Дикая стая

—

Чего мы застряли здесь? Если Димку не сыщем, с нас головы полетят! — проговорил Стас.

—

Не заходись! Пошарь отморозка в Октябрьском! Этот трое суток не станет в кустах валяться. Он не из сопливых романтиков, кайф уважает! — ухмылялся Гошка.

Стас набрал номер Шинкарева-старшего.

Нет, Димка не появлялся, и в Октябрьском Стасу делать нечего. Павел Павлович уже связался с пограничниками, они проверили и обыскали все насквозь, но сына не нашли. Его не видел никто.

—

Ищите! Не мог же он испариться?! — орал человек в трубку, потеряв самообладание.

Милиция пешком обходила берега, но тщетно: никаких следов Димки не приметили.

Корнеев уже развернул лодку, собрался вернуться в поселок, как вдруг его окликнул Рогачев:

—

Подожди! — попросил дрогнувшим голосом.

—

Чего тебе?

—

Помоги нам! Если не сыщем, хана всем! Шинкарев всех по костям разберет!

—

Стас, зачем нам Гошка промеж ног? — запротестовали оперативники дружно.

—

Он здесь на реке всякий камень и бревно в лицо знает! Мы со своими баграми год ковыряться будем. Но ведь и сюда он не возник пешком, мог только на лодке. Правда, не доперло до меня, зачем Димке сюда возникать? Ни кабаков, ни «телок» нет. Какой понт этому козлу сюда соваться? — сказал Гоша.

—

А и верно, к кому?

—

Да еще один!

—

Надо проверить в поселке, не пропала ли у кого-нибудь лодка?

—

Да ты логично помозгуй, к кому он сюда возник бы и зачем?

—

А где его искать? Подскажи!

—

Может, у лесников спросить?

—

На смех поднимут! Этот потрох в тайгу с детства не совался.

—

Откуда знаешь?

—

Я его на Белой много раз видел, в тайге — никогда! Но сам Димка не водил лодку, всегда канал в пассажирах.

—

Значит, если и нарисовался, опять же с кем- то? — уточнил Стас.

—

Но с кем? Никто другой не обращался, что кто- то пропал.

—

А может, его увезли специально?

—

Иль в поселке места мало? Кому надо его урыть, сунул бы мешок на башку Димке, а чтоб не всплыл, камень добавил бы.

—

Почему его мертвым ищете? Может, он живой? У лесников канает. Решил отдохнуть перед училищем в тишине, подальше от всех, — встрял Гошка.

—

Это — не для Димки! Выходит, не раскусил ты его! — рассмеялся Стас грустно. — Но где его искать?

—

Стас, я не знаю, чем тебе помочь? — развел руками поселенец и продолжил, — только, как я соображаю, зря его тут ищите. Не врублюсь, куда мог смыться этот чмо, но знаю, что не на реку.

Милиция проехала по реке еще километра три. Вода была чистой, но ни лодки, ни Димки не увидели люди.

—

Ладно, нам пора вертаться! — нахмурился инспектор, заметив, что Ольге стало холодно, и, развернув лодку, уехал не прощаясь.

Гошка с Ольгой, вернувшись в поселок, вскоре забыли о Димке Шинкареве, готовились к составлению отчета. А в поселке пошли слухи, что кто-то убил Димку и так надежно спрятал труп, что даже милицейские собаки, а их целая псарня, никаких следов не нашли.

—

Весь поселок обоссали псы легавых, все столбы. В каждую избу их заводили и в огороды тоже. Алкашей трясли, спрашивали, не обидели ли по бухой Димку? Не наехали ли на него случайно? Но никто из них за собой такого не припомнил, — говорила соседка Анны.

Присмирели, поутихли ребята из компании Димки. Они уже не шатались по улицам дотемна, поняли, что в маленьком поселке может случиться большое горе.

—

Куда он мог подеваться? — шептались бабки на скамейках, подозрительно вглядываясь в лица поселковых.

Сам председатель рыбкоопа через пару недель после бесполезных поисков уехал в командировку в Питер и, как слышали люди, частенько звонил Рогачеву, спрашивал, нашел ли тот его сына?

Стас устал от поисков и на вопросы Шинкарева отвечал раздраженно, а, положив трубку, сквозь зубы называл звонившего козлом.

Никто во всем Усть-Большерецке не сочувствовал Павлу Шинкареву, не жалели о Димке, говорили, что судьба сжалилась и сберегла от худшего. Такой и должен был помереть пораньше, чтоб больших бед не натворить.

