Как убивали Сталина

Когда меня опрашивали в прокуратуре, было странно, что корреспондента «МК» ознакомили с содержанием заявления, а меня, на кого это заявление подано, ознакомить почему-то отказались. Зато предложили объяснить, где я взял то, что обнародовала пресса. Я отвечал: «Пока и меня не ознакомят с заявлением на меня, я объясняться не стану, а то нехорошо получается — постороннему можно, а тому, кого это касается, нельзя знать, что там написано».

Удивляет и то, что, когда Ю. Л. Хрущев услышал то же самое, что опубликовала пресса, от С. А. Микояна в телепрограмме «Как это было», он в рамках телепередачи даже не возразил. А ведь на той встрече звучали слова и посерьезней в адрес его отца, например, из книги С. В. Грибанова «Хроника времен Василия Сталина», Москва, 1999. В ней дословно есть следующее: «Летчик Хрущев в штопорящем самолете не разбился, а попал к немцам в плен и стал с ними сотрудничать, агитировать наших бойцов за сдачу врагу. Тогда специально подготовленная группа выкрала сына Хрущева, затем партизаны сообщили об этом в Москву и запросили самолет, чтобы переправить «агитатора» через линию фронта. Из Москвы последовал ответ: «Не будем рисковать жизнью другого летчика, — самолет не дали, а по поводу пойманного распорядились, — решайте сами…» Сына Никиты расстреляли.

О том свидетельствует и генерал-полковник И. А. Кузовков: «…сын Н. С. Хрущева, Леонид, в 1943 году попал в плен к немцам. По настоятельной просьбе Н. С. Хрущева И. В. Сталин дал согласие на обмен его сына на немецкого военнопленного. Обмен состоялся, но, как установили работники НКГБ, когда Л. Н. Хрущев находился в фильтрационном лагере для бывших военнослужащих, в плену он вел себя плохо, работал в интересах гитлеровской Германии. По совокупности совершенных преступлений Л. H. Хрущев военным трибуналом был осужден и приговорен к расстрелу». <…> В доме на Лубянке, известном своей революционной крутостью, мне (Грибанову, — НАД.) рассказывали, как в годы правления Никиты основательной ревизии подвергались там многие «дела». Беспощадно были подчищены и протоколы допросов советских военнопленных. Неслучайно в них остались записи: «изъято… 80 листов», «изъято… 36 листов».

После издания этой книги, насколько мне известно, никаких заявлений на авторов высказываний не последовало. Быть может, потому, что все они основывались на воспоминаниях. Мой же случай оказался особым: заговорили документы, которые, вероятно, Хрущевы считали уничтоженными, а некоторые из документов, хотя и были известны, обнародовались с изъятием тех мест, которые представляли Л. Хрущева не в лучшем свете, и тем самым бросали тень на его воспитателя-отца, Н. С. Хрущева, претендовавшего на роль воспитателя советского народа.

Отчего же вдруг понадобилось разжигать вокруг меня такие страсти? Я этого долго не мог понять, пока не был предупрежден, что должен быть бдительным, ибо могут быть попытки выкрасть документы или устранить их путем поджога, а то и изъять при помощи фиктивного ордера в ходе несанкционированного обыска. В ответ я объяснял, что никаких таких документов, из-за которых стоило бы разыгрывать подобные спектакли, у меня нет. «Тогда обнародуй, хотя бы то, что есть!» — говорили мне.

Что ж, начну с отрывков, которые предоставил мне, заверив своей подписью, С. А. Микоян.

