Страница 37 из 69
— Как вы можете говорить о преднамеренных планах, если я туда шел покупать вещи покойного Адама Качера, а не покушаться на жизнь бедной вдовы?
— Повторяю, что здесь вопросы задаю я. С какой целью ваши сообщники под видом работников Торговой конторы ворвались к Качерам и обыскали квартиру?
Здесь уже стал негодовать я:
— Какие у вас доказательства моей связи с теми, кто ворвался к Качерам? Не смейте ставить мне в вину то, чего вы не доказали. Я знаю законы и если вы будете бездоказанно обвинять меня я буду вынужден обратиться в суд.
— Успокойтесь, мистер Балентайн. Подозрения с вас сняты и теперь вы проходите как свидетель. Прошу вас быть союзником следствия и рассказать все, что вы знаете о налете на квартиру Качеров, — в голосе Эдвардс стали слышны нотки дружелюбия и ее лицо изобразило улыбку.
— Вот теперь можно и поговорить, — изобразил уступку и я. — Что конкретно вас интересует?
— Буквально все, начиная от вашего первого прихода до момента задержания, включая подробности.
Начав рассказывать о своем визите к Коре Качер под видом таксиста, я придумывал причину, зачем мне нужны были вещи ее покойного мужа. Но ничего лучше первого объяснения о скудности моего собственного гардероба я так и не смог придумать. Эта уловка была очень ненадежной. Закончив рассказ, я спросил ее:
— Каково теперь состояние Коры Качер?
— Тяжелое, — вздохнув, ответила Эдвардс. — Врачи опасаются за ее жизнь. Агония началась у нее еще дома и, откровенно говоря, если б не ваш звонок, трагическая развязка произошла бы уже давно.
Я сочувственно опустил голову.
— Скажите, Ларри, — она впервые назвала меня по имени, — зачем вам вещи покойного? Ведь вы могли купить гораздо лучшие на распродаже?
Что же задумала эта полицейская змея? Слишком официозным было начало разговора и слишком теплым его продолжение. Не знаю как другие, а лично я не могу, сидя в камере, разговаривать по душам со следователем и выкладывать все свои козыри, не зная ее дальнейших действий. Давно известно, что они проходят курс психологии и, забросив подобную удочку, стараются расположить человека на откровенность. Мне не нравилась внезапная перемена ее ко мне отношения. Ее черные глаза проникали в меня, казалось, до самых пяток. Я старался не смотреть на нее и рукой теребил воротничок в кармане пиджака.
— Сигарету? — она выложила пачку на стол.
— Спасибо.
— Может быть, вас что-то смущает и вы не хотите, чтоб вас слышала охрана? Фрэнк! Отойдите от камеры минут на двадцать, мы должны остаться наедине.
— Хорошо. Я расскажу вам. Мне нужны были те вещи Адама Качера, в которых он был убит. Мне хотелось сравнить их с некоторыми другими, как мне кажется, имеющими отношение к данному преступлению.
— Вы располагаете вещественными доказательствами?
— К сожалению, нет. Но предположения у меня имеются.
— Не могли бы вы поподробнее?
— Можно и поподробнее, только не в стенах полицейского участка.
— О'кей. Куда мы отправимся? — она обворожительно улыбнулась, что впервые за несколько часов я сам невольно улыбнулся, но сомнения продолжали терзать меня. Что же это: смена тактики или настроения?
— Можно поехать ко мне, — многозначительно ответил я, не поднимая головы, а лишь одни глаза, и при этом улыбался.
Сейчас глядя на нас со стороны, нас можно было принять за давних друзей, за милых супругов, только что вернувшихся из восхитительного свадебного путешествия, если бы разговор происходил не в камере для временно задержанных, а в каком-нибудь изысканном салоне.
— Ничего не выйдет, дружок, — уже серьезно произнесла она и достала сигарету. Значит, это была только перемена тактики, чтобы втереться ко мне в доверие. Ну давай, крути меня, красотка Дороти, вытягивай из меня показания. Я с силой сжал в кармане воротничок и почувствовал, что указательный палец что-то прищемило. Боль была настолько внезапной, что я вскрикнул. Затем, вынув из кармана руку, я увидел, что воротничок взялся кольцом и висит как раз перед ногтем, сжимая мертвой хваткой мне палец. Я открыл рот, пытаясь попросить помощи, но услышал как хрустнула косточка, в мозг вонзилось что-то острое и я потерял сознание. Упасть мне не дала Дороти. Она пантерой подскочила ко мне и положила вдоль скамейки.
