Страница 20 из 115
Итак, вечный Разум как источник всякого бытия, единичные разумные силы, из которых составляется весь мир, непреложный закон, связывающий все сущее, и совершенство как конечная цель — таковы существенные черты стоического учения. Главное место принадлежит здесь Разуму и проистекающему из него закону, который стоики возвеличивали и в философских определениях, и в религиозных гимнах.
Эти начала выражаются и в учении о человеке. Истинная природа человека состоит в разуме. Поэтому разумная жизнь есть жизнь, согласная с природою. К тому же приводится и понятие о добродетели, которая не что иное, как совершенство природы каждого существа. В чем же заключается для человека разумная или добродетельная жизнь? В том, чтобы следовать закону. Закон есть правый разум, предписывающий, что должно делать и чего следует избегать. Это закон естественный, вечный, установленный Богом, царь всего как божественного, так и человеческого, властитель добрых и злых деяний, мерило праведного и неправедного. Исполнение закона есть для человека обязанность (χαθήχον) — понятие, которое впервые встречается у стоиков. Развитием учения об обязанностях они довершили систему нравственной философии, которой основания были положены Сократом.
Обязанности, определяемые нравственным законом, касаются отчасти внутреннего существа человека, отчасти отношений его к другим. Развитие субъективной добродетели составляет важнейшую часть учения стоиков. Они выставляют идеал мудрого, который живет согласно с природою, т. е. с разумом, не заботясь ни о чем внешнем, в полном внутреннем самодовольстве и спокойствии. В этой независимости духа, по их теории, заключается высшее блаженство человека. Мудрый счастлив и в оковах, телом он может быть раб, но духом он сам себе хозяин. Впрочем, стоики расходились насчет отношений мудрого к внешнему миру. Ригористы, придерживаясь кинического начала, отрицали удовольствие и все внешнее считали вполне безразличным; другие, напротив, склоняясь к более мягкому воззрению, допускали и пользование внешними благами, не считая их добром в истинном смысле, но называя некоторые вещи желательными. Изображению мудрого противополагался безумец, который не живет по разуму, а повинуется страстям. Между этими двумя крайностями добра и зла стоики не допускали переходов. Все человечество разделялось у них на мудрых и безумцев, положение, которое они, однако, принуждены были значительно смягчать, в виду действительность.
Но мудрый не ограничивается своим внутренним миром. Понимая разумный закон, которым связываются все существа, он видит в себе члена единого целого и действует для общего совершенства. В ближайшем общении он находится с существами разумными, сознающими свою взаимную связь, прежде всего с Богом, от которого человек происходит и которому он подобен по разуму, затем с людьми, которые соединяются единством разумной своей природы. Любовь к себе подобным — требование высшего закона; кто удаляется от одного человека, удаляется от всего человечества, ибо у всех природа одна. Все люди, говорит Эпиктет, братья между собою и имеют Бога отцом.
В этих определениях стоическая философия дошла до понятий чисто христианских. Они последовательно вытекали из основных начал самого учения. Однако в развитии этой стороны нравственной природы человека стоицизм далеко уступал христианству. Стоическая мудрость гораздо более проявляется во внутреннем самодовольстве лица, нежели в деятельности на пользу других. Любовь есть живая нравственная сила, которая не дается человеку одним разумным сознанием. Она должна обхватывать все стороны души и подвигать ее на добро, а здесь религия имеет гораздо более влияния, нежели философия.
