Страница 22 из 83
В прозрачном небе плывут клочковатые, будто размытые, тонкие облака. За ними противник укрыться не может, но мы все равно настороже… Ищем. Вдруг впереди по земле запрыгали дымки. Это рвутся бомбы. Там Лихославль! Дымки растут, ширятся, на глазах превращаются в целые вулканические извержения. Среди дыма и языков пламени то и дело вспыхивают огненные шары. Очевидно, горит склад с боеприпасами.
— Опоздали! — с горечью вырвалось у меня одно-единственное слово.
Купин, надеясь догнать вражеские самолеты, с какой-то отчаянной решимостью повернул к фронту, где в просветах среди облаков маячили уходящие бомбардировщики. После нескольких минут он убедился, что погоня бесплодна, и вяло, нехотя развернулся назад. Больно и обидно было смотреть на пылающий Лихославль.
На обратном пути мы пролетали над Торжком. Уже второй год этот старинный город лежит в развалинах, нет там ни одного уцелевшего дома. Говорили, что гитлеровское командование сделало Торжок эталоном разрушения.
На земле Купин никого не стал слушать о выполнении задания. Не сказав ни слова, злой поплелся в землянку, чтобы по телефону доложить о вылете. А через две-три минуты выбежал оттуда обрадованный и громко объявил:
— Все, братцы… И-шестнадцать сдаем в музей! Получаем новые машины!
Но, закуривая, Дмитрий Иванович между прочим заметил:
— А ведь и на этом старье, если бы раньше подняли, отразили налет на город.
И капитан был прав.
Лихославль от линии фронта находился в ста двадцати километрах. Это расстояние противник преодолевал не менее чем за двадцать минут. Наш полк базировался недалеко от городка. Если бы нас подняли в момент пересечения бомбардировщиками линии фронта, мы могли бы встретить их километрах в двадцати — тридцати от станции. Что же помешало? Принцип организации перехвата. Через множество командных пунктов проходило оповещение о «юнкерсах» и приказ о подъеме наших истребителей. Это «съело» шесть — восемь драгоценных минут, и противник успел отбомбиться.
Через несколько дней первая эскадрилья полка начала переучиваться на «яках», а наша, укомплектованная полным штатом самолетов и летчиков, перебазировалась под Торопец, на правое крыло фронта. Там же началось сосредоточение и других авиационных частей. В направлении Великих Лук, оккупированных противником, заметно оживилось движение по нашим железным, шоссейным и грунтовым дорогам. По всему было заметно, что командование фронта подготавливало здесь новый удар.
Под ногами похрустывает молодой ледок. Сквозь редкие разрывы высокослоистой облачности в темнеющем небе робко мигают звезды. На западе спокойно догорает пунцовая заря. Техники зачехляют последние машины. К полуторке, грузно переваливаясь, в меховых комбинезонах и унтах, подходят летчики. Кончается еще один день войны.
— Поживей! — поторапливает командир полка подполковник Осмаков. На голос Ивана Федоровича протяжным эхом отвечает лес, плотно окружающий наш аэродром.
Я одним из первых забрался в кузов машины и сел на пол. Рядом со мной штурман полка капитан Андрей Степанович Петрунин.
— Ну как, нравится наш хозяин? — спрашивает он. «Хозяин» звучит как-то старомодно.
Командира полка мне до сих пор не приходилось видеть: то он ездил за новым пополнением летчиков, то перегонял самолеты.
— Ничего… на вид бравый. Только для командира полка не староват ли?
— Да, не из молодых. Ему уже тридцать пять. Летает здорово и хороший организатор. Уходит от нас, переводят заместителем командира дивизии… Читал сегодня армейскую газету? — неожиданно спросил Петрунин.
Завязался разговор про тяжелые оборонительные бои на Волге, на Кавказе.
К слову вспоминаю брата Степана, который воюет где-то на подступах к Волге, — третий месяц от него нет писем.
— Там немало погибло людей.
Лучше бы Андрей Степанович сказал что-нибудь про почту. Не хочется верить, что с братом не придется больше встретиться.
— Если бы союзнички открыли второй фронт в Европе… — включился в наш разговор Архип Мелашенко и вдруг запнулся.
Мы тоже мгновенно притихли и насторожились: откуда-то доносился завывающий, неровный гул моторов. Нарастая, он усиливался и наконец послышался над нами. Черными тенями в густой синеве неба проплыли два больших самолета. По захлебывающемуся, натужному звуку поняли: летят вражеские бомбардировщики.
Хотя аэродром и ничем сверху не отличался от обыкновенной лесной поляны, каждый настороженно ждал посвистывания бомб: уж очень точно гитлеровцы прошли над летным полем.
— Кажется, на Москву, — вырвалось у кого-то.
— Они днем на Москву не летают. Должно быть, возвращается какая-нибудь пара запоздавших разведчиков.
— А может, с Ржевского выступа летят?
Над Торопцом торопливо заухали зенитки. В небе вспыхнул ослепительно яркий фонарь, похожий на большую электрическую лампочку с абажуром. С бомбардировщика сбросили осветительную авиационную бомбу. Подвешенная на парашюте, силой более ста тысяч свечей, она разорвала ночь, обозначив объект для бомбометания.
Грохот зенитных орудий и жужжание моторов слились со взрывами, всколыхнувшими ночную землю. Началась бомбежка Торопца.
Четвертый, пятый… Самолеты проплывали над аэродромом. Обидно и досадно глядеть, как безнаказанно действует враг. А ведь до войны у нас было немало истребителей-ночников. Теперь о них на фронте и помина нет. Ночные истребители только в ПВО, на тыловых объектах страны. А разве на фронте нельзя летать ночью? Можно! Дело только в организации.
— Слетай! Ты до войны ночником был, — скорее шутя, чем серьезно, предложил мне Петрунин.
— А что толку? Ночь темная, прожекторов нет…
— Полетим наудачу! — подхватил младший лейтенант Мелашенко. — Я тоже когда-то летал ночью.
Командир полка разрешил.
Снегу еще не было, и земля, как только я оказался в воздухе, растворилась во тьме. Ярким заревом пожаров и вспышками разрывов обозначился Торопец — единственный световой ориентир в ночи. Через пять минут я был над городом. Внизу бушевал пожар, метались языки пламени. На станции стояли железнодорожные эшелоны. Среди вагонов то и дело взметывались к небу огненные султаны. Пламя освещало разбитый город. Один длинный эшелон, оказавшийся, видно, в тупике, был еще целехоньким. Рядом, словно скирды хлеба, лежало какое-то имущество. Невдалеке виднелись баки горючего.