридцать пять лѣтъ тому назадъ, а затѣмъ, для поправленія здоровья, прибылъ сюда во Флоренцію. Ненавидя бездѣйствіе, онъ условился работать за столъ и квартиру въ большой общественной конюшнѣ господъ Макарони Вермичелли, гдѣ дѣятельно подвизается и по настоящее время. Эта конюшня при постояломъ дворѣ находится въ концѣ глухой улицы, въ которую вы попадете съ Соборной площади, завернувъ за уголъ какъ разъ того дома, въ стѣну котораго врѣзанъ знаменитый камень Данта Аллегіери. Знаменитый итальянскій поэтъ сидѣлъ на означенномъ камнѣ шестьсотъ лѣтъ тому назадъ, слѣдя за постройкой колокольни Джіотто, но отрываясь отъ этого возвышающаго зрѣлища, тотчасъ же какъ только проходила мимо него Беатриса. Эта прелестная дѣвушка, передъ тѣмъ какъ отправиться въ школу, всегда покупала краюху пирожнаго изъ каштановъ, дабы обороняться таковою въ случаѣ неожиданнаго возстанія гибеллиновъ. Она покупала пирожное въ томъ же самомъ старинномъ ларькѣ, гдѣ оно продается до сихъ поръ, въ томъ самомъ видѣ, въ какомъ продавалось тогда. На первый взглядъ можетъ показаться, что его отрѣзаютъ все отъ того же самаго стародавняго каравая. Во всякомъ случаѣ, оно въ такой же степени вкусно и удобоваримо, какъ еслибъ было испечено въ средніе вѣка. Говоря это, мы вовсе не имѣемъ намѣренія льстить означенному пирожному. Юридическія свѣдѣнія Уильяма Гикса немножко заплѣснѣли, но онъ ихъ тщательно обтеръ и освѣжилъ для нашей книги, такъ что имѣющіяся въ ней двѣ или три главы юридическаго характера щеголяютъ теперь, какъ уже упомянуто, непогрѣшимѣйшею правильностью. По крайней мѣрѣ, самъ Гиксъ говорилъ мнѣ это.
Свидѣтельствую все сіе собственноручной подписью, января второго дня, тысяча восемьсотъ девяносто третьяго года, на виллѣ Вивіанъ, въ деревнѣ Сеттиньяно, въ пяти верстахъ отъ Флоренціи, на холмахъ, съ которыхъ открывается очаровательнѣйшій видъ, какой только можно встрѣтить на нашей планетѣ. Что касается до солнечнаго заката то онъ, по своей дивной чарующей красѣ, не можетъ быть превзойденъ самыми фантастическими закатами солнца, на любой изъ планетъ нашей солнечной системы, или даже какихъ угодно иныхъ солнечныхъ системъ. Рукоприкладство учинилъ въ парадномъ залѣ виллы, въ присутствіи изваяній сенаторовъ Черретани и прочихъ грандовъ той же фамиліи, глядѣвшихъ на меня столь же одобрительно, какъ глядѣли въ свое время на Данта. Читая въ ихъ взорѣ нѣмую просьбу о зачисленіи въ мою семью, я дѣлаю это съ тѣмъ большимъ удовольствіемъ, что отдаленнѣйшіе мои предки производятъ впечатлѣніе только-что вылупившихся цыплятъ по сравненію съ этими почтенными фигурами, облеченными въ тоги. Надѣюсь, что пріобрѣтеніе такихъ знатныхъ предковъ-добровольцевъ, имѣющихъ за собой болѣе чѣмъ шестьсотлѣтнюю давность, не мало возвеличитъ и меня самого въ глазахъ моихъ соотечественниковъ.
Маркъ Твэнъ.
ГЛАВА I
«Самая лучшая и заслуженная репутація можетъ быть уничтожена безсмысленнѣйшей и глупѣйшей насмѣшкой. Взгляните, напримѣръ, на осла: характеръ его близокъ къ совершенству; своимъ умомъ и смѣтливостью оселъ превосходитъ всѣхъ другихъ смиренныхъ животныхъ, а между тѣмъ посмотрите: во что обратила его насмѣшка? Вмѣсто того, чтобы чувствовать себя польщенными, когда насъ называютъ ослами, мы остаемся въ нѣкоторомъ сомнѣніи».
«Бей старшей картой, или козыремъ, но во всякомъ случаѣ бери взятку».
