Страница 4 из 8
VI
Науки историческія и филологическія
«Науки историческія и вспомогательныя имъ науки филологическія (продолжаетъ свой обзоръ Ренанъ) сдѣлали громадныя завоеванія съ тѣхъ поръ, какъ я предался имъ съ такой любовью, сорокъ лѣтъ тому назадъ». «Черезъ сто лѣтъ человѣчество уже будетъ знать почти все, что оно можетъ знать о своемъ прошедшемъ». «Исторія религіи уяснена въ самыхъ важныхъ ея отдѣлахъ. Стало ясно, не въ силу доказательствъ а priori, а въ силу самаго разбора мнимыхъ свидѣтельствъ, что никогда не было, во всѣхъ вѣкахъ достижимыхъ для насъ, ни откровенія, ни сверхъестественнаго факта. Самый процессъ цивилизаціи дознанъ въ его общихъ законахъ. Неравенство расъ констатировано. Права каждаго человѣческаго племени на болѣе или менѣе почетное упоминаніе въ исторіи прогресса приблизительно опредѣлены» (стр. XIV).
Таковы итоги «громадныхъ завоеваній» въ этой области знаній. Пересматривая ихъ въ томъ видѣ, въ какомъ ихъ представляетъ Ренанъ, нельзя однако не почувствовать какого-то разочарованія. Повидимому, все здѣсь сухо и безплодно. Гдѣ же тотъ свѣтъ, который долженъ быть проливаемъ этими науками? Гдѣ внутренній смыслъ ихъ быстрыхъ и великихъ трудовъ и успѣховъ?
Ренанъ указываетъ на то, что начало народности рѣшительно утвердилось въ пониманіи исторіи. Самъ онъ всегда держался этого начала, конечно, вслѣдъ за нѣмецкими мыслителями, на которыхъ воспитался. Онъ говоритъ, что теперь уже вполнѣ доказано и признано «неравенство» человѣческихъ расъ, и что свои «почетные отзывы» исторія распредѣляетъ не иначе, какъ по племенамъ (familles humaines). Такъ и прежде онъ говаривалъ, что «намъ извѣстно не одно, а три или четыре человѣчества». Вопросъ огромной важности, большой шагъ сравнительно съ взглядами прошлаго вѣка, все подводившими подъ одну мѣрку, подъ общія отвлеченныя понятія. Если Ренанъ правъ, если науки историческія и филологическія добыли въ нашъ вѣкъ другіе взгляды, то человѣческая исторія получаетъ у насъ другой смыслъ. Она становится несравненно сложнѣе и шире, глубже и таинственнѣе, чѣмъ какъ воображалъ ее прошлый вѣкъ. Ею управляетъ и движетъ внутренній духъ народовъ, который неизмѣримо сильнѣе, богаче содержаніемъ, живучѣе и плодотворнѣе, чѣмъ наши личныя усилія и наши понятія. При такомъ взглядѣ на исторію, вся картина былыхъ временъ получаетъ жизнь и блескъ, полна для насъ неисчерпаемаго смысла и значенія; да и будущее людей не представляетъ одной загадочной тьмы, а озарено вѣрой въ новыя воплощенія духа.
Изъ всѣхъ новыхъ историческихъ изслѣдованій Ренанъ указываетъ въ частности только на одно, на разработку исторіи религій. Дѣйствительно, это есть новая область, завоеванная человѣческимъ умомъ, и труды, совершенные въ этой области, громадны и блистательны. Въ европейскихъ университетахъ уже учреждаются особыя каѳедры для этой науки, и американцы уже придумали особое названіе для ученыхъ, спеціально ею занимающихся; этихъ сціентистовъ они называютъ религіонистами.
Казалось бы, что можетъ быть значительнѣе подобнаго научнаго движенія? Дѣло идетъ о религіи; въ ея исторіи отражается ея сущность, и ученыя изысканія должны направляться къ этой сущности и уяснять намъ ея понятіе. Но Ренанъ объ этомъ молчитъ; если ему повѣрить, то новѣйшее изученіе религій важно единственно потому, что будто-бы доказало, что ни въ какомъ вѣкѣ, доступномъ наукѣ, не было «ни откровенія, ни сверхъестественныхъ событій».