«В Куйбышеве я ходил на процедуры в поликлинику, где познакомился с двумя старшими лейтенантами, тоже проходившими амбулаторное лечение после ранения: Рубеном Ибаррури, сыном вождя испанской компартии знаменитой Долорес, и Леонидом Хрущевым. <…> Леонид Хрущев был хороший, добрый товарищ. Мы с ним провели, встречаясь почти ежедневно, около трех месяцев. К сожалению, он любил выпивать. В Куйбышеве, в гостинице, жил в это время командированный на какое-то предприятие его товарищ, имевший «блат» на ликероводочном заводе. Они покупали там напитки в расчете на неделю и частенько распивали их в гостиничном номере. Я, хотя почти не пил, часто бывал там. Бывали там и другие гости, в том числе и девушки. Леонид, даже изрядно выпив, никогда не буянил, он становился еще больше добродушным и скоро засыпал. Мы познакомились и подружились тогда с двумя молодыми танцовщицами из Большого театра, который был там в эвакуации, с Валей Петровой и Лизой Остроградской. <…> Когда меня уже в Куйбышеве не было, там произошла трагедия, о которой я узнал от одного приятеля Леонида, приехавшего в Москву, а потом рассказ подтвердила и Валя Петрова, которой этот же приятель рассказал сразу после случившегося. По его рассказу, однажды в компании оказался какой-то моряк с фронта. Когда все были сильно «под градусом», в разговоре кто-то сказал, что Леонид очень меткий стрелок. На спор моряк предложил Леониду сбить выстрелом из пистолета бутылку с его головы. Леонид долго отказывался, но потом все-таки выстрелил и отбил у бутылки горлышко. Моряк счел это недостаточным — сказал, что надо попасть в саму бутылку. Леонид снова выстрелил и попал моряку в голову. Его осудили на восемь лет с отбытием на фронте (это тогда практиковалось в отношении осужденных летчиков). Не долечив ногу, он уехал на фронт, добившись переучивания на истребитель Як-7Б. Когда он был проездом в Москве, мы с ним встретились, но об этой истории я еще не знал, а он мне ничего не сказал».

Эта цитата из воспоминаний С. А. Микояна послужила основанием для первого обвинения в мой адрес. Второе — связано с высказываниями Молотова. Многое из того, что говорил мне Чуев, он опубликовал в журнале «Мужество» № 4 за 1991 год. Но еще более шокирующую информацию я получил через Н. П. Кузьмина, который пишет на исторические темы, основательно интересуясь архивами. Он поделился со мной данными из мемуаров генерала В. Удилова, который тридцать семь лет прослужил в органах контрразведки и закончил службу в должности первого заместителя начальника Второго главного управления КГБ. На вопрос: можно ли найти в архивах КГБ какие-либо документы, касающиеся событий, о которых он рассказывает(?), генерал ответил: «Нет, вы ничего уже не найдете. Хрущев, придя к власти, сразу же позаботился, чтобы никаких следов этой истории не осталось».

По словам Удилова, «началось… с «Вечерней Москвы». 4 января 1995 года эта газета опубликовала материал об исчезновении на фронте летчика Леонида Хрущева. Леонид Хрущев попадал в руки органов правосудия не в первый раз. Еще до войны он связался в Киеве с бандитами. Их поймали и по приговору суда расстреляли, а сынок Никиты Сергеевича, первого секретаря ЦК Компартии Украины, чудом избежал наказания. После инцидента в Куйбышеве Хрущев умолял Сталина пощадить сына. И вымолил. В первом же бою истребитель, пилотируемый Леонидом Хрущевым, ушел в сторону немцев и бесследно пропал. На этом «Вечерняя Москва» поставила точку… Версию продолжения я слышал (давно уже) из уст сотрудников отдела административных органов ЦК КПСС и КГБ СССР. Сын Хрущева то ли по собственной инициативе, то ли из-за вынужденной посадки оказался в плену у немцев. То ли посчитав себя обиженным советской властью, то ли по какой-то другой причине, пошел на сговор с немцами. Последовала команда Сталина — выкрасть сына Хрущева… Операцию могли провести: контрразведка «СМЕРШ», руководимая тогда генерал-полковником Абакумовым, и те, кто участвовал в уничтожении за границей Троцкого… Во время войны ими руководил генерал-лейтенант Павел Судоплатов. Незадолго до своей кончины Павел Анатольевич сказал мне, что его подчиненные, возможно, участвовали в похищении Леонида Хрущева, но не стал вдаваться в подробности…

Сын Хрущева был доставлен в Москву. Военный трибунал Московского военного округа приговорил его к высшей мере наказания — расстрелу.

Можно представить, в каком положении оказался Никита Сергеевич. В недавнем прошлом он дважды просил Берию, Серова, лично Сталина о снисхождении к сыну. Узнав о приговоре Военного трибунала, он обратился в Политбюро ЦК ВКП(б) и попросил отменить суровую кару. Как ни странно, но и тут Сталин пошел навстречу.