Страница 156 из 223
— Посмотри вокруг, родственница, — вдруг говорит Николас. — Скажи, что ты видишь?
— Кухню, — озадаченно отвечаю. — Твой дом.
— Правильно. А чего в нем нет, и никогда не будет?
Я задумываюсь.
— Детской, — неожиданно подаёт голос Константин. Скорбно опускает глаза. Дворецкие порой очень много знают о своих хозяевах, очень много… Кулак Николаса вновь с грохотом обрушивается на стойку.
— Правильно. Вот он — меня понимает. И не осуждает, что вожу сюда исключительно легкомысленных девиц, несмотря на то, что во всех светских списках числюсь как самый завидный холостяк. Мне не нужна семья, во всяком случае, тут, Ива. И особенно мне не нужны здесь дети.
Я даже шарахаюсь от него.
— Ник! Что ты несёшь!
— Потому что от некроманта родится только некромант! — почти кричит он. — А маг… — он берёт себя в руки. — Маг должен расти в мире, где повсюду разлита магия, а здесь, в системе двойной звезды, её практически нет. Мы все рождаемся с матрицей как вы, люди, с душой, только у вас духовных сил хватает на всю жизнь, а матрицы мага — на первые десять-пятнадцать лет. Это как зерно для ростка, как горошина. Вытянет росток все питательные вещества — и должен отращивать собственные корни, чтобы из почвы себе еду тянуть. Константин, да плесни мне глоток, не бойся, не разойдусь!
— Что дальше? — требовательно спрашиваю я. Ох, как мне не нравятся его откровения!
Николас внезапно замолкает. Отводит глаза.
— Не получая подпитки извне, матрица усыхает. Отмирает совсем. А организм уже сформирован, обмен веществ у него привязан к энергообмену, и вдруг всё рушится! Это всё равно, что из обычного человека выкачать половину крови и больше не давать ей восстановиться. Представляешь, что будет? И мне, это зная — заводить любимую женщину, рожать с ней детей и ждать, когда они начнут медленно умирать?
Я сжимаю изо всей силы его большой кулак своими ладонями. Ещё немного — и я разревусь, не зная, кого жалеть больше — его, себя или девочек, ведь всё, что он сейчас сообщил о матрицах, касается и моих детей… И мы молчим, мучительно думая каждый о своём.
— И вот распят я меж двух миров, — с горечью бормочет он. — Куда мне податься? Я ж сюда уже врос: корнями, шкурой, всем, чем можно…
Он мрачнеет и стареет на глазах, как будто тяжесть всех измерений легла ему на плечи, и какое из них первое скинуть — неизвестно.
— Пойдёмте-ка спать, сударь, — поднимается Константин. — Не в первый раз у вас так: нажалуетесь, надумаете себе трудностей, а поутру глядишь — и что-то решится. Не в это утро, так в следующее. Пойдёмте.
Николас встряхивает головой. Потирает ладонями лицо.
— Пусть только попробует не решиться… Ива, ты особо меня сейчас не слушай, я с пьяных глаз много лишнего могу наговорить. Завтра всё и обсудим, уже как следует. Пошли, дружище.
Он обнимает дворецкого за плечи — приятельски, а вовсе не потому, что его слегка ведёт вдруг на сторону, и Константин бережно увлекает его прочь. Вздохнув, я по привычке кошусь в сторону посуды — и не трогаю: в кои-то веки есть кому за меня помыть. Подхватываюсь вслед за мужчинами.
У дверей в свою спальню Николас неожиданно упрямится.
— Не пойду, — заявляет, — там холодно и одиноко. Здесь буду спать. И не трогайте меня больше никто.
Приваливается на один из диванов, закрыв глаза, кое-как стаскивает ботинки. Константин помогает ему снять пиджак. Небрежным движением Николас срывает галстук-бабочку и зашвыривает за диван, и в то же мгновение с моей руки туда же мечется изумрудно-зелёная молния. Через секунду Рикки восседает у некроманта на груди — в зубах у него бабочка, которую он тычет Нику в лицо. Тот даже глаза открывает.
Сообразив, в чём дело, осторожно вытаскивает галстук из зубастой пасти и, повертев, снова отбрасывает. Ящерок исчезает, чтобы снова притащить игрушку и потыкать ею в доброго дядю.
— Ты дашь мне заснуть или нет? — сердито и в то же время жалобно говорит тот. — Ива, ну скажи ему! — Я молча отбираю бабочку, сую Рика под мышку. Доиграем у себя, мы ж выспались, у нас ночь впереди.
