Оборотень

Милиция, срочно вызванная управляющей через полминуты после первого этапа конфликта (надо это было сразу сделать, Семёныч, сразу!), приехала через час с четвертью. Замотанный опер в штатском прошёл в кабинет заместителя, сел на предложенный стул и коротко бросил "рассказывайте".

Эмоциональный монолог человека-глыбы, повествующий о том, каким непосильным трудом зарабатываются "башли" на ниве среднего бизнеса, и что "всякая падла хочет быть в шоколаде на халяву", и скупой, с нормальными подробностями рассказ Семёныча, опер выслушал, постукивая пальцами по столу, и изредка поглядывая на притулившегося на стуле Курмина, красноречиво прижимающего к лицу пакет со льдом. Семёныч закончил.

Опер раскрыл принесённую с собой папку из кожзаменителя, и достал несколько фотографий. Аккуратно положил их на стол перед толстым, так, чтобы их не видел Курмин.

— Посмотрите внимательно, и скажите, не видели ли вы, кого-нибудь из этих людей с момента вашего пребывания в магазине? Только очень внимательно. Это важно.

Человек-глыба, насупившись, вперился глазами в фотографии, пробежал взглядом раз, другой. Остановился на одной, прищурил глаза, словно вспоминая что-то, на лице промелькнула тень узнавания. Опер скучающе смотрел на него, словно заранее знал ответ.

— Этот, — толстый ткнул пухлым пальцем в фотку, — он возле банкомата вертелся, когда я лавэ с карточки снимал. И потом мимо проходил, когда я коньяк выбирал, ещё споткнулся вроде, за меня уцепился. Извинился потом, и сбрызнул по шустрому. Точно он, у меня память на лица и фамилии стальная, это вот даты, бывает, путаю…

Фотографии, предварительно перетасованные, легли уже перед Курминым. Опер, с лёгкой долей сочувствия, глянувший на подпорченную физиономию Михаила, кивнул на изображения.

— Узнаёте кого-нибудь, кто попадал в поле вашего зрения с момента вашего пребывания в магазине?

Лицо того высокого, в старенькой дублёнке, с обходительными манерами и рыскающим взглядом он узнал сразу, на второй фотографии слева. Тот смотрел в объектив с жёсткой усмешечкой человека, привыкшего добиваться своего.

— Он… — Курмин устало показал на фото, даже слабое движение рукой до сих пор отдавалось в позвоночнике небольшими неприятными ощущениями, — мимо меня проходил сегодня, мы с ним чуть не столкнулись. Точно он.

Опер удовлетворённо кивнул, собрал карточки, кроме одной, и засунул их обратно в папку. Оглядел всех собравшихся, невесело покачал головой.

— Что делать будем? — вопрос скорее адресовался толстому, — по всему выходит, что не брал гражданин ваш бумажник. Ошибочка у вас вышла, нехорошая ошибочка. С нанесением телесных, да ещё и при стольких свидетелях.

Человек-глыба сделал отсутствующее лицо, и уставился куда-то в пол.

— Этот, — опер потыкал пальцем в фотографию, — этот виртуоз к вашему бюджету приложился. Соможин Леонид Васильевич, кличка "Бывалый", он же "Сом", только вот с гайдаевской кинокомедией ничего общего, поводов для смеха он не даёт, всегда наоборот. Он умеет, он много чего умеет. Две недели как откинулся, а у нас уже пять эпизодов, все глухие. Мы его, конечно, закроем, попадётся когда-нибудь, вот только когда, это вопрос. Больной вопрос… Работать некому, работы тьма-тьмущая…

— А кошелёк? — толстый поднял голову, но спросил скорее для проформы, не желая расставаться с ускользающей иллюзией надежды, — кошелёк-то мой у него из корзины вынули, при свидетелях, всё как положено…

— Из корзины. При свидетелях. И деньги тоже у него нашлись? С переписанными номерами, и явкой с повинной… — опер саркастически оглядел человека-гору с головы до ног, — нет? И отпечатков пальчиков на кошелёчке, тоже, я уверен, не найдём. А "Сом" всегда без подельничков работает, так что и тут пристегнуть не к чему. Кстати, два из пяти случаев, не считая вашего, тоже с подобными приколами, вроде кошелёчка в корзину. Пустого, естественно… Это у него чувство юмора такое, специфическое. Ну, вы уже все, надеюсь, оценили по достоинству. Некоторые даже чересчур.

