Частная жизнь

Ура! Такой позовет – безногие встанут и пойдут. Колоннами, с флагами, с песней, хоть куда – лишь бы вместе.

И Никита Сергеевич на трибуне с белым голубем на ладони. Наша весна.

Гимн – кому? Влюбленному человеку!

Если вдуматься – жутковатый текст. Но вдумываться я лично еще не умел. Хотя пора бы, у меня были уже две проблемы: горячий суп дома и дисциплина в садике. О, эта дисциплина! Эти грозные напутствия по утрам: «Веди себя хорошо!» и вопросы вечером: «Как ты себя вел?»!

Это при том, что хулиганом я не был. Настоящих хулиганов у нас в садике привязывали к шведской стенке скакалкой, укладывали в постель без трусов или ссылали в чужую группу – нарушитель выл белугой, цеплялся за косяки, терял сандали…

Зато после садика был бесконечно длинный оранжевый вечер.

Частная жизнь в ту пору не умещалась в квартирах, вылезала во дворы. Взрослые играли в волейбол после работы, танцевали во дворах под Кристалинскую – летом это было каждый вечер. Парни мастерили деревянные самокаты на подшипниках и с грохотом гоняли вокруг дома.

– гремело радио.

А то затевали строить ходули. Качели. Подкидные доски – как они прыгали, наши парни, на этих досках: выше облаков!

На лавочке соседки судачили про новые деньги. С 1 января ходили нового образца и меньшего достоинства. А пучок лука на рынке как был 10 коп, так и остался. И Кубу бомбят…

В Перми застраивался микрорайон Городские горки – Бульвар Гагарина и улица имени национального героя свободолюбивого конголезского народа Патриса Лумумбы, зверски убитого проклятыми колонизаторами.

1962. ЭРА СИНТЕТИКИ

Ждали лето. С наступлением сезона пермяки семьями отправлялись отдыхать на юг. Такси, самолет и море в 1962 году были доступны и слесарю, и учительнице. Такси – первая модель «Волги», опоясанная шашечками. Самолет – реактивный лайнер Ту-104, в нем никого не тошнило, не то что в Ил-14. Море – Черное: Кавказское побережье, Крым. Все – к морю.

Там, конечно, давка. Теснота, духота, горячая манная каша, детские капризы, шлепки, дикие очереди всюду. Зато – море. Волны! Георг Отс:

Через месяц возвращаешься домой загорелый, глядишь в окошко такси – города не узнать, кругом новостройки: где был забор, там дом заселяют, где ломали «частника», там уже котлован. Мама, папа, а вон новый асфальт! Можно мне на велосипеде? У меня уже был велосипед.

Велосипед назывался – «Школьник». Я сходил по нему с ума. Велосипеды тогда выпускали нормальные и «дамские»: без рамы, ущербные (для девочек). Бестолковые родители купили мне «дамский», и мне приходилось кулаками, палками, плевками и камнями добиваться уважения сверстников. Забавно, но подлый народец, дразнивший меня непонятными словами, под палкой удивительно быстро проникся и полюбил мой велосипед. Мы стали верными друзьями и иногда даже менялись великами.

Велосипеды мы часто оставляли в подъезде на ночь. Воров не было. Воры и грабители были в кино, у нас были пьяницы и хулиганы. Пьяницы – небритые смешные мужики, мы встречали и провожали их, как клоунов, мы помирали от них со смеху. Хулиганы – старшие парни, которые в темное время суток бродили компаниями, курили и, предположительно, могли обидеть ребенка. Поэтому ребенку в это волнующее время надлежало спать.