Константин привычным движением прикрывает хозяина покрывалом. Вот кто тут, оказывается, главный по пледам.
И как это получается: накачивался вчера некромант, а голова болит у меня? И глотнула-то всего ничего… Вот почему я не люблю пить. Есть у меня такое природное свойство: могу принять на грудь много и быть ни в одном глазу, но поутру буду маяться, хоть и с трёх капель.
Солнечные лучи, назойливо лезущие в сомкнутые веки, ужасны и ослепительны. Покрутившись под одеялом, я понимаю, что больше не усну. Впрочем, можно попробовать отлежаться, вот только свет мешает. Выкарабкавшись из постели, бреду к окну, по дороге налетев на кресло и споткнувшись о собственный тапочек, задёргиваю плотные портьеры и, наконец, в комнате воцаряется приятный полумрак. Вот сейчас бы и доспать, да как раз приспичило посетить одно местечко.
…Куда-то подевался Рикки. Мы с ним нынешней ночью затаскали хозяйский галстук-бабочку в лохмотья, уж и взяться было не за что, и от таких игрищ я взмокла как мышь. Ящерок хоть и составил мне компанию в душе, но затребовал себе дополнительно свежую ванну, поэтому я напустила ему воды, а сама в изнеможении завалилась спать. Думала, из-за того, что выспалась днём, придётся долго ворочаться, но на удивление быстро отключилась. Ещё бы, набегавшись…
Сейчас ни на моей руке, ни на постели Рика не видно. Не заснул ли он прямо в ванной, перекупавшись? Надеюсь. Всё-таки уже не малень…
Что это? Что там распласталось на воде?
— Рик, — охаю, — что с тобой? — И, не посмев приблизиться, опрометью вылетаю из ванной комнаты. Где этот пьянчуга? Всё ещё отсыпается на диване в гостиной? Пусть сделает хоть что-нибудь!
— Ник! Ни-ик!
Размазывая по щекам слезы, трясу Ника за плечо. У меня беда, а он тут дрыхнет! Возмутительно! Он недовольно мычит, пытается отмахнуться, но я не отстаю. Видимо, поняв, что я не отстану, родственник нехотя открывает глаза и, увидев, что со мной творится, меняется в лице. Рывком поднимается.
— Что случилось?
— Рикки умер, — всхлипываю.
— Где? — спрашивает Ник, почему-то не ужасаясь.
— Там… в ванной…
Его чёрствость меня убивает. Да какая разница, где, главное, что малыш погиб! Из-за моей беспечности!
— Время пошло, — непонятно говорит некромант, откидывая плед. Не удосужившись обуться, он в два прыжка покрывает расстояние от дивана до моих апартаментов, влетает в ванную комнату и склоняется над водой. Приглядевшись, осторожно вылавливает маленькое скукоженное тельце, странно сминающееся в его лапище.
А на лице у него — не паника, не скорбь от произошедшего, чего я в тайне ожидаю, а какое-то странное удовлетворение. Он обшаривает взглядом углы, словно кого-то ищет.
— Рик! — говорит грозно в пространство. — Ты где, негодяй? Вылезай немедленно, не пугай мамочку! — Оборачивается ко мне: — Спокойно, дорогуша, это не труп. Это наш бестолковый друг решил сменить кожу и забыл предупредить близких. Конечно, у тебя шок, но ты успокойся и возьми себя в руки, сейчас для тебя может быть ещё одно потрясение. Кидрики немного меняются после каждого переноса…
Он отряхивает то, что я приняла за тельце, от воды, а до меня с большим запозданием доходит, что в руках у него вовсе не мой фамильяр. В изнеможении опускаюсь прямо на бежевую плитку пола, машинально стягиваю распахнувшиеся полы халата, когда вдруг из-под чугунного днища ванной мне навстречу подаётся треугольная голова варана. Или большо-ого такого ящера. Глядит, между прочим, виновато. Это он, тот, кого я сочла погибшим? Тогда почему у него глаза у него зелёные? Ведь были жёлтые!
От неожиданности я пытаюсь отползти назад. Николас присаживается рядом на корточки, сам растрёпанный спросонья, но удивительно свеженький: глаза азартно блестят. Заглядывает под ванну.
— Давай, покажись! — обращается к голове. — Да не бойся, она успокоилась, раз уж ноги стала прикрывать, стесняться. Вылезай. Ух, какой ты здоровый стал …