Немного же мы узнали! Подобное чисто-отрицательное положеніе, конечно, ничего не говоритъ намъ о сущности предмета, о дѣйствительномъ содержаніи религіи. Притомъ, это положеніе совершенно невѣрно выставлено, какъ выводъ изъ историческихъ изысканій. Нѣтъ сомнѣнія, что отрицаніе такъ называемаго сверхъестественнаго вовсе не выводится изъ «разбора свидѣтельствъ», а напротивъ вносится въ этотъ разборъ, что изслѣдователи, какой бы вѣкъ ни изслѣдовали, приступаютъ къ нему уже съ этимъ готовымъ отрицаніемъ, а потому, разумѣется, и всѣ вѣка у нихъ оказываются одинаковыми въ этомъ отношеніи. Ренанъ часто и прежде говорилъ объ этомъ вопросѣ; онъ придаетъ ему великую важность, но всегда также дурно его ставилъ. Одно мѣсто изъ его прежнихъ писаній такъ поразительно обнаруживаетъ внутреннее противорѣчіе этой постановки, что странно, какъ онъ самъ его не замѣтилъ. Вотъ это мѣсто:
«Свидѣтельства ничего не доказываютъ въ вопросѣ этого рода. (Совершенно вѣрно и прямо противоположно тому, что онъ сказалъ теперь). Если есть божество, котораго могущество подтверждается документами повидимому неопровержимыми, то это, конечно, карѳагенская богиня Раббатъ Іанитъ. Болѣе трехъ тысячъ стелъ, свидѣтельствующихъ объ обѣтахъ, данныхъ этой богинѣ, извлечены изъ земли; большею частію они теперь находятся въ Національной библіотекѣ въ Парижѣ, всѣ возвѣщаютъ, что Раббатъ Танитъ „вняла молитвѣ“, которая была къ ней обращена. И что же? — эти три тысячи свидѣтелей молитвы, достигшей своей цѣли, безъ сомнѣнія ошибаются. Въ самомъ дѣлѣ, Раббатъ Таниты будучи ложнымъ божествомъ, никакъ не могла никого услышать. Дѣйствительность хины доказана, потому что въ безчисленныхъ случаяхъ хина или ея эквиваленты измѣнили ходъ лихорадки. Было-ли это когда~нибудь доказано для молитвы?» [4].
Странное разсужденіе! Только-что Ренанъ привелъ «неопровержимыя» доказательства въ пользу могущества карѳагенской богини, только-что осмѣялъ эти доказательства и провозгласилъ, что «свидѣтельства» тутъ ничего не доказываютъ, — а теперь самъ требуетъ свидѣтельствъ! И притомъ, онъ говоритъ вызывающимъ тономъ, какъ будто этихъ свидѣтельствъ никакъ нельзя найти; между тѣмъ, что можетъ быть легче, какъ услышать отъ вѣрующаго, что Богъ исполнилъ его молитву?
Но всего интереснѣе, что у Ренана тутъ же вырвалось слово, которое объясняетъ истинный смыслъ всего дѣла. Почему онъ не вѣритъ карѳагенскимъ памятникамъ? На основаніи точныхъ изслѣдованій? Но o нихъ и думать невозможно. Онъ не вѣритъ потому, что Танитъ есть «ложное божество»; слѣдовательно, онъ заранѣе, а priori, знаетъ, что молитва къ этому божеству не могла имѣть послѣдствій. Конечно, это вполнѣ правильный пріемъ историческаго изслѣдованія. Не по памятникамъ мы судимъ, вѣрны-ли наши общіе принципы, а наоборотъ, мы по нашимъ принципамъ судимъ о памятникахъ и рѣшаемъ, что въ нихъ можно допустить и что слѣдуетъ отвергнуть. Безъ сомнѣнія, такъ точно дѣйствуютъ и всякіе современные религіонисты. Они слѣдуютъ ученію, уже очень давно провозглашенному нѣкоторыми мыслителями, что Богу не свойственно нарушать законы природы. Ренанъ грубо ошибся, выдавая этотъ принципъ за выводъ изъ многотрудныхъ историческихъ изслѣдованій. Такого открытія нельзя было сдѣлать, и если бы только въ немъ заключалась заслуга исторіи религій, то эту науку нужно бы было признать совершенно безплодною.