Семёныч с Курминым промолчали, только человек-гора мыкнул что-то невразумительное, но явно не преисполненное оптимизма.

— Короче… — опер со вздохом прервал затянувшуюся томительную паузу, — короче, так. Я, конечно, могу сейчас начать эту писанину, и прочие формальности, но поверьте моему опыту — результатов на ближайшее время будет ноль целых, ноль тысячных. Если только Лёня "Бывалый" сегодня под вечер сам в отделение не прибежит с покаянным видом. Хотя такого за ним не водится, вот незадача…

Да и если возьмём его с ближайшее время на горячем, ваш эпизод довесить тоже маловероятно — упёртый субъект. Никогда не берёт недоказанного, за что и в авторитете. А по беспределу ему ничего пристёгивать, да и дубьём по внутренним органам чёчётку выстукивать особо не рвётся. Не поможет, проверено неоднократно. А вот за нанесение телесных повреждений я реально могу протокол накалякать, если, конечно, потерпевший захочет… Вам решать. Если захотите как-то разойтись по-хорошему — препятствовать никоим образом не стану, даже вовсе наоборот… У меня и так дел такая стопка, что Эйфелева башня рядом с ней — сущее недоразумение. Один этот оборотень чего стоит, хотя и не верю я в его существование, по мне так это какой-то напрочь съехавший с катушек Чикатило-дубль два резвится. Вот кого бы я закрыл с превеликим удовольствием, так это его. А в вашей ситуации — я уже сказал, решайте…

Все уставились на Михаила, только толстый не глядел прямо, взгляд бегал, иногда цепляясь за фигуру Курмина, и снова начинал оглядывать пол, потолок, стены. Курмину хотелось только одного — домой, выпить этот злополучный коньяк и забыть всё, как какое-то злостное недоразумение. Ужас пережитых секунд, когда толстый чуть не раздавил его у стеллажа, прошёл, осталась только неимоверная усталость, разбавленная желанием побыстрее закончить этот бардак.

— Не надо ничего писать… — услышав слова Курмина, опер чуть слышно облегчённо вздохнул, и в глазах Семёныча тоже проскочила искорка расслабленности, — в жизни всякое случается… Я зла не держу.

— Точно? — опер спросил скорее для проформы, посмотрев на наручные часы — дел, по-видимому, действительно было невпроворот, — никаких претензий к гражданину вы не имеете, я правильно понял? Не побежите после в отделение?

— Не побегу, — Курмин для подтверждения помотал головой слева направо, боль колыхнулась в пострадавшей части лица, словно слегка протестуя о принятом решении, но Михаил погасил в душе мимолётное, очень шаткое желание продолжить всю эту канитель, — точно, не побегу. Бывало и хуже, переживу как-нибудь…

— Ну, смотрите сами… — опер развернулся, глядя в сторону человека-глыбы, — повезло вам, гражданин. Другие, бывает, за царапину в цугундер законопатить норовят, да на подольше, подольше… Сами-то заявление писать будете по поводу кражи, если да, то давайте, обязан принять. Если сейчас некогда, то можете сегодня-завтра подойти в двенадцатое отделение, спросите Чулагина, это я, тогда всё и оформим, как полагается. Что касается результатов, я вам уже разъяснял популярно…

— Завтра… — толстый глядел уныло, как карапуз, которому только что поведали, что вместо поездки в Диснейленд на день рождения, ему подарят лобзик и несколько кусков фанеры, для привития полезных трудовых навыков.

— Ладно, буду ждать. — опер исчез из кабинета молниеносно, как исчезает джинн после выполнения третьего желания, только пара лужиц от растаявшего снега с его обуви давали знать, что он здесь всё-таки был.

Дальше были извинения Семёныча и управляющей, глядевшей такими глазами, будто это она, а не человек-гора, наносила телесные повреждения Курмину, причём в лучших традициях пыточных подвалов испанской инквизиции, после чего вдруг выяснилось, что по жуткому недоразумению пытали не кого попало, а самого Томаса Торквемаду. И сейчас начнётся раздача, и определённо не платиновых кредитных карт без лимита и с крайне льготными условиями пользования, или прочих приятностей.