Страница 4 из 99
— Oh, no. — Почему-то Алексей пытается озвучить свой рассказ по-английски. — We’re not the moviemakers. We are musicians. (О нет. Мы не киношники. Мы музыканты.)
— Musicians? А ваша цель?
Видя, что немец неплохо говорит по-русски, Алексей с облегчением переходит на родной язык:
— Это наш абсолютно новый проект. Называется «Тайный язык птиц». Вы знаете Джетро Талл? Айана Андерсона? Флейта? Нет? У него есть диск: «Secret language of birds». Красивое название, но он очень… он очень крутой, но подошел поверхностно — в одном месте просто пустил птичьи голоса как фон. А можно все сделать иначе: сыграть вместе с птицами.
— О, я понимаю! Делать музыку вместе с птицами — это супер, я очень хорошо понимаю… Я не понимаю — как.
— Ну, надо записать максимальное количество птичьих звуков. Крики, трели, фон: как они гомонят все вместе. Как звучит стая, поднимаясь в воздух… Потом все это свести на пульте и нарезать такую звуковую болванку… Расписать, что за чем звучит. Это самое трудное, потому что это должно быть талантливо, это — предварительная партитура, по которой пойдут потом инструменты. И надо заранее чувствовать, как это может раскрыться в музыке. Но Брайан, думаю, с этим справится… Потом мы дадим это прослушать джазовым музыкантам. И даже не обязательно джазовым, просто музыкантам, достаточно сумасшедшим, чтобы попробовать сыграть вместе с птицами… Это ясно?
— Думаю, да…
— Прогнать эту запись и сыграть — один раз, другой… Найдутся какие-то музыкальные ходы. Потом сыграть в третий раз. Послушать, что получилось. Постепенно, слой за слоем, наращивать звук… Потом выждать. Прослушать как бы отстраненно. И на десятый раз — сыграть уже на всю катушку — и все получится! Настоящая сюита: «Secret language of birds»…
— Да, да… — кивает головой немец.
Алексей отходит, чтобы помочь притащить в лодку два ящика с едой.
— Это куда? Так: Андрей с камерой на носу, я следом, Миша со звуком следом. Брайан! Ты будешь сидеть на этом ящике и молчать, потому что прямо рядом с тобой — Миша. На моторе сзади — Николай Иванович.
— По-моему, это трудно — сыграть музыку так, как поют птицы, — оборачивается к Николаю Ивановичу немец.
— Раньше я слушал только записи орнитологов, — сознается Николай Иванович. — В жизни не встречал музыканта, которому бы пришло в голову такое. Но они милые ребята, хотя и абсолютно сумасшедшие…
— Это очень хорошо, — говорит немец. — Я боялся — какой-нибудь коммерческий проект.
— Нет, все чисто: настоящие сумасшедшие.
— Good luck!
— Спасибо. Вам тоже удачи. Сфотографируйте филина — и у вас будет один из самых редких снимков в Европе. Попросите Степу. Он знает, где филин сидит днем. Подходите, выключив мотор. Просто плывите мимо, как бревно. Я так делал сто раз. Он будет от вас в трех метрах.
Николай Иванович садится в лодку, заводит мотор, медленно разворачивается в узком русле и тихонько наддает газку, пуская лодку вниз по течению. Ребята рассаживаются. Внезапно с ветки обгорелого дерева делает медленный шаг огромная птица.
— Андрей, снимай! — вскрикивает Алексей.
Тот срывает крышечку с объектива, пытается поймать птицу в глазок, но за это время она, сделав два мощных маха крыльями, уходит за кулису молодой зелени на той стороне протоки.
— Кто это? — спрашивает Алексей Николая Ивановича.
— Белохвостый орлан.
— А как он кричит?
— Да он на самом деле почти никогда не кричит. Я всего несколько раз в жизни слышал, около гнезда. Обычный высокий вскрик, как у всякого хищника. Когда беспокится: ки-и, ки-и!
— Натурально у вас получается!
Ребята не успевают переваривать впечатления:
— А вон, под деревом, у воды…
— Колпица, род цапли.
— Она тоже не кричит?
— Она прячется.
— Андрюха, ты снял?
— Снял.
— Снимай все! Это базовый материал, для памяти.