Мѣстомъ дѣйствіи этой повѣсти служитъ городокъ Даусоновой пристани, на миссурійскомъ берегу Миссисиппи, нѣсколько ниже Сенъ-Луи, отъ котораго онъ находится всего лишь въ разстояніи полудня ѣзды на пароходѣ.
Въ тысяча восемьсотъ тридцатомъ году городокъ этотъ состоялъ изъ хорошенькой маленькой группы скромныхъ одноэтажныхъ и двухъэтажныхъ фахверковыхъ домовъ, у которыхъ бѣлая штукатурка наружныхъ стѣнъ почти скрывалась отъ взора дивнымъ пологомъ вьющихся розановъ, жимолости, повойниковъ и глицинъ. Передъ каждымъ изъ этихъ хорошенькихъ домиковъ имѣлся палисадникъ, огороженный бѣленькимъ частоколомъ, и богато изукрашенный піонами, ноготками, не тронь меня, пѣтушьими гребешками и т. п. старомодными цвѣтами. На подоконникахъ стояли деревянные ящики съ желтыми моховыми розами и горшки съ пеларгоніями или, какъ ихъ тамъ называли, геранями, ярко красные, цвѣты которыхъ вырѣзались словно вспышки пламени на свѣтломъ фонѣ зелени фасадовъ, испещренной по преимуществу нѣжно розовыми цвѣтами. Если среди ящиковъ и горшковъ оставалось на подоконникѣ свободное мѣсто для кота, онъ непремѣнно красовался тамъ, разумѣется, въ ясную солнечную погоду. Растянувшись во всю длину, котъ этотъ пребывалъ въ состояніи блаженнаго усыпленія; поросшее густымъ мѣхомъ его брюшко обращено было къ солнцу, а лапка, согнутая крючкомъ поверхъ носика, прикрывала глазки. Домъ, гдѣ на овнѣ лежалъ котъ, очевидно, находился въ вожделѣнномъ состояніи мира и довольства. Это былъ символъ, свидѣтельство котораго являлось непогрѣшимо вѣрнымъ. Само собою разумѣется, что домъ можетъ благоденствовать и безъ хорошо откормленнаго избалованнаго кота, пользующагося общимъ почетомъ, но, къ сожалѣнію, означенное благоденствіе не бросается тогда сразу въ глаза. Чѣмъ прикажете его доказать?
На улицахъ, по обѣимъ сторонамъ, вдоль внѣшнихъ окраинъ кирпичныхъ тротуаровъ красовались робиніи или такъ называемыя бѣлыя акаціи, стволы которыхъ защищались обшивкою изъ досокъ. Они были ужь достаточно велики для того, чтобы давать лѣтомъ тѣнь, а весною, когда распускались роскошныя кисти ихъ цвѣтовъ, наполнять воздухъ благоуханіемъ. Главная улица, шедшая параллельно съ рѣкой и отдѣлявшаяся отъ нея всего лишь однимъ кварталомъ, была единственной, на которой сосредоточивалась промышленная жизнь города. Она тянулась въ длину на шесть кварталовъ, въ каждомъ изъ которыхъ находилось два или три кирпичныхъ зданія, служившихъ торговыми складами и выбившихся надъ помѣщавшимися между ними группами маленькихъ лавченокъ фахверковой постройки. По всей длинѣ улицы визжали въ вѣтряную погоду вывѣски, колыхавшіяся на стержняхъ. Красный шестъ съ бѣлыми полосками, который на набережныхъ венеціанскихъ каналовъ, окаймленныхъ дворцами, служитъ указаніемъ вельможнаго ранга ихъ владѣльцевъ, замѣнялъ собою на главной улицѣ Даусоновой пристани вывѣску для скромной цырульни. На одномъ изъ самыхъ бойкихъ угловъ той же улицы высился длинный некрашенный шестъ, сверху до низу убранный жестяными кастрюлями, кружками и сковородами. Даже и при небольшомъ вѣтеркѣ онъ служилъ не только нагляднымъ, но въ то же время достаточно громкимъ звуковымъ предупрежденіемъ всѣмъ и каждому со стороны главнаго городского жестяника, что его лавка находится какъ разъ тутъ же, на углу.
Передній фасадъ маленькаго городка омывался прозрачными водами большой рѣки, а самъ городокъ тянулся въ перпендикулярномъ къ ней направленіи, вверхъ по отлогому склону. Задняя окраина города раскидывалась, словно бахромой изъ отдѣльныхъ домиковъ, вдоль подошвы высокихъ холмовъ, полукругомъ обступавшихъ городъ. Холмы эти, отъ самой подошвы и до вершины, были покрыты дремучимъ лѣсомъ.