Почему-то никто не предполагал, что парень жив. В такое попросту никто не хотел верить.

Димкино исчезновение не заинтересовало лишь инспекторов рыбнадзора. Время от времени они ловили браконьеров, штрафовали, конфисковывали сети и лодки. С исчезновением Димки им стало жить много спокойнее. И если теперь случались стычки на реках, они заканчивались быстро. За ножи и ружья поселковые уже не хватались, не хотели попадать в зону, услышав от мужиков, отбывших сроки, каково им пришлось в ходке.

Многие из них даже смотреть отказались в сторону реки, но Гоше вслед говорили такое, что поселенец даже во сне спал со сжатыми кулаками и матерился.

Ольга теперь старалась вернуться домой засветло. Если ловила браконьеров, то не сдавала их в милицию, заставляла платить штраф, решив, что новый инспектор, который ее заменит, пусть работает по-своему, а ей перед отъездом не стоит рисковать головой.

Перед окончанием нереста женщина даже сети не отбирала. Увидела, что и Гошка уже не зверствует, не набрасывается с кулаками на людей и не грозит как раньше.

—

Устал я с ними собачиться. Ведь вот до сих пор винят меня в смерти учителя. Забрал я у него сетку и лодку с мотором, а он на все это три года копил. Зарплата у него вшивая, копеечная. Пока собирали деньги на мотор и сеть, семья голодала, в натуре. Едва купили, даже попользоваться не успели, я у них все конфисковал. Передал в милицию. А тот хмырь, Николай Семенович, через неделю дуба врезал.

Семья осталась без кормильца, и клянут меня всяк день как последнего пропадлину. Да и только ли они? Та же Галка Хохорева со своей малышней. Может, оттого и у самих ничего не клеится, что хаваем мы хлеб свой, политый чужими слезами? И давимся, и болеем, и света нет в нашей жизни…

Ольга слушала Гошку молча, а потом сказала:

—

Все это скоро кончится. Во всяком случае для тебя! Скажи, ты что-нибудь подыскал для себя на будущее или останешься в инспекции?

—

Нет! Ни за что! Аня написала Юрке в Питер, попросила помочь нам. Нет, не деньгами. Хотя б советом. Тот по-своему понял, обещал разузнать и позаботиться о нас. Решил теперь в Питер перетащить, чтоб рядом жили. Анька уже ждет-не дождется, переезд за праздник будет держать. Мне ль не понять свою бабу? Устала она здесь, вконец извелась. Отдохнуть бы ей, ведь все годы семью тянула. Пора мне впрягаться. В городе всегда проще сыскать работу мужику. День и ночь стану вкалывать.

—

Вот разъедемся и никогда больше не увидимся! Прости, козлик, уже давно чую, что скоро навсегда расстанемся, — погрустнела Ольга.

—

С чего взяла? — вылупился Гоша, еле продохнув.

—

Мне нужно сменить обстановку. Я задыхаюсь здесь! Я умираю! Я давно не чувствую себя человеком и не знаю, зачем живу на земле? Да и ты добавляешь на душу, когда говоришь, что из-за нас голодают и умирают люди, что нас все ненавидят и мы живем здесь как наказание для всех поселковых. Я не хочу такое. Мне нужно уехать отсюда туда, где буду человеком, со мной станут считаться!

—

Размечталась, Ольга! Да врубись же ты! Ну кому нужны инспекторы? Только властям! Обычным фраерам, самой толпе мы лишь помеха, как распорка промеж ног!

—

А что будет, если нас не станет? Лосось вообще изведут жадные люди!

—

Ну чего городишь? Ведь у всех нас — один живот, и больше чем он вместит, никто не схавает. Иначе куда денешь? Надо снять все запреты и разрешить людям жрать рыбу вволю. Поверь, не будет тогда браконьеров и люди сами станут беречь рыбу. Ведь знаешь, запретное всегда к себе тянет. А разреши лов, потерь в рыбе станет куда меньше, чем теперь при всей охране. Уж так создан человек, то, что от него берегут, обязательно украдет. Не веришь? Давай посмотрим, сколько рыбы насолили наши люди? Сколько икры наготовили? В каждом доме больше, чем в магазине. И это при том, что мы с тобой даже ночами стремачили на реках! А разреши лов, каждый возьмет столько, сколько схавает и ни капли больше!