Страница 3 из 83
В напряженном полете время идет медленно. Судя по часам, через три минуты должен показаться первый поворотный пункт маршрута. Смотрю вперед. Там бледный маячок света, должно быть, местечко Артик. За Артиком виднеется электрическое зарево города Ленинакана. Все ориентиры совпадают с картой и расчетами. Значит, летим правильно.
Теперь берем другое направление. Следя за ориентировкой, я незаметно приотстал от командира. Зеленый огонек на правом крыле Кочеткова потускнел и стал похож на звездочку. В сверкании настоящих звезд она легко может затеряться. Встает в памяти недавний случай, когда один из летчиков, приняв звезду за самолет ведущего, погнался за ней. И конечно, не догнал… Чтобы этого не случилось, подхожу ближе к командиру.
Правее моего самолета показался второй поворотный ориентир нашего треугольного маршрута. Значит, мы немного отклонились влево. Почему? Компас показывает заданный курс. Очевидно, снес высотный ветер, который мы в расчет не принимали. Командир доворотом исправляет отклонения. Но что за чудо? Над головой звездное небо, внизу тоже. Догадываюсь. Подошли к высокогорному озеру Севан. В нем, как в зеркале, отразились звезды. Какую-то секунду-две любуюсь сказочной картиной.
Наконец наши самолеты выходят на последний, третий отрезок маршрута. Сильным заревом вновь обозначился Ереван. Огни на машине командира резко закачались: машет крыльями, приказывая нам, ведомым, подойти вплотную. Быстро смыкаемся и всем звеном теряем высоту. Сейчас, при подлете к аэродрому, нас поймают несколько зенитных прожекторов. В их слепящих лучах надо пройти, как по ниточке, красивым строем. Сумеем ли? Думаю, что да, ведь не первый полет.
Залп света пронзил небо. Я ослеплен только на миг: глаза, натренированные к световым бурям, тут же впились в серебристо-огненную машину Кочеткова. «Чайка» словно вспыхнула белым огнем. Сразу трудно смотреть. Инстинктивно прищуриваешься, но, не теряя ее ни на долю секунды, летишь крыло в крыло. Сейчас в самолете командира сосредоточено все: и горизонт, и приборы — только по нему определяешь свое место в пространстве. Чутью доверяться нельзя, оно обманчиво, как мираж. В свете прожекторов, режущем глаза, все окружающее выглядит необычным — небо можно принять за землю, а землю за небо. Так оно и есть. Кажется, что самолет ведущего с большим креном куда-то проваливается и ты тоже падаешь в бездну. Но это лишь игра световых иллюзий.
А прожекторы под разными углами, взяв нас в свои длинные клещи, бьют и бьют. Глаза устают от этой игры яркого света с тьмой. Хочется скорее миновать световое прожекторное поле и увидеть снова ночь, как она есть, с ее звездами и темнотой. Но, видно, испытания на этом не закончились. Сбоку выстрелили какие-то еще два прожектора. Неожиданный пучок света пришелся прямо в лицо. Невольно защищаясь, еще глубже склоняюсь в кабину, теряя представление о пространстве. Теперь я не пытаюсь чутьем определить, где низ, где верх, вижу только блестящее крыло кочетковской машины, и пока мне больше ничего не надо. Верно, предательская мысль нет-нет да и кольнет: «А что, если потеряю командира, как смогу определить свое положение? Не сумею? Тогда…» И еще плотнее жмусь к ведущему.
Свет разом оборвался: прожекторы выключили, и мы врезались в тьму, такую густую, что она сразу будто затормозила самолет. Вот тут-то зрение летчика-ночника и должно сработать безотказно. Глаза не подвели: мгновенно вцепился взглядом в огонек самолета Кочеткова.
Вся тройка совершила посадку нормально.
— Ох и свирепствовали же прожектористы! — восхищался капитан Кочетков, когда звено собралось на земле. Конечно, эту оценку он относил не столько к действиям расчетов, сколько к нашему полету.
— Молодцы! — только и успел сказать Калягин, как в стороне от аэродрома полоснули ночь три белых луча, скрестившись на звене «чаек».
Все с настороженным любопытством замолчали, глядя на искрящуюся в дымчатой пелене тройку будто игрушечных самолетов. Словно не обращая внимания на прожекторы, они плыли не шелохнувшись, уверенно и красиво. Человек, не искушенный в летных делах, увидев в небе плотно сомкнувшиеся серебристые точки, и не подумает, как сложен и опасен полет… Звено, еще не выйдя из первого пучка лучей, было поймано вторым, потом под углом сверкнула новая пара — и восемь длинных стрел, как будто пронзив маленькие тела самолетов, повели их по небу.
— Держись, Сережа! — не вытерпел Кочетков, провожая взглядом звено Петухова.
— Это для него семечки.! — заметил Калягин. — Сережа еще в Монголии летал ночью на штурмовку японских прожекторов.
Когда погасли прожекторы, мы пошли на доклад к командиру полка. Кругом темно хоть глаз выколи. Но мы, привыкшие к ночи, двигались уверенно, точно днем.
На старте рядом с майором Петровым стоял командующий. Выслушав доклад Кочеткова, генерал иронически заметил:
— Ночью вы летаете неплохо, а вот стрельбой не блещете. А я, грешник, думал, у вас все хорошо. Видно, ошибся?
Константин Дмитриевич, еще не успевший узнать результаты стрельб по конусу, ничего не мог ответить.
— Из стреляющих только пятьдесят процентов выполнили, — продолжал все тем же тоном командующий, не дождавшись ни слова от Кочеткова.
— Постараемся, товарищ генерал-лейтенант, улучшить результаты, — поняв, в чем дело, натужно выдавил командир эскадрильи.
— А стреляли-то всего двое, и если бы оба попали, то было бы отлично, — уточнил майор Петров.
— Товарищ командующий! Летчик, который промазал, только первый раз ночью стрелял, — придя на помощь своему командиру, пояснил откуда-то взявшийся адъютант эскадрильи Гриша Концевой. Он всегда вовремя появлялся перед старшими начальниками и умел к месту вставить нужное словечко. В таких случаях Гриша никогда не терялся. Летчики в шутку говорили: «Концевой живет по тринадцатой заповеди — знает, когда появиться и когда смыться с глаз начальства».
— И все же первый блин получился комом, — заметил командир полка, видимо недовольный репликой Концевого.
— Петров! Запомните: к авиации эта присказка не подходит, она вредна. Блин комом — для нас гроб, — предупредил командующий и спросил: — А как обстоит дело с вводом в строй молодых летчиков?