Страница 74 из 83
— Такое «безобразие» не только у нас, но и у штурмовиков… Самому-то летчику и неудобно просить об отдыхе.
— А на что командование? Оно должно направлять к нам людей.
— Вот вы, как врач, и посоветуйте.
Наконец прибыл настоящий отдыхающий — Миша Сачков.
Встретил я его у входа. Миша устало улыбался. Выйдя из машины, он с подчеркнутой официальностью представился:
— Товарищ капитан, лейтенант Сачков прибыл в ваше распоряжение. Разрешите получить указания о моих обязанностях.
Хотя в его голосе и чувствовалась безобидная ирония, я все же был удивлен таким обращением.
— Майор Василяка запретил мне летать и приказал явиться к вам.
Я понял, что разговор с врачом не прошел бесследно, и от души рассмеялся:
— Значит, Василяка тебя, прогнал с аэродрома? Молодец!
— Шутки шутками, а все же перед остальными как-то неудобно, ведь я не раненый. Им тоже нужен отдых. Чем я лучше их? — И Миша с облегчением добавил: — А все же денька два надо…
Сачков чуть задумался, потом с горячей обидой и сожалением, кусая пересохшие губы, сообщил:
— Понимаешь, меня сегодня на вираже чуть было не снял «мессершмитт»…
И снова переживая воздушный бой, со всеми подробностями рассказал, как шестерка «яков» дралась с двадцатью истребителями.
— Надо же! — сокрушался Сачков. — Как только покруче начну вращать самолет, темнеет в глазах. А фриц у меня сидит в хвосте, и, чувствую, не могу вырваться. Подумать только: «як» хуже виражит, чем «месс». Разозлился! Ну, думаю, была не была — рванул! Чувствую, с самолетом творится что-то неладное. В глазах земля мелькает. Тут-то я и опомнился — машина сорвалась в штопор… Как хватило высоты на вывод — не знаю!.. Ясное дело. — выдохся…
Никто в полку, пожалуй, с более тяжелыми мучениями не врастал в боевую жизнь, как Сачков. Горячий, увлекающийся, он рвался в бой и, конечно, много допускал ошибок. Не клеилось с ориентировкой. Несколько раз блудил и садился вдали от аэродрома, за что командир дивизии Герасимов и прозвал его «блудным сыном». Дважды подбивали фашисты, и оба раза благополучно сажал машину на своей территории. Впечатлительный по натуре, он остро переживал свои промахи. И когда почувствовал, что дела пошли лучше, словно желая скорее закалить в огне боевые мускулы, стал летать много, приговаривая:
— Надо спешить, ведь я позже других начал воевать.
Конечно, все это не могло не отразиться на здоровье. Он быстрее других переутомился и теперь, скрепя сердце, сам в этом признался.
— А сейчас, Васильич, спать, спать!
Сон был заветной мечтой, и он камнем упал на кровать.
— Здесь рядом речка, пойдем искупаемся, — предложил я. — Смоешь аэродромную пыль.
— Ну-у! — обрадовался Сачков. Впалые глаза мгновенно загорелись юношеским нетерпением. Он взмахнул руками, точно хотел улететь. — Пойдем скорей!
Неугомонный Миша не мог спокойно лежать, его неуемная энергия била ключом.
На другой день пошли бродить по полям, на которых оставила следы война. Неподалеку, в широкой долине, испятнанной воронками от бомб и изрытой гусеницами танков, открылось целое кладбище немецкой техники. Больше всего было тут сожженных танков и автомашин. Судя по всему, отсюда противник готовил танковую контратаку. Наши своевременно обнаружили скопление врага и нанесли мощный авиационный удар.
Два танка выделялись особенно внушительными размерами и каким-то туповато-угловатым видом. Безошибочно определили — «тигры», новинка вражеской военной техники. На них Гитлер возлагал большие надежды. Шестидесятитонные машины, броня которых достигала 150 миллиметров, безжизненные и исковерканные, по-прежнему казались грозными. Один, перевернутый взрывом бомбы, лежал кверху днищем. Левый бок был страшно разворочен, и из бреши на землю высыпались снаряды полуметровой длины. Восьмидесятивосьмимиллиметровая пушка с длинным изогнутым хоботом торчала из-под изуродованной стальной громадины. Рядом валялась перебитая гусеница.
— Рухнули надежды Гитлера, — резюмировал Сачков, указывая на обломки фашистских «тигров».
Через брешь мы заглянули внутрь танка. Там что-то зашелестело, завозилось. От неожиданности отпрянули и выхватили из кобуры пистолеты. Не успели что-либо сообразить, как из танка с хриплым свистом вылетела большая сова. Несколько секунд, обескураженные, молча стояли с пистолетами в руках. Потом, взглянув друг на друга, рассмеялись и убрали оружие.
Другой «тигр» стоял метрах в пятидесяти. Казалось, кроме пулевых царапин, у него нет никаких повреждений. Пушка и два пулемета глядели на север, откуда началось наступление наших войск. Все люки закрыты. При внимательном осмотре обнаружили, что щели танка закопчены, краска во многих местах обгорела, но внешних разрушений, которые могли бы вызвать пожар, не заметили. Залезли на танк. И только тогда поняли, почему «тигр» замер на этом месте: одна небольшая дырка сверху, точно проткнутая шилом, была причиной гибели «тигра» — результат действий нашей новой маленькой противотанковой бомбы, имеющей направленную силу взрыва, способную пробить любую толщу фашистских машин.
На третьем танке, чуть поменьше «тигра», было несколько таких отверстий, пробитых все теми же противотанковыми бомбами. Очевидно, кассета раскрылась где-то над этой стальной коробкой, изрешетив металл и экипаж. На остальных танках с более тонкой броней обнаружили пробоины и от наших самолетных пушек.
Сожженные и разбитые автомашины — на них, очевидно, подвозилась пехота для совместной атаки с танками — были раскиданы по всей долине.
Поле боя летчик видит сверху. О результатах своей работы судит издали. И разумеется, разрушительную силу оружия представляет панорамно, с большим обзором и очень мелким масштабом.
Только сейчас, наглядевшись, как противотанковые бомбы протыкают, словно картонные коробки, толстую броню, а обыкновенная фугаска разбивает и переворачивает «тигра», мы физически ощутили возросшую мощь нашего оружия. Яснее стали перемены, происшедшие в нашей армии с 1941 года.
— Недалеко то время, когда и вся фашистская машина будет вот так же разбита и положена на обе лопатки, как эти грозные «тигры», — с гордостью и какой-то затаенной мечтой проговорил Сачков.