Николай Иванович:
— Сейчас выйдем на раскаты, я заглушу мотор, и вы попишете. Если уж вам нужен базовый материал. Как раз моряна дует — навалит птицы, крика, гогота будет! Пиши что хочешь. Надо — подойдем поближе.
Они действительно идут рекой, но потом река не то чтобы делается шире, просто суши становится меньше, а затем и вовсе не остается, кроме камышовых крепей, похожих на острова, залитые мелкой водой, а после лодка вылетает на эти самые «раскаты» — где берегов уже нет, река «раскатилась» и повсюду — вода и птицы, бесконечное количество, в тростниках, вблизи, вдалеке… Взлетают и садятся стаи. Стоит неумолчный гомон, и за последней стеной камыша уже мерещится море…
— Все звуки надо записать: как они взлетают с воды, как тростники шумят… Может, с тростника начнем?
— Смотрите, цапли!
— Тихо!
— …
— Они тоже молчат.
— Потерпите, всякая птица свое слово скажет, — говорит Николай Иванович. — Подойдем к гнездовьям — они вас не только оборут, но и обгадят, предупреждаю.
— Брайан, — хлопает друга по плечу Алексей. — Ты один без капюшона. Может, тебе шапку дать?
— Дай.
Дает свою бейсболку.
Вдруг впереди, по ходу лодки, начинают удирать какие-то маленькие утки. Они смешно бегут по воде, отталкиваясь лапками и крыльями. Получается звук, как будто они бегут босиком по лужам.
— Стоп! — командует Алексей. — Вот это пишем. Если заглушим мотор и пойдем на веслах, они побегут?
— Побегут.
— Тогда приготовились. Николай Иваныч, глуши мотор! Звук!
Миша:
— Тихо! Я записываю!
Они далеко забираются в птичий мир. Андрей снимает то общие планы — цапель, стоящих у стены камыша, уток и лебедей, громадными стаями кормящихся на мелких местах, чаек, сотнями срывающихся с отмели, то, наоборот, «крупняки»: овсяночку-ремеза, пикающую из своей сплетенной из травы «рукавички», ныряющих за рыбешкой зимородков, варакушку — птичку, превосходно выводящую соловьиные трели, жадно заглатывающих рыбью мелочь пеликанов… Разных, в общем, птиц — поющих, летящих, сидящих на гнездах. Без единого человеческого звука. Ну, может, лодка скрипнет или шепот: «Я чувствую. Это получится. Если бы Гарик был с нами, он бы вложил бы в эти паузы свое железо и отсюда бы как раз пошли вибрации…»
Потом, когда многое уже снято и записано, они вновь оказываются на раскатах. Их разрывает от впечатлений. Они громко говорят, хохочут, кто-то курит.
Брайан:
— Тут основная фишка в том, что идут параллельные потоки времени. Не удастся делать одну тему, потом другую, потому что они одновременно звучат. Это звук Хаоса. И это самое офигительное: гнать три-четыре темы одновременно — причем, может быть, в разных направлениях… Одна — на угасание, другая — на подъем. Третья — только крупными крапинами, как бы вспышками… Хендрикс умел такие штуки делать. Ну и Майлз.
Алексей:
— Да, обалденно.
Они тихо скатываются по реке среди птичьего гомона.
— Когда я бываю здесь, — вдруг тихо вступает Николай Иванович, — я почему-то не могу избавиться от мысли, что Бог есть. И чем больше узнаю — про Большой взрыв… Про то, что весь этот мир, вся вселенная создалась из какого-то невероятного по плотности кусочка материи величиной с орех… с зерно… Непредставимо, да и не имеет значения… Какое нужно количество совпадений, чтобы это зерно породило такое разнообразие жизни, как здесь? Не-ве-ро-ят-но-е. Нигде во вселенной никакой жизни не обнаружено… А это значит — либо Бог… Либо законы эволюции на этой планете, вопреки космическим законам, божественны…
Брайан:
— Точно. Такая мысль здесь запросто может прийти в голову.
Они вновь включают мотор и правят к голой глинистой косе, последней суше у моря. Вся коса покрыта следами птиц.
Андрей с камерой спрыгивает на землю, смотрит на эту клинопись следов и снимает.
Алексей:
— Что увидел?
— Я поместил бы это на обложку альбома. Есть у кого-нибудь нормальный фотоаппарат? Щелкните. — Продолжая рассматривать окрестности в глазок камеры, вдруг видит вышку: — А это что за елда?