Страница 16 из 95
– Банда, ну чего ты? Кончай, в натуре, начальника строить...
– Молчать! – заорал Бондарович, и Власовчук почувствовал, видимо, что-то необычное в его лице и в голосе.
Прапорщик, на глазах трезвея, бросил на землю гранатомет и непослушными пальцами старался нащупать пуговицы своей куртки, пытаясь ее застегнуть.
– Старший сержант Мордовии, ко мне! – приказал старлей, вызывая из толпы окруживших их солдат заместителя командира третьего взвода.
Парень тут же подбежал к нему, по-уставному вскинув руку:
– Гвардии старший сержант Мордовии по вашему приказанию прибыл! – четко доложил замкомвзвода, и по выражению его глаз Банда вдруг сразу понял, что произошло что-то действительно страшное.
– Что здесь случилось? Доложите!
Сержант замялся, и Сашка схватил его за грудки, а затем тряхнул так, что парень ростом под метр девяносто зашатался как хлипкий мальчишка.
– Говори все! Приказываю!
– Товарищ старший прапорщик во время несения службы нашим взводом выпил, наверное.
– Что ты гонишь, сука?! – завопил Власовчук, и Банда, отпустив сержанта, бросился к нему, скривив лицо в страшной гримасе:
– Заткнись!.. А ты продолжай! – снова повернулся старлей к Мордовину.
– Ну, по дороге ехал этот... Товарищ гвардии старший прапорщик выбежал из ворот, давай останавливать машину...
– А он не остановился на мои требования!.. – снова начал доказывать что-то Власовчук, но осекся, наткнувшись на страшный взгляд Банды.
– Что было дальше?
– Товарищ старший прапорщик схватил гранатомет – и давай пулять из него. С третьего раза положил...
Банда медленно-медленно начал поворачиваться к Власовчуку.
– Мордовии, кто в это время находился на посту на внешнем охранении?
– Рядовой Павлытько, товарищ гвардии старший лейтенант.
– Павлытько, ко мне!
– Я!
– Из машины стреляли? – старлей не сводил глаз с прапорщика, испепеляя его взглядом.
Рядовой буквально на мгновение замялся, но этого хватило, чтобы Банда снова сорвался на крик:
– Стреляли, твою мать, или нет, я спрашиваю?
– Никак нет, товарищ гвардии старший лейтенант!
– Ты рассмотрел, кто ехал в машине?
– Так точно!
– Кто?
– Семья ихняя ехала... Наверное... Там же полная машина была – дети, бабы... Тряпья всякого...
Баран на крыше лежал связанный...
– Чего от них хотел прапорщик?
– Не знаю, товарищ старший лейтенант... Ну он кричал что-то такое типа: я знаю, что ты духанщик... Вот...
– Точнее!
– Я не слышал...
– Не трынди! Отвечай!
– Ну... Водки просил...
Власовчук аж попятился, видя, как медленно и неотвратимо, словно танк, надвигается на него Банда, переполненный жуткой, нечеловеческой яростью.
– Так ты, значит, еще не напился, гад? Тебе мало было? Догнать хотелось? И за это – по детям из гранатомета, значит? Так?
– Сашка, ты чего? Ты – серьезно? – забормотал перепуганный прапор, упершись спиной в стену из мешков. Дальше отступать было некуда, и Власовчук прямо на глазах стал как-то ненатурально съеживаться, тем больше, чем ближе подходил к нему Банда. – Сашка, я же "духа" подстрелил!
Бондарович встал перед ним, несколько секунд пристально, будто прицеливаясь, смотрел прапорщику в глаза и вдруг резко вскинул руки. Власовчук съежился и прикрыл лицо руками, ожидая удара, но Сашка вместо этого схватил его за погоны и сильно рванул, с мясом оторвав.
– Сука! – страшно прошипел старлей, швыряя погоны в лицо перепуганному прапорщику. А потом Банда стал пятиться, не спуская глаз с Власовчука. Солдаты расступались, освобождая ему путь, и постепенно образовался живой коридор длиной метров в пять, на одном конце которого стоял Банда, а на другом спиной к стене – Власовчук.
– Именем Правительства Союза Советских Социалистических Республик... – начал Банда тихо-тихо, и сразу же на блокпосту повисла мертвая тишина, как будто в преддверии чего-то ужасного. – За мародерство, за преднамеренное убийство мирных жителей, за грубое нарушение всех правил и принципов советского воина-интернационалиста...
– Сашка, да ты что?! – ужас в глазах прапорщика был поистине животным.
– За то, что этот гад, служивший вместе с нами, опозорил, невинной кровью замарал святое имя советского солдата и гвардейское знамя нашей части... За то, что детей – из гранатомета...
– Сашка... Товарищ гвардии старший лейтенант! Вы что надумали? – голос Власовчука дрогнул и сорвался на противный тонкий визг.
– Александр, успокойся! Перестань! – попробовал было успокоить друга и Востряков, но Банда даже не повернул головы в его сторону.
– За пьянство при выполнении боевого задания во время несения караула на блокпосту... За нарушение всех правил и норм боевого устава, Устава внутренней и караульной службы Вооруженных Сил СССР... За невыполнение приказа командования в боевых условиях...
– Ребята, да что же вы стоите?! Да мы же вместе с вами пули ловили и кровь проливали!.. Он же с ума сошел!.. Ну вы же все знаете меня! – Власовчук уже плакал навзрыд, слезы катились по его загорелому лицу, но солдаты стояли молча, не шевелясь, скованные странным чувством справедливости, высшей человеческой справедливости этого суда.
– Я приговариваю бывшего гвардии старшего прапорщика нашего разведывательного батальона Власовчука к расстрелу! – Банда сорвал с плеча автомат и передернул затвор. Солдаты в ужасе бросились врассыпную. Живой коридор распался буквально в один миг, оставив Власовчука у стенки из мешков в полном одиночестве.
Бондарович вскинул автомат, но в этот момент Востряков с силой ударил старлея по рукам сверху, пригибая ствол оружия к земле.
Очередь получилась совсем короткой, но все равно прицельной: пули веером взметнули фонтанчики песка, пробив мешки прямо на уровне коленей приговоренного к расстрелу, и Власовчук упал как подкошенный. Он громко кричал, стонал и ругался, валяясь в афганской пыли, с каждой секундой намокавшей от вытекавшей из его ног крови.
Банда в ярости повернулся к Вострякову, уткнув ствол "калашника" ему прямо в живот.
– Чего лезешь?!
– Саша, перестань. Успокойся, Саша! Слышишь? Пусть все решает прокуратура... Это их дело.