По счастію, дѣло стоитъ иначе. Какой-то глубокій и важный: поворотъ умовъ, можетъ быть мало сознательный, обнаруживается въ томъ вниманіи, которое обратилъ нашъ вѣкъ на религію и ея исторію. Эти пристальныя, неутомимыя изысканія, очевидно, вызваны не холоднымъ любопытствомъ и страстью къ ученой кропотливости; они дышатъ любовью и уваженіемъ къ самому предмету изысканій. Можно сказать, что нынче каждый ученый, углубляющійся въ изученіе извѣстной религіи, дѣлается въ нѣкоторой мѣрѣ ея послѣдователемъ. Такъ когда-то чистосердечный и великодушный труженикъ Анкетиль дю Перронъ, изучая упанишады, совершенно предался высокому ученію браминовъ. Между тѣмъ, вспомнимъ общее отношеніе къ религіи въ прошломъ вѣкѣ во Франціи, въ Англіи. Для тогдашнихъ ученыхъ всякая религія была только «собраніемъ новой лжи и старыхъ басенъ», какъ выражается Коранъ. Понятно, что съ такими понятіями они не изучали религій, да и не могли ихъ изучать. Теперешнее изученіе, поэтому, свидѣтельствуетъ о глубокой перемѣнѣ въ нашихъ понятіяхъ.
Ренанъ, отзываясь такъ поверхностно объ исторіи религій, можно сказать, дѣлаетъ большую несправедливость самому себѣ. Самъ онъ написалъ обширную исторію первобытнаго христіанства, и если потомство будетъ поминать его добромъ, то, конечно, за тотъ почтительный, иногда даже благоговѣйный тонъ, который часто звучитъ въ его исторіи. Этотъ тонъ былъ великою новостью, указывалъ на великій успѣхъ въ пониманіи предмета и, дѣйствительно, иногда звучалъ такъ сильно, что, какъ о томъ свидѣтельствуютъ Газе, Гратри, иные невѣрующіе возвращались къ религіи. Вообще, ни одинъ вѣкъ не писалъ такъ много и такъ хорошо о Христѣ, какъ наше печальное столѣтіе. Штраусу, выступившему «ъ книгой, въ которой онъ доказывалъ, что мы о Христѣ ничего достовѣрнаго не знаемъ, пришлось бы признать, еслибы онъ былъ въ состояніи ясно видѣть послѣдовавшее, совершенную неудачу своего тезиса. Но онъ былъ неспособенъ видѣть и плачевно кончилъ свое поприще жалкою книгою Старая и новая вѣра. Его дѣятельность показываетъ, однакоже, какъ благотворна сила твердаго и свободно высказаннаго убѣжденія. Со всѣхъ сторонъ и вѣрующіе и невѣрующіе принялись писать Жизнь Іисуса; и пишутъ до сихъ поръ, и успѣли написать много истинно превосходнаго, хотя бы и съ большой примѣсью слабаго и невѣрнаго. Никогда пресловутый XVIІІ вѣкъ, вѣкъ философіи, не могъ думать, что умы просвѣщенныхъ людей черезъ сто лѣтъ будутъ такъ упорно и неотвратимо обращены на Божественнаго Учителя изъ Назарета. Тезисъ Штрауса, какъ намъ кажется, потерпѣлъ полное пораженіе. Красота святаго и несравненнаго образа Христа побѣдила; она прошла черезъ всю тьму и весь свѣтъ прошлыхъ вѣковъ и до сихъ поръ сіяетъ передъ нами и согрѣваетъ насъ.
4
Nouvelles études d'histoire religieuse. Par. 1884. Préface, стр. VIII.