Волк и голубка

— О Эйслинн, какой я была дурой, — прошептала Гвинет. — Не слушала никого, кроме собственного тщеславия. Прости меня, я слишком долго издевалась над тобой в надежде занять почетное место в доме брата. Но оно никогда не принадлежало мне. А какова участь бастарда?

Вулфгар встал в ногах у сестры, и та, подняв глаза, слабо улыбнулась.

— Я не могла вынести мысли, что придется жить у тебя из милости и сносить издевки окружающих, хотя ты сумел внушить им уважение к бастарду.

Она кашлянула, и в уголках губ запузырилась красная слюна.

— Наша мать стремилась причинить боль своему мужу и не побоялась оболгать невинного. — Гвинет опустила веки и тяжело вздохнула. — На смертном одре она умоляла меня признаться тебе во всем и рассказать о причиненной несправедливости, но я не смогла. Струсила. Но теперь наконец ты все узнаешь. Ты не бастард, Вулфгар, а истинный сын Болсгара. Да, это я и мой погибший брат должны были жить с клеймом незаконнорожденных. Мы были зачаты ее любовником, пока Болсгар храбро сражался за короля. Прости меня, Вулфгар. — Она снова кашлянула. — О Боже, отпусти мои грехи. Прошу…

Гвинет глубоко вздохнула, вытянулась и застыла. Вулфгар встал на колени и молча смотрел, как Эйслинн вытирает кровь и грязь с безмятежного лица сестры. Наконец он хрипло пробормотал:

— Надеюсь, она обрела покой. Пусть знает, что я простил ее. Главное бремя греха лежит на матери, из подлой мести принесшей нам столько страданий.

— Я прощу ее, только если мы исправим еще одно ужасное деяние! Гвинет отдала нашего сына, какой-то нищенке, просившей милостыню в заброшенной деревеньке.

Вулфгар поднялся с искаженным от гнева лицом и, подойдя к двум оставшимся лошадям, схватил с земли седло, но неожиданно замер при воспоминании о хищных чайках, прилетающих с рассветом. Нельзя допустить, чтобы выбеленные обглоданные кости его сестры валялись на песке!

Бросив седло на землю, он повернулся к Эйслинн.

— Еще одна ночь ничего не значит.

Он расстелил шкуры подальше от трупов, привлек жену к себе и хорошенько укрыл плащом от пронзительного ветра, завывающего в руинах. Эйслинн положила голову ему на плечо, наслаждаясь ощущением безопасности в объятиях мужа. Оба так измучились, что мгновенно заснули.

Первые лучи солнца, пронизавшие небо на востоке, застали их уже на ногах, и, пока Эйслинн готовила еду, Вулфгар вырыл в песке две неглубокие могилы. Он похоронил Рагнора вместе с его щитом, мечом и седлом и вложил в руки Гвинет маленький кинжал острием вниз, так что рукоятка образовала крест. Пришлось потрудиться, чтобы закрыть могилы каменными плитами, дабы уберечь тела от волчьих зубов. Напоследок Вулфгар хотел произнести над могилами подобающие слова, но не смог их найти, и поэтому отвернулся и направился седлать коней. Они наскоро поели и отправились в путь.

Оба нещадно подгоняли коней, пока не достигли разрушенной деревеньки. Обыскав все, они нашли убогую хижину. Но угли в очаге остыли, а солома из тюфяка валялась на полу. Старуха, по всей видимости, покинула жилище, не оставив следов. Они объехали все окрестные деревни, расспрашивая о нищенке, но никто не встречал ее на дороге.

Второй день клонился к вечеру, и сумерки все сгущались. Они сделали круг и вновь возвратились туда, откуда начали поиски. Эйслинн в отчаянии застонала и медленно опустилась на землю, сотрясаясь от рыданий. Вулфгар нагнулся и нежно поднял жену, отводя со лба растрепанные волосы. Это несчастье сломило Эйслинн. Она мешком обвисла у него на руках, выплакивая тоску. Прошло немало времени, прежде чем слезы наконец иссякли. Грудь и надорванное горло болели от рыданий. Вулфгар осторожно подхватил ее на руки и отнес в прохладу разрушенной стены, а сам разжег небольшой костер, чтобы прогнать леденящий холод надвигающейся ночи. Закат окрасил небо в багровый цвет, вскоре, однако, померкший, и на темно-синей канве неба стали одна за другой вспыхивать звезды, нависавшие так низко, что казалось, можно было их коснуться. Вулфгар повернулся к тупо глядевшей в огонь Эйслинн и, встав перед ней на колени, сжал маленькие ладони, словно хотел перелить в них свою силу. Но в фиалковых глазах не было ничего, кроме невыносимой боли потери.

— Мой сын, Вулфгар, — простонала она. — Мне нужен мой сын.