Расширяя нравственные отношения людей до союза, обнимающего все человечество, стоики не могли уже видеть в тесных пределах государства высшее осуществление идеи добра. Воззрения древности, которые нашли полнейшее свое выражение в Платоне и Аристотеле, заменяются здесь иными. Над политическим союзом воздвигается нравственное начало; выше всего ставится закон, но не положительный, а естественный. Человеческий закон, по мнению стоиков, должен быть только выражением вечного закона, силу свою он заимствует от верховных предписаний разума, а не от случайной воли людей. Поэтому постановление, противное естественному закону, вовсе не есть закон. Мудрый же стоит выше всяких положительных законов, он сам живой закон. Только мудрый способен и править государством: он один хороший судья, хороший правитель и хороший оратор. Он один не только свободен, но и царь, ибо царство состоит в независимой власти, а мудрый один имеет такую власть. Очевидно, из этого следует, что наилучший образ правления тот, в котором владычествуют мудрые, т. е. аристократия, или же монархия, когда во главе всего стоит один мудрец. Однако есть отрывочное известие, что стоики выше всего ставили правление смешанное из монархии, аристократии и демократии[14]. Может быть, они в таком сочетании видели лучшую гарантию для владычества закона. Некоторые из них допускали и рабство, как Посидоний, который, впрочем, отклонялся от стоического учения и был поклонником Аристотеля. Но в существе стоицизма лежало отрицание рабства. Мы имеем на это прямые свидетельства Зенона, Сенеки и Эпиктета. «Они рабы? — говорит Сенека. — Скажи, что они люди. Они рабы? Так же, как и ты. Тот, кого ты называешь рабом, рожден из того же семени, как и ты; он наслаждается тем же небом, дышит тем же воздухом, живет и умирает, как ты»[15]. Древние разделения исчезали перед новым понятием о человеке как человеке, одаренном разумом и свободною волею, одинаковыми у всех. «Подумай, кто ты? — говорит Епиктет. — Прежде всего человек, т. е. существо, у которого нет ничего выше свободной воли; ей подчиняется все остальное, она же не подлежит рабству и подчинению. Подумай, от кого ты отличаешься разумом? От диких зверей и овец»[16]. «Животным не нужно иметь разума, — говорит он в другом месте, — ибо они созданы для служения, а не для господства. Если бы у осла была способность размышлять о своих чувственных представлениях, то разум, наверное, не позволил бы ему подчиняться и служить нам; он имел бы одинаковое с нами достоинство и был бы во всем с нами равен»[17]. Римские юристы, которые от стоиков заимствовали свои философские воззрения, считали рабство противным природе.
Но идеал стоиков заключался, как сказано, не в тесных границах государства, а в союзе всех людей. Мудрый — гражданин Вселенной. Это положение, заимствованное у киников, было с особенною любовью развиваемо стоиками. Все люди, по их учению, должны составлять единое стадо, управляемое единым законом.
Нельзя отрицать величия системы, воздвигнутой стоиками. В первый раз понятие об естественном законе, управляющем человеческими отношениями, получило полное развитие; нравственное существо человека сделалось главным жизненным вопросом для мыслящих людей; человеческая природа была признана единою во всех; общий союз любви должен был обнять все человечество. Но сделавшись исключительным элементом человеческой жизни, нравственное начало поглощало собою право, уничтожало обязательную силу положительного закона и подкапывало сами основы государства. Когда естественный закон ставится выше положительного не только по идее, но и в приложении, когда последний объявляется необязательным, если он противоречит первому, тогда толкователем правды и закона в приложении к обществу становится уже не общественная воля, а личное сознание каждого. Мудрый не связан положительным законом, следовательно, лицо поставлено выше общества, а это прямо противоречит общежитию. Субъективное начало разлагает здесь политическое тело. С другой стороны, государство уничтожается, когда оно расширяется в союз, обнимающий все человечество. Таким союзом может быть только церковь, которая основана на чисто нравственном начале. В составе же государства кроме нравственного начала входит и юридическое. В нем действует воля людей, образующих известный союз, сообразно со своими потребностями и со степенью своего развития. К общечеловеческому элементу присоединяются здесь частные и внешние условия, которых стоики вовсе не признавали. Поэтому, по свидетельству Цицерона, стоическая философия осталась бесплодною для политики. Практические люди, даже те, которые были поклонниками их учения, не находили в их сочинениях ничего, что было бы полезно для гражданства. Мало того: в этом одностороннем отрицании всего внешнего стоики доходили до положений, совершенно противоречивших самой нравственности. Они допускали, например, общность жен, полагая, что исключительное влечение полов друг к другу разрывает общую связь человечества. Всеобщая любовь должна была заменить все частные привязанности. Они дозволяли даже сожительство отца с дочерью, матери с сыном на том основании, что физические отношения совершенно безразличны для нравственного закона. Так начало верное, но одностороннее, будучи логически доведено до своих крайних последствий, может впасть в противоречие с самим собою.
14
См. у Диогена Лаэртского «Жизнь Зенона». Это вообще один из главных источников для стоического учения.
15
Seneca. Ad Luc. 73.
16
Арриан. Речи Эпиктета. Кн. II. Гл. 10.
17
Там же. Гл. 8.