Страница 69 из 90
– Насчет тебя, Глеб, я тоже не сомневаюсь. Боишься, что крыша у меня поехала, выбираешь момент, чтобы пушку отобрать. Давай попробуй.
Тарасов описал кривую дулом в воздухе и все. увидели, что пистолет у него на взводе. Рябое лицо спецназовца закаменело, он с трудом выдавил из себя:
– Если случайно пальнешь, пусть даже в потолок…
– ..ты за себя не ручаешься, – издевательским тоном продолжил Тарасов.
– Нет, я ручаюсь. Пристрелю как бешеного пса.
– Спасибо за предупреждение, – Тарасов упер дуло в левый бок заложника.
Тот, наконец, прервал свое молчание, обратился ко всем сразу:
– Прошу вас, не нервничайте. Мы обо всем уже договорились… Честное слово, я вполне мог бы.., удовлетворять ваши потребности.
На самом деле Костромин, конечно, нервничал больше всех. Стекла очков запотели, но он боялся снять их и протереть.
– Сегодня первый взнос, – кивнул довольный замкомполка.
– Ты серьезно думаешь, что он вернется на фирму и будет посылать нам пособие, как Кормилец? – Витек решил продемонстрировать свой здравый смысл. – Предателем был Кормилец или нет, в любом случае он не из страха бабки отправлял. А этот сразу побежит к ментам.
«Как будто сговорились портить дело, – подосадовал Сиверов. – Что Алексей не по делу влез, что Витек».
– Не побежит, – широко улыбнулся бывший замкомполка. – Я уже предупредил: из-под земли достану.
– Толя, мать твою, ты хоть помнишь, кто ты? – не вытерпел Воскобойников, от которого Глеб еще не слышал крепких выражений. – Ты же русский офицер, как ты мог до такого опуститься?
– Не надо ля-ля. Меня обгадили и выкинули вон из армии. В камере я Библию читал, больше нечего было. Мне там одно выражение понравилось: «изблевать». Тебя точно так же изблевали, как меня. Дело твое: можешь надевать белые перчатки, а потом уже браться за собственный член.
А я не намерен марку держать, ради чего? Надо будет, кому угодно продырявлю башку и глазом не моргну.
– Никто меня не изблевал, не надо нас равнять. И в ВВС я еще вернусь, запомни.
– Теперь понятно, какого хрена ты бережешь свою нравственную непорочность. Можешь не стараться, целка уже порвана.
Сиверов кожей ощущал, как накаляется обстановка. Психоз – штука заразительная. Тарасов заражал остальных, заставлял их раскачивать ситуацию вместо того, чтобы обмануть замкомполка безразличием.
– Сознательные? Будете честным трудом бабки зарабатывать? Попробуйте, желаю удачи. А мне все равно билет в рай не светит, – поднявшись на ноги, Тарасов рывком поднял пленника.
– Сядь, шакал. Никто тебе не разрешал уйти, – Ильяс побледнел, его ноздри вздрагивали.
– Угомонитесь вы в самом деле, – Сиверов приобнял за плечи молодого ингуша. – Прекратите пустой базар.
«Только горячего джигита здесь не хватало», – подумал он, следя за пистолетом в руке Тарасова.
Глебово спокойствие, однако, еще больше раздражало замкомполка.
– Грамотный ты наш. Где научился зубы заговаривать?
Шаг за шагом он пятился назад, оттаскивая Костромина, чьих глаз уже не было видно за мутными стеклами – только второй подбородок мелко подрагивал.
– Где рябой? – внезапный визг Тарасова прозвучал как скрежет ножа по стеклу.
Все непроизвольно оглянулись на место, где только что сидел спецназовец. Никто, даже Сиверов, не заметил, когда и куда исчез Самойленко.
Наверняка собрался напасть на Тарасова сзади – оглушить, обезоружить.
Замкомполка вовремя заметил недостающее в тесном кругу звено. Еще секунда – и звено может материализоваться снова, причем достаточно ощутимо для Тарасова. Левой рукой ухватив пленника за шею, человек с прилипшими ко лбу бесцветными волосами резко сдвинулся вбок, оглянулся назад и вверх.
– Шалишь, Леха. Рэмбо драный. Ты хоть десять черных косынок повяжи, а меня не возьмешь, обожжешься.
Покорный и вялый пленник неожиданно рванулся, едва не выскользнул из цепкий объятий.
– Ах ты, сука!
Замкомполка побоялся ударить рукоятью «ТТ» – это означало отвести от Костромина дуло, отвести угрозу. И подставить под угрозу самого себя. Ткнул изо всех сил дулом в глаз, но чуть промазал – иначе выбил бы, сделав заложника инвалидом. Попал в бровь, правда, Костромин все равно охнул и побледнел как полотно. От болевого шока он мгновенно поплыл, ноги подкосились.
Пистолет был на взводе и палец лежал на спусковом крючке. Только чудом обошлось без выстрела. Пока обошлось.
– Не шевелиться, уроды! – на губах Тарасова проступила пена. – Не дышать!
Послышался мягкий гул очередного погрузчика, скоро он окажется совсем близко.
Начало припадка стало уже несомненным. Лицо с прилипшими ко лбу волосами будто расползалось по швам, но глаза продолжали с маниакальной дотошностью въедаться в бывших сотоварищей – казалось, от них действительно ничто не ускользнет.
Все замерли: белобрысый вихор на макушке Витька встал торчком, интеллигентное лицо майора ВВС дышало негодованием, гордый профиль ингуша – ненавистью. Только жутковатая маска Ди Каприо по-прежнему ничего не выражала.
Вдруг Тарасов отшатнулся, выронил пистолет и стал не правдоподобно медленно валиться набок. Тут же сверху, с кучи поролоновых подушек, спрыгнула низкорослая фигура в черном платке, жилистая рука резко дернула на себя пленника.
Народ, как по команде, бросился вперед. Никто не понял сразу, что случилось, – кто попал в Тарасова и не успел ли сам безумец выстрелить в пленника? Вроде бы не успел – мужик вовсю шевелится, ищет упавшие в суматохе очки.
Зато замкомполка не дышал. Круглое отверстие повыше виска толчками выплевывало кровь.
– Ты его так лихо? – спросил у спецназовца Воскобойников.
– Разуй глаза, смотри, что у меня в руках, – Самойленко продемонстрировал видавший виды «калаш».
– В н-натуре, – ежась пробормотал Витек. – В-выстрела же не было… То есть слышно не было.
Все обернулись к Глебу – что у него в руках?
Ничего, пусто.
Только Самойленко и Ди Каприо понимали, из какого оружия был застрелен Тарасов, но показывать свою осведомленность не спешили.
Заложнику дали минеральной воды из бутылки.