Страница 7 из 142
— Что? — прошептала я.
— Ты была в отключке два дня.
Я посмотрела в окно, словно природа могла подсказать мне, правда это или нет, а потом обратно на Макса.
— Два дня?
— Да.
— Сегодня вторник?
— Да.
— О Боже, — прошептала я.
— Нина, сядь.
Я была так потрясена потерей целых двух дней своего приключения-перерыва, что без слов подошла и села на стул. Макс налил стакан клюквенного сока и поставил его на стойку передо мной.
— Кофе, — пробормотала я, — пожалуйста.
— Понял.
— Два дня, — прошептала я клюквенному соку, прежде чем сделать глоток.
— Ты что-нибудь помнишь? — спросил Макс, и я бросила на него быстрый взгляд. Он стоял спиной ко мне и наливал кофе в кружку.
И что мне теперь делать?
Сказать, что я помню, как он заботился обо мне? Как давал мне лекарство, заставлял пить, вытирал лоб? Как лежал рядом со мной и обнимал, пока не прошла дрожь, переодевал меня, гладил по спине? Сказать, что я помню, каким он был добрым?
Поскольку я не собиралась даже думать об этом (никогда), то решила соврать.
— Что-нибудь помню? — повторила я за ним.
Макс повернулся и принес мне кофе.
— Да, ты была не совсем в себе. Ты что-нибудь помнишь?
Я благодарно кивнула, когда он поставил передо мной кружку с кофе, и подтвердила:
— Я действительно ничего не соображала. Так что нет, я ничего не помню.
Несколько секунд он смотрел на меня, а потом кивнул головой на кружку и спросил:
— Добавить сливки?
— Сливки?
Он усмехнулся:
— Да, Герцогиня, сливки. Они есть в Англии?
— Мы не называем их сливки.
— А как же вы их называете?
— Как есть. Молоко.
— Хорошо, добавить молоко?
— Да.
— Сахар?
— Один.
— Один что?
— Один сахар.
Все еще улыбаясь, Макс покачал головой и пошел к холодильнику. Достал пластиковую бутыль молока емкостью в один галлон2 и поставил ее на столешницу передо мной. Затем он достал огромный нераспечатанный мешок сахара. Если не ошибаюсь, его я тоже купила в Денвере. После чего Макс поставил мешок рядом с молоком, достал из выдвижного ящика ложку, вручил ее мне и вернулся к бекону.
Открывая мешок с сахаром, я заметила:
— Не думаю, что смогу съесть бекон.
— Бекон для меня. Ты будешь овсянку.
— Ох.
Я смотрела, как Макс добавил к бекону на сковороде два яйца, а потом достал из шкафчика пачку овсянки быстрого приготовления.
Я положила в кофе ложку сахара и уставилась на бутыль с молоком. Потом на свою кружку. Потом на молоко. И снова на кружку. Как же мне налить немного молока из этой огромной бутылки, ничего не расплескав?
И тут я услышала:
— Милая, ты собираешься взглядом заставить молоко налиться в кружку?
Я посмотрела на него и спросила:
— У тебя есть молочник?
Макс откинул голову и разразился смехом, который тоже оказался глубоким и хриплым.
Я уставилась на него. Что смешного?
— Что смешного? — спросила я, когда он справился со своим бурным весельем.
— Я не устраиваю чаепитий, Герцогиня, — ответил он, продолжая улыбаться, как будто я его очень позабавила.
Не уверена, что мне нравится, что он называет меня Герцогиней. Ладно, сейчас он делал это довольно мило и странным образом привычно, даже несколько интимно. Но вот насчет того, как он произнес это два дня назад, я не уверена. Как будто смеялся надо мной, только теперь он, кажется, думает, что я в курсе шутки.
— А ты не можешь перестать называть меня Герцогиней? — предложила я.
— Не могу, — ответил Макс, подошел ко мне, поднял бутыль и плеснул солидную порцию молока в мою кружку, отчего кофе с молоком вылился и растекся по столешнице. Потом он развернулся и добавил молоко в овсянку.
— Меня зовут Нина, — сказала я.
— Я знаю.
— Ты можешь звать меня Нина.
— Я буду звать тебя Ниной тоже.
— Вместо Герцогини.
Макс убрал молоко в холодильник, подошел ко мне, взял мешок с сахаром и посмотрел на меня, прежде чем вернуться к овсянке.
— Тебе требуется молочник, чтобы попить кофе. Ты определенно Герцогиня.
