След тигра

Все так же медленно, с многозначительным выражением лица Глеб запустил руку в недра рюкзака, не сводя глаз с Возчикова и готовясь выстрелить при первом же резком движении с его стороны. Пальцы коснулись какой-то тряпки, нетерпеливо отбросили ее в сторону, нащупали еще что-то матерчатое — судя по ощущению, носки не первой свежести, — пробежали по гладкому металлу запасной обоймы и неожиданно коснулись чего-то круглого, металлического и, кажется, завернутого в бумагу. Глеб ощупал находку. Так и есть — толстый, очень похожий на что-то мучительно знакомое, металлический цилиндр высотой почти равной диаметру, с выступающими ободками по краям, завернутый в пропитанную маслом бумагу… Рядом, на самом дне рюкзака, обернутые свитером, чтобы их очертания не проступали сквозь ткань, лежали еще. два точно таких же цилиндра.

Глеб был обескуражен, и ему стоило огромных усилий сохранить прежнее выражение лица. Он уже понял, что это за цилиндры: чертов Тянитолкай украдкой таскал в своем рюкзаке три утаенные от коллектива банки тушенки, рассчитывая, по всей видимости, употребить их, когда подвернется удобный случай. Аллах его знает, сколько их было в начале пути, этих контрабандных банок. Недаром же он всякий раз так кряхтел, вскидывая рюкзак на плечи, и при этом никому не позволял к нему прикасаться! А Возчиков, значит, ночью, на досуге, из вполне понятного любопытства заглянул в рюкзак, нашел тушенку и решил, гнида очкастая, пойти по пути своего предшественника: помалкивать в тряпочку до выяснения обстоятельств, а потом, если окажется, что о тушенке никто не знает, умять все три банки в одиночку. Да оно и понятно, в мясе он себе не привык отказывать… И перочинный ножик, который он выцыганил у «солдата Джейн», ему, наверное, затем и понадобился — банки вскрывать…

«Нет, — подумал Глеб, — не выдерживает наша интеллигенция полевых условий. Решительно не выдерживает. А потом еще удивляется, за что ее рабочий класс не любит…»

— Продовольствие приворовываем? — зловещим полушепотом поинтересовался он, взвешивая на ладони извлеченную из рюкзака килограммовую банку в промасленной оберточной бумаге — старую, еще из тех, что хранились на складах НЗ Советской Армии. — Вот дать бы тебе этой жестянкой в лоб, доктор наук!

Он сделал вид, что хочет швырнуть в Возчикова банкой, и тот испуганно отшатнулся, загородившись скрещенными руками.

— Простите, — пролепетал он, — я нечаянно наткнулся на эти банки в рюкзаке и просто… просто не сумел удержаться. В конце концов, я полагал, что это личное имущество Глеба Петровича и что оно не имеет отношения к… к вам.

— А делиться тебя мама не учила? — спросил Глеб.

Олег Иванович что-то ответил, что-то виноватое и донельзя глупое, как и вся эта ситуация, но Сиверов уже перестал обращать на него внимание. Он отбросил в сторону рюкзак, равнодушно уронил сверху банку… Вот так находка! Ай да Слепой! Ай да Шерлок Холмс! Ай да озарение… Вот и верь после этого, что Менделеев увидел свою периодическую таблицу во сне. То есть увидеть-то он ее, может, и увидел, но долго, наверное, смеялся после первой попытки перенести свое сновидение на бумагу…

Ему мучительно захотелось треснуть килограммовой жестянкой по голове уже не Возчикова, а себя. Уже без малого месяц он брел на ощупь, вот именно как слепой, совершая ошибку за ошибкой, и до сих пор впереди не брезжил ни единый лучик света. То есть было ясно, что с этой экспедицией что-то в высшей степени не так, но вот что именно, Глеб до сих пор не разобрался. Более того, он опять остался в дураках. Он-то был почти на сто процентов уверен, что в рюкзаке у Тянитолкая лежит тот самый спутниковый телефон, который ему не удалось найти у Горобец, а там оказалась какая-то дурацкая тушенка, пропади она пропадом! Хорошо еще, что у него не хватило ума высказать свою гениальную догадку вслух…

Потревоженная всем этим продуктовым копошением, Горобец шевельнулась и сразу же села, протирая кулаком заспанные глаза.

— Сколько времени? — спросила она сквозь зевок.

— Половина четвертого, — сердито ответил Слепой. — Спи, еще рано.

— А вы чего тут?..

Возчиков бросил на Глеба умоляющий взгляд, но Слепой и сам не собирался устраивать товарищеский суд — он уже был под завязку сыт выяснениями отношений, не имевшими никакого касательства к интересующему его делу.

— Праздник у нас, — проворчал он. — Олег Иванович обнаружил, что половину вчерашнего дня таскал за плечами три кило тушенки.

— Ого, — сказала Горобец, а потом замолчала и некоторое время пристально разглядывала Возчикова. По всей видимости, поняв и придя к тому же выводу, что и Сиверов, она отвела взгляд и сладко потянулась. — Ну и отлично. Слушайте, как есть хочется! Давайте, в самом деле, поедим. Все равно уже почти утро, ложиться бессмысленно. Сейчас плотно позавтракаем и пойдем. Вы себе не представляете, как мне надоела вся эта тягомотина!

Глеб подавил в себе желание спросить, какая именно тягомотина ей надоела. Горобец вела себя странно. Она выглядела веселой и оживленной, как будто впереди, в нескольких часах неторопливой ходьбы от этого места, ее поджидали не свидетельства преступного безумия ее мужа, а собравшиеся за праздничным столом гости. Впрочем, Глеб уже достаточно изучил железный характер Евгении Игоревны, чтобы не принимать ее улыбки за чистую монету. Все это могло оказаться лишь хорошей миной при плохой игре, попыткой скрыть обуревавшую ее тревогу.

Они поровну разделили на троих содержимое одной банки (вскрывая ее, Возчиков сломал перочинный нож и сильно порезал ладонь), запили эту пищу богов кипятком без заварки и сахара, проверили оружие, свернули спальные мешки, навьючились рюкзаками и тронулись в путь. Мстительный Сиверов положил оставшуюся тушенку туда же, где она лежала раньше, то есть в рюкзак Тянитолкая, висевший за спиной у Возчикова. Олег Иванович даже не пикнул в знак протеста, а Горобец, краем глаза наблюдавшая за этой сценой, наградила Глеба короткой, как вспышка молнии, одобрительной улыбкой, от которой ему, увы, не стало легче.