Через несколько минут я пришел в себя и первым делом посмотрел на палец. Он был здорово опухший вокруг того обода, оставленного воротничком. Даже неспециалисту было бы ясно: это перелом. Дикая боль от пальца отдавалась в руку и с пульсом разносилась по всему телу.
— Вам необходима помощь, — она впервые, как мне показалось, была естественной. — Фрэнк, откройте двери, я ухожу и забираю с собой мистера Балентайна, — она, взяв за пояс, попыталась поднять меня. Я встал и, держа правой рукой левое запястье, пошел с ней на выход.
— У вас все в порядке? — спросил Фрэнк, протягивая Дороти мой кейс.
— Да, — ответила она, поддерживая меня. С меня градом катился пот и говорить я был почти не в состоянии:
— Мисс, э-э… Эдвардс, где-то там, э-э… остался кусочек, э-э-э… белой ткани, его необходимо забрать, э-э… он пригодится следствию.
— Я сдернула его с вашего пальца и он со мной. Быстро садитесь в машину, — она поставила на крышу мигалку и мы помчались по улицам.
В госпитале ей пришлось изрядно подождать меня, пока врачи сделали с моим пальцем все необходимое. Промедли мы еще минут десять и мне грозила ампутация. В сопровождении врача я спустился в холл для посетителей. Моя кисть почти вся была забинтована и лишь другими пальцами я мог немного шевелить.
— Должен вам сказать, — обратился врач к Дороти, — что это очень серьезный перелом. Перелом как результат сдавливания. Ему не следовало бы совать пальцы в подобные механизмы. Страховку он получит, но полной подвижности пальца после выздоровления я не гарантирую. До свидания.
— Доктор, — остановила его Эдвардс, — каково состояние Коры Качер?
— Я не уполномочен давать подобную информацию. Обратитесь к ее лечащему врачу.
Мы сели в машину.
— Куда едем? — спросил я.
— Ко мне.
Боль в пальце понемногу утихала и я почувствовал, что чертовски хочу спать. Сказывалась дневная суета, этот глупый арест и проведенные за решеткой часы. К тому же в меня было введено обезволивающее. Я откинул голову назад и попросил отвезти меня домой.
— Домой вам возвращаться нельзя, Ларри.
— Почему?
— В вашем доме сегодня побывали гости. Вы кого-нибудь ждали?
— Нет. Следы те же, что у Качеров? — ответ на этот вопрос я знал.
— Да. Соседка видела там трех каких-то людей. Они были у вас и перевернули все вверх дном. Мы, к сожалению, прибыли туда слишком поздно. Что они могли у вас искать, Ларри?
Ее слова медленно доходили до окутанного чарами сна моего сознания. Я изо всех сил боролся с охватившей меня дремотой, но она была явно сильнее меня. Я ответил что-то совсем невразумительное, совсем не на тему разговора. Мне начинали сниться какие-то сны с малознакомыми образами и лицами. Дороти не стала больше беспокоить меня и в ночной тишине мы подъехали к ее дому.
Проснувшись в незнакомой квартире, я не сразу понял, где нахожусь. Комната, в которой я лежал на диване, представляла собой обычную обитель разведенной женщины с портретом родителей на стене и непременными женскими атрибутами: лежавшими на столике лаками для ногтей и волос, помадами и всевозможными расческами. С фотографии, втолкнутой в рамку зеркала, смотрел молодой человек.
После пробуждения мой отдавленный накануне палец начал болеть. Я поднес руку к лицу и представил его под повязкой. Из соседней комнаты вышла Дороти в длинном зеленом домашнем халате, от плеч до бедер плотно облегающем стройную фигуру. Косметики на ее лице не было, но это нисколько не умаляло красоты, дарованной ей природой.
— Пора завтракать, мистер Балентайн, — сказала она и прошла на кухню. Я сел на диване и ногами попал в заботливо поставленные тапочки.
После утреннего туалета я расположился в кресле и взглянул на часы: без четверти десять. Дороти выкатила столик с приготовленным кофе и бутербродами, поставила его между кресел и сказала: