Страница 1 из 3
Лев Никулин
Кошачье счастье
Среди важных изобретений и открытий, которыми обессмертил себя мой покойный друг доктор Симов, был один необыкновенный прибор, называемый «переключатель мысли». Скоропостижная кончина Симона, трагическая гибель изобретателя от взрыва примуса, не дала ему времени зарегистрировать патент на это изобретение. Мне, как ближайшему другу Симова, остается поделиться воспоминаниями о замечательном опыте Симова, свидетелем которого я был в его лаборатории в Суконном переулке.
1. Переключатель мысли
— Зачем усложнять жизнь?.. Зачем покидать город летом?.. Что может быть очаровательнее города летом?.. Поздние северные сумерки, переходящие в белую ночь… Теплый воздух, дыхание остывающих, нагретых за ночь домов. Право, можно простить мелкие обиды: придирки управдома, настойчивость фининспектора, капризы месткома, служебные неурядицы и обиды. Вечер, досуг, тишина… Шорох шагов на улице, обрывки смеха, шепот и даже эта гармоника и кошачий визг. Кстати, о кошках…
Мой друг Симов запнулся, задумчиво поглядел во круг себя. В хаосе приводных ремней, проводов, колб и реторт он искал то, что заставило его прервать плавно льющуюся речь. Наконец, он встал и, обдергивая чесучовый, кургузый пиджачок, вытащил из-под стола с приборами блюдце с молоком. Затем он прошел в кухню, которая вместе с чуланом составляла дополнительную площадь жилья Снмова, и шумно открыл дверь на черный ход.
— Минуту, — сказал Симов из кухни. — Кстати, о кошках…
Самодовольно и не слишком громко мяукнув, в лабораторию Симова вошел кот. Обыкновенный, серый, с белыми лапами и белым носом кот. Несколько темная шерсть вокруг желтых топазовых глаз образовала как бы полумаску и придавала коту интригующую, лукавую внешность.
— Прежде всего пейте, — вежливо сказал Симов коту, придвигая блюдце с молоком.
Кот беззвучно мяукнул, мельком взглянул на Симова и, не совсем твердо переступая, прошел мимо блюдца и лег на пол.
— Очень странно, — сказал доктор Симов, поправляя очки. Затем он обратился ко мне:
— С некоторого времени меня беспокоят крысы. Я не возражал, когда они разгружали меня от испорченных продуктов. Но они грызут приводные ремни, которые являются орудиями производства. Но они грызут переплеты научных трудов. Поэтому я призвал на помощь это прирученное существо…
Симов провел указательным пальцем под подбородком у кота. Кот слабо потерся головой о брюки Симова и беззвучно мяукнул.
— Очень странно, — сказал Симов, — вы равнодушны к ласкам, вы не пьете молока, что же случилось, мой уважаемый собеседник?.. — и затем Симов повернулся ко мне. — Вы смеетесь, вас смешит — «уважаемый собеседник»…
И тогда мой друг встал и взял со стола довольно сложный прибор. Сначала я принял его за подобие слухового прибора — резиновый шлем с проводами и металлическими пластинками и нечто вроде ременного браслета, к которому вели провода. Отдельный толстый провод был прикреплен к верхушке шлема и заканчивался электрическим штепселем. Симов надел прибор на голову и, подняв кота с пола, посадил его на колени.
— Друг мой, — сказал Симов, воткнув штепсель в один из одиннадцати включателей на стене, — друг мой… Есть ряд мелких открытий, которые мне удалось сделать, так сказать, походя, мимоходом… Я сделал эти открытия только потому, что они так или иначе связывались с моей основной и сложнейшей работой. В частности, вот эта штука…
Он щелкнул ногтем по шлему, надел его на голову и взялся за ременный браслет, к которому вели провода. Затем, погладив кота от хвоста к переносице, он осторожно надел ременный браслет на голову кота и слегка затянул ремень так, чтобы браслет не сваливался. Кот лениво мяукнул и обхватил лапами руку Симова.
— Ну, ну, — продолжал Симов, — не будем чрезмерно скромными. Это мой друг, у меня нет тайн от него. Можете говорить, что вам взбредет в голову. Одну минуту… — теперь Симов обращался ко мне, — опыт требует некоторого пояснения. Эту штуку я называю переключателем мысли. Нет никакого сомнения в том, что млекопитающееся, которое сидит у меня на коленях, — мыслящее существо. У него несколько упрощенное мышление, но оно мыслит, оно здраво располагает своими мыслями, как всякое другое живое существо…
Слегка наклонившись вперед, Симов смотрел мне прямо в глаза:
— При помощи этого прибора я переключаю мысли кота, то есть мой мозг делается приемником мыслей этого животного. Это один из самых совершеннейших способов передачи мыслей на расстояние, не имеющий ничего общего с гипнозом или эстрадным шарлатанством. Когда я включу ток, я перестану говорить, будет говорить не Симов, а кот.
Характерный треск повернутой кнопки. Лицо Симова было неподвижно. Неподвижно лежал кот на коленях Симова. Губы Симова как бы непроизвольно раскрывались, и я услышал тихую, отчетливую речь. Слова складывались в фразы и предложения, но явно говорило другое существо. Бешено крутился диск электрического счетчика в стеклянной щелке. И Симов говорил медленно и раздельно, как говорящий заводной автомат.
2. Рассказ кота
— Я помню себя почти тысячу солнц. У людей солнце называется днем. Но мы, коты, не замечаем ночи. Мы одинаково видим днем и ночью и различаем время по теплому желтому кругу в небе. Почти тысячу раз появлялся и прятался круг-солнце, и вы можете считать, что я живу около трех лет. Мы привыкаем к месту, и для вас ясно, что я очень привык к квартире четыре в бельэтаже, где я открыл глаза, чтобы видеть днем и ночью. У меня мягкая, удлиненная шерсть и пышный хвост. Из этого вы можете судить, что я кот хорошей породы. Можно сказать прямо — я сибирский кот. Я помню себя котенком на коленях у мягкой и круглой дамы. Я помню скользкий очень чистый пол, в котором я в первый раз увидел себя. Разные вещи на четырех ножках тоже отражались в нем. У стен стояли другие холодные плоские вещи, в которых я видел себя удивительно ясно. Потом я узнал, что это особого рода стекло, — оно называется зеркалом. Я жил очень недурно. У меня была подушка и ящик с желтым песком. Кроме круглой дамы, был длинный человек с шерстью на лице, который иногда наступал мне на хвост. Но днем он был в других комнатах и назывался муж. Я рос и толстел.
Однажды я попал на черную лестницу. Там было темно и страшно. Короткий человек, вдвое тоньше мужа, затопал на меня и закричал: «Буржуйская кошка!» Я убежал домой, но меня все же тянуло на лестницу. Там были еще коты. От них пахло дымом и несъедобными вещами. Так шли дни. Я вырос на коленях у мягкой дамы. Иногда меня показывали другим мужам и дамам, и они говорили: «Прямо — картинка!». Однажды круглая дама весь день мяукала. Лицо у дамы было мокрое, муж ходил по комнате, хлопал себя по ногам и тер шерсть на лице. Она и муж говорили разные странные слова. Я хорошо запомнил такие: «нэп», «процесс», «губсуд», «изоляция».
Затем все пошло навыворот. Мужа с шерстью на лице увели двое в сапогах. Мягкая дама взяла с собой небольшой ящик и тоже ушла. Пришло много людей в сапогах и галошах. Один стучал молотком, читал бумагу и говорил: «Кто больше?». Другие говорили вместе и врозь. Затем произошло ужасное. Разные вещи унесли вверх ножками, холодные, плоские стекла тоже. Пришли еще люди, и один сказал: «Поделим между членами жилплощадь». Несколько дней стучали молотками. Я спрятался в ванной, а когда вышел, то увидел совсем другое. Много деревянных стенок, и там, где была мягкая дама, сидел человек в фартуке, с сапогом в руках. Он поднял меня за шерсть, встряхнул и сказал:
— Жил у нэпача — поживи у кустаря-одиночки.
Затем стало плохо. Я ел невкусные вещи, и люди хотели, чтобы я ловил мышей. Мыши — пыльные и очень хитрые звери. Сначала ловил их неохотно. Человек с сапогом меня не кормил, и тогда я с трудом поймал мышь. Затем, на лестнице, крысу. Это было труднее. Человек с сапогом сказал: «Молодчина!» — и дал молока. Я стал привыкать. Мыши ушли в подполье. Мы жили мирно с человеком в фартуке. Он изредка гладил меня и говорил: «Васька», «Стервец» и «Не зевай»… Так шло время. Из соседней мясной лавки пришла большая крыса и съела кусок кожи. Признаться, я кое-что слыхал, но мне было тепло и просто хотелось спать. Утром человек с фартуком взял меня за шиворот, ткнул в изгрызенную кожу и больно ударил ремнем. Я удрал на чердак и очень грустил. Затем я вылез на крышу. Почему-то я вспомнил о мягкой коже, о молоке и ящике с песком. Я очень огорчился и не помню, как очутился на краю крыши. Затем мне захотелось спать долго, очень долго, всегда спать. Я разжал лапы и упал. Воздух ударил меня в нос. Земля прыгнула на меня, хвост выровнял меня в воздухе, я вытянул лапы и упал на белое и мягкое и, подпрыгнув, свалился на улицу. Затем я побежал под ворота и долго не слышал и не понимал.