Слово «гулять» мы понимали по-своему: гулять, значит – бегать. Позвали домой ужинать – «Меня загнали». Между едами самый смак – пулей слетать домой и пулей вылететь обратно с куском черного хлеба с маслом и сахаром. «Сорок семь – делим всем!» – орет пацанва. «Сорок один – ем один!» – отбивается обладатель бутерброда, но скоро сдается ради еще одного удовольствия – дать откусить каждому из своих рук. Подвижные игры тех лет: чур-не-моя (горелки), сопки (царь горы), штандар, уголки, белочки-собачки, лапта, городки, нагонялы, вышибалы, ножички (не очень подвижная игра), цепи-кованые, казаки-разбойники, 12 палочек, 12 записок, войнушка, чехарда, футбол. Велосипед! В то время была манера разбивать клумбы посреди дороги – приходилось объезжать. Клумбы огораживали кирпичами, под кирпичами жили симпатичные жуки.

Осенью – первый раз в первый класс. В классе – массивные деревянные парты с откидными крышками (которыми так весело хлопать). Чернильницы-непроливашки – чернила действительно не проливают (пока не потрясешь как следует). Кляксы. Промокашки. Ручки со стальными перьями, перочистки мы делали сами на уроке труда из тряпочек. На уроке чистописания трудились до потери пульса над «жирными» линиями и «волосяными». Авторучки нам разрешили в третьем. Они были с закрытым и с открытым пером, с пипеткой и со штоком, бороться на переменах с авторучкой в кармане было чревато чернилопролитием и поркой.

Один старшеклассник за школой показывал чудо – самодельный радиоприемник в мыльнице! При этом он страшно переживал за свою безопасность, из чего я заключил, что радио священно, и что не гоже кому попало запихивать его в мыльницу. И еще мне ужасно захотелось – когда я вырасту – сделать то же: запихнуть. Год жизни – в сто строк текста, например.

Началась эра синтетики. Новый стиль жизни. Он был толково синтезирован в соответствующих кабинетах и успешно введен в массовое сознание. Лозунг «Химию – в жизнь!» сработал на сто процентов: в нашу жизнь вломился полиэтилен, оргстекло, пластик – новые материалы, новый футур-дизайн. Нейлон просто взорвал советскую эстетику и задел саму нравственность. В моду вошли нейлоновые блузки фривольной прозрачности, «газовые» шарфики, легкомысленные шубки из искусственного меха, капроновые чулки, «черевички» на кожимите. Повеяло пижонством.

1963. ОЧЕРЕДИ ЗА ХЛЕБОМ

В 1963 году в подвале нашего дома работал детский клуб имени Павлика Морозова – и никого там не пытали и не расстреливали. Классный был клуб, как мы тогда говорили – «законный». Мамаши по своей инициативе собрали книжки, настольные игры в складчину и устроили детям счастливую жизнь: темными зимними вечерами вместе читали Пушкина, играли, пели. Смотрели диафильмы – сидели кучей на полу перед экраном, крутили ручку по очереди, а один читал подписи – старался невероятно. В воздухе было разлито неподдельное братство, волшебство и запах сырых валенок. Там я научился играть в шахматы.

22 апреля, в день рожденья вождя, у кукольного театра катали на машине! В открытом кузове, на ветру, в трепете флажков мы пели сами по себе, без команды: «Пусть всегда будет солнце!».

И оно было. «Кукурузник» летал над городом, разбрасывал цветные бумажки – листовки. Они долго мерцали в вышине, мелькали, вспыхивали на солнце – мы с разинутыми ртами и с расставленными руками, как завороженные, выбегали на дорогу, лезли напролом, напрямик, ловили, рассматривали… А там была агитация.

Потом выстроились очереди за хлебом. По радио объясняли: засуха. В очередях говорили: Лысый доигрался. Сеять на самолетах выдумал. Много чего говорили в очередях. Коммунизм потух в очередях 63-го.

Хлеба не было. Была кукуруза в початках, маринованная в банках (14 коп). Хозяйки пекли кукурузные лепешки, кляня Лысого с его коммунизмом, скупали последнюю вермишель и размачивали ее на оладьи. Стирального порошка не было, мама терла хозяйственное мыло на терке и засыпала в стиральную машину со странным именем «Белка».