Я решила не обращать внимания. Через полчаса он никак не будет меня называть, потому что я буду в машине на дороге в Денвер.
— Неважно, — пробормотала я и глотнула кофе.
Потом я стала смотреть, как он кладет сахар в овсянку. Одна ложка. Две. Три. Четыре.
— Это для меня? — поспешно спросила я, когда он собрался положить пятую ложку.
Макс повернулся и посмотрел на меня:
— Да.
Он готовил для меня овсянку, и я не хотела выглядеть неблагодарной, так что сказала:
— Э, думаю, четырех ложек достаточно.
Мне бы хватило двух, а если честно, то и одной ложки, но я согласна на четыре.
— Как прикажешь, — весело ответил он.
На это я тоже решила не обращать внимания.
Макс поставил овсянку в микроволновку и вернулся к сковороде. Он ловко перевернул яйца, вытащил вилкой бекон и, не промокнув жир, положил его на тарелку, которую я раньше не заметила. На тарелке уже лежали два тоста с маслом и виноградным джемом.
Не успев остановить себя, я тоскливо проговорила:
— Я так скучаю по виноградному джему.
Макс повернул голову ко мне, и на его лице застыло такое выражение, словно я одновременно и забавляла его, и немного смутила.
— Ты скучаешь по виноградному джему?
Я сделала глоток клюквенного сока, взглянула на микроволновку, но ничего не ответила. Разговоры с Максом требовали сосредоточенности и отнимали много сил, а в данный момент у меня не осталось ни того, ни другого. Все это странно. Он вел себя так, словно я жила здесь целый год и мы были близкими друзьями. Как будто это не он два дня назад практически выгнал меня из своего дома. Как будто я ему нравлюсь.
Вы же не станете поддразнивать человека, который вам не нравится. По крайней мере так говорила мне мама много лет назад, когда я возвращалась домой и жаловалась на мальчишек, которые меня дразнили. Она говорила, что мальчики дразнят девочек, которые им нравятся. А если уж жизнь чему меня и научила, так это тому, что моя мама редко — если вообще когда-нибудь — ошибается.
Макс тоже решил не настаивать на ответе и вместо этого переложил яичницу на тарелку, выключил конфорку, передвинул сковородку на другую и подошел ко мне. Держа тарелку на весу, он принялся за еду.
— Сегодня тебе нужно отдохнуть, — сказал он.
— Да, — согласилась я. Я буду отдыхать, но только когда найду гостиницу в Денвере.
Расправившись с беконом, Макс загадочно произнес:
— Наверху в стену между спальней и ванной встроен телевизор. Тебе надо только раздвинуть двери. Тоже самое под ним, чтобы добраться до DVD. Там же есть диски. Пульты управления лежат на тумбочке около кровати.
Он наколол на вилку кусок яичницы, а я уставилась на него:
— Извини?
— Если захочешь воспользоваться компьютером, то пароль «Шауна444».
— Э-м-м... — пробормотала я и повторила: — Извини?
Запищала микроволновка. Макс поставил тарелку и повернулся к ней, говоря:
— Через «у».
Ничего не понимаю.
— Через «у»?
Он открыл микроволновку, достал из нее миску, подошел ко мне, достал из выдвижного ящика ложку, сунул ее в миску и поставил миску передо мной.
— Шауна. Через «у». Ш-а-у-н-а. И 444. Без пробела.
— Но...
— Компьютер стоит на бюро, — продолжил он, снова взяв тарелку и подняв ломтик бекона. Но прежде чем он откусил, его взгляд уперся в окно позади меня.
— Макс, я думаю...
— Ты накупила еды на целую армию. Найдешь что-нибудь на обед.
О Боже. Он думает, что я останусь здесь?
— Макс...
Его взгляд вернулся ко мне.
— На всякий случай поешь чего-нибудь легкого. Лучше, чтобы у тебя в животе не было ничего тяжелого, если болезнь вернется.
— Может, нам стоит...
Я услышала, как хлопнула автомобильная дверь, и замолчала. Обернувшись, я увидела, что рядом с «Чероки» стоит один из спортивных кроссоверов, к тому же красный, что делало его еще более спортивным. По ступенькам вприпрыжку поднималась молоденькая девушка с густыми вьющимися темными волосами. На ней был розовый пушистый жилет, голубая водолазка в крошечный розовый горошек и бледно-голубые джинсы в обтяжку. А еще мохнатые сапожки с большими помпонами впереди, которые раскачивались, пока она прыгала по ступенькам. Девушка была хорошенькой. Очень хорошенькой.