Над Курской дугой

— Моторы прогревал, а теперь смотрит на приборы. Они на разведку часто с бомбами ходят. Самолет тяжелый, на взлете бежит долго, чуть что — и аэродрома не хватит…

Разведчик, набирая обороты, загудел моторами. Машина медленно, как бы переваливаясь с ноги на ногу, тронулась и, постепенно увеличивая скорость, устремилась вперед. Снежные буруны широкой полосой расстилались позади. Пробежав почти весь аэродром, самолет грузно оторвался от земли и, еле держась в воздухе, поплыл над лесной вырубкой, специально сделанной для безопасности взлета.

— Да-а, — грустно протянул Иваненков. — Тяжело такой махине взлетать по снегу. Если чуть чихнет один из моторов — пиши пропало.

Зафыркал, затрещал мотор и на стоянке нашей эскадрильи. Через несколько секунд он уже выл сухим металлическим голосом и, взяв самую высокую ноту, вдруг оборвался. Потом снова по нарастающей пронесся протяжный гул, и из леса, упруго подпрыгивая, выскочил И-16. Не пробежав и четверти аэродрома с тем легким и стремительным изяществом, какое доступно только маленьким, вертким птицам, истребитель взмыл вверх. Один круг над аэродромом — и он уже на высоте 3000 метров. Сделав по виражу вправо и влево, летчик убавил обороты мотора и погасил скорость. Теперь, казалось, машина не летела, а висела в воздухе. Потом, крутясь вокруг своей продольной оси, начала штопорить. Сделав четыре витка, самолет замер и пошел в пикирование. Затем легко взмыл вверх, сделав петлю, и тут же без передышки — иммельман, переворот, горку градусов под восемьдесят, поворот через крыло, спираль, и пошел на посадку.

В воздушном рисунке пилота чувствовалось мастерство: тонкость, стремительность и красота. Нельзя не залюбоваться! Но какой же еще длинный путь лежит перед Выборновым, чтобы стать полноценным истребителем! Нужно научиться весь этот комплекс делать у самой земли, тогда можно считать — пилотаж освоен. Останется самое сложное — овладеть стрельбой по конусу!

За Выборновым сдал зачет Николай Тимонов. Товарищи запросто окрестили его Тимохой. И это шло к характеру Тимонова: по-детски упрямому и одновременно по-стариковски добродушно-покладистому.

В воздух пошел летчик Саша Гусь. Взлетел, как всегда, хорошо. Задание такое же, как и у всех. Только попросил разрешения штопор выполнить не в начале пилотажа, а после. Дело в том, что никто из молодых никогда не делал на И-16 больше двух витков штопора, и мало кто знал, что с третьего витка характер вращения самолета резко менялся: машина круче, почти вертикально опускала нос к земле, вертелась значительно быстрее, возникали какие-то неприятно-шипящие звуки от крыльев, рассекающих воздух. Земля от бешеного круговорота, казалось, сама крутилась, как диск. Глаза затушевывала какая-то искрящаяся муть. Терялось представление о пространстве и времени — сказывался эффект вращения. Летчику нужен очень зоркий глаз и твердые мышцы, чтобы уметь при этом точно определить свое положение и безошибочно вывести самолет в нужное направление. В бою бывает всякое, и летчика надо ко всему готовить заранее.

Штопор когда-то считался неуправляемым; и, если самолет попадал в него, утверждали, что спасения нет. Люди гибли. Советские летчики, а потом и ученые доказали, что штопор, как и все фигуры, выполняемые самолетом, подчиняется законам аэродинамики и может быть безопасным. Наши заводы стали выпускать истребители с полной гарантией управления. И все равно некоторые летчики побаивались этой фигуры.

Летчик Гусь к штопору относился с недоверием и выполнял всегда с неохотой.

«Это бешеный пес, — говорил он о штопоре, — лучше с ним не связываться… Но раз надо, так надо, ничего не поделаешь».

Как-то предложили ему не штопорить.

— А что я, рыжий, хуже других, — возразил он.

— Фигуры у него получаются отлично. Ну просто эталонно, — говорит Иваненков, глядя на головокружительные трюки, которые выделывал Гусь. — А вот красоты, легкости нет… Выборнов или Тимоха — те играют машиной… Нужно все-таки Сашу провезти на учебно-тренировочном.

В зоне мотор затих. Летчик убрал газ — и самолет, находясь в горизонтальном положении, стал терять скорость. Гусь, как и положено, чуть поднимая нос машины, готовился к штопору.

— Высота, конечно, меньше, чем нужно. Это уже недисциплинированность! — негодует Иваненков, но тут же успокаивается: — Впрочем, хватит высоты: пилотировать-то после не будет, пойдет прямо на посадку.

И-16, повисев, мгновенно, как будто споткнувшись, судорожно клюнул вправо и начал штопорить. Первый виток сделан нехотя, второй — с каким-то подергиванием и, все больше опуская нос, стал увеличивать скорость вращения. На третьем витке, словно войдя во вкус, заторопился и, уже делая четвертый, машина устойчиво, равномерно, но очень быстро замелькала в небе, отвесно ввинчиваясь в воздух. Летчик, дав рули на вывод, остановил ее.

Что такое? И-16, вырвавшись из подчинения, с какой-то отчаянной злостью метнулся в другую сторону.

— Вот… — Иваненков сочно выругался. — Не удержал! Ну!!!

Самолет словно взбесился и, сделав один виток влево, снова норовисто закрутился вправо, опасно теряя высоту. Было ясно, что летчик беспорядочно, растерянно двигает ногами, мешая машине выйти из штопора. А ведь она, стоит только бросить управление, сама войдет в нормальное положение. Но Гусь все так же невпопад шурует рулями. Что с ним? Может, управление заело? Дело может кончиться катастрофой. Хочется помочь, и поневоле издаешь разные восклицания. Как-то еще не верится, что гибель неизбежна. И действительно, есть еще возможность ее предотвратить, если только летчик сейчас же, без промедления начнет правильно действовать.

— Да что же он?.. — вырывается душераздирающий вопль то ли у меня, то ли у Иваненкова, а может, у обоих разом.

— Есть! — самолет прекратил вращение. Точно разгоряченный и до крайности перепуганный конь, он трепещет, готовый с сатанинским бешенством опять рвануться куда-нибудь. Летчик, боясь этого, хочет покорить его и резко отдает от себя ручку. И-16 послушно и отвесно идет вниз. А высота?.. Высоты нет! Гусь, очевидно увидев близко землю, хватанул ручку на себя. Машина дернулась и чуть приподняла нос. Но… Земля помешала…