Беззвучные рыдания снова сотрясли ее плечи, и Вулфгар сел рядом с женой, притянул ее к себе на колени и начал укачивать, как ребенка.

— Я мало знаю о любви, Эйслинн, — тихо выдавил он, — всю жизнь она ускользала от меня. Чувства матери, которые я так и не смог завоевать. Отцовская любовь, грубо отнятая у маленького одинокого мальчика. Я скрывал от всех свою любовь с рвением нищего, копившего жалкие медяки, но теперь она горит во мне, не находя выхода.

Вулфгар взглянул в глаза Эйслинн и увидел, что она смотрит на него уже совсем по-другому, внимательно и неверяще. Он осторожно навил на палец медный локон.

— Первая любовь, Любовь моего сердца, не предавай меня. Не покидай. Возьми все и стань частью моей души. Выноси мою любовь в себе, как ты носила дитя, и с радостным криком произведи на свет, и мы вместе будем упиваться ею! Я предлагаю тебе свою жизнь, свою любовь, руку и меч, глаза и сердце. Возьми и не оставляй даже самой малой толики. И если ты откажешься от них и отбросишь с презрением, значит, я мертв и мне останется лишь скитаться по лесам и выть, подобно одинокому волку, на луну.

Эйслинн улыбнулась, и он скрепил их союз поцелуем.

— У нас будут еще сыновья, а может, и дочери, и ни один человек не усомнится в том, кто их отец.

Эйслинн обняла его и, снова всхлипнув, пробормотала:

— Я люблю тебя, Вулфгар. Держи меня. Прижми к себе и не отпускай!

— Я тоже люблю тебя, Эйслинн, — выдохнул он. — Наслаждайся моей любовью. Пусть она станет твоей силой.

Эйслинн откинулась назад и легла ему на руки, осторожно гладя мужа по щеке.

— Поедем, — умоляюще попросила она. — Я не могу оставаться здесь еще одну ночь. Вернемся в Даркенуолд. Мне необходимо видеть родные лица.

— Хорошо, — кивнул Вулфгар и принялся затаптывать огонь.

Они подошли к лошадям, и Эйслинн с сожалением потерла ноющий зад.

— Боюсь, я уже никогда не смогу наслаждаться верховой ездой, как раньше.

Вулфгар остановился и задумчиво поглядел на жену.

— Сегодня, утоляя жажду у реки, я кое-что заметил. Думаю, это значительно облегчит путешествие. Пойдем, здесь недалеко.

Он поманил жену за собой, не выпуская, однако, поводья коней. Вскоре они оказались в ивовой рощице. Вулфгар развел низко нависшие ветви и, показав ей лодку, длинное, узкое, выдолбленное из ствола суденышко, низко поклонился.

— Ваша королевская баржа, миледи.

Эйслинн недоуменно нахмурилась, но Вулфгар улыбнулся:

— Эта речка впадает в другую, пошире, огибающую болото возле Даркенуолда.

Эйслинн почувствовала невыразимое облегчение, что больше не придется садиться на лошадь. Вулергар отпустил коней и сложил сбрую на носу лодки. Усадив Эйслинн в середине, где она могла удобно опираться на седло, он укрыл жену плащом и столкнул лодку на воду, а сам взял в руки короткое весло.

Время словно прекратило свой бег. Эйслинн задремала, но вскоре пробудилась и лежала молча, изредка трогая низко склонившиеся к воде косы плакучих ив. Сквозь голые сучья дубов виднелись звезды, и багровая луна постепенно бледнела, превращаясь сначала в золотую, а потом в бледно-желтую. Эйслинн снова погрузилась в дремоту. Так продолжалось всю ночь: недолгий сон, потом пробуждение, и Вулфгар, ни на секунду не выпускающий из рук весла.

Вулфгар чувствовал себя совершенно опустошенным. Сын, которого он только начинал любить, был навеки потерян, и он, возможно, никогда не увидит задорного рыжего хохолка и синих глаз. Боль затопила теперь уже беззащитное сердце, но Вулфгар упрямо греб, пока боль в руках не вытеснила мучительные мысли.

Первые лучи солнца осветили знакомый дуб на холме, сонный городок с черневшим на фоне посветлевшего неба силуэтом большого дома и почти достроенный замок Даркенуолд. Лодка заскрипела по песку, и Вулфгар ступил в воду, чтобы вытащить ее на берег. Вернувшись, он взял жену на руки и не отпускал до тех пор, пока не вышел на твердую, усыпанную листьями землю. Узкая тропинка вилась сквозь заросли. Вулфгар крепко сжимал руку Эйслинн. Дорога была ему хорошо знакома. Когда-то в такое же, правда, немного более теплое ноябрьское утро он пробирался верхом на Гунне через этот лес и наконец набрел на ослепительно прекрасную девушку, купавшуюся в холодном ручье. Как летит время! Радость залечивает раны, а боль убивает счастье в сердцах людей.