Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 31 из 77

Вот тут-то сам собой возникал этот самый неудобный вопрос: зачем? Зачем кому-то понадобилось швырять на ветер такие деньги? Что это – причуда богатого человека, олигарха, который малость тронулся умом на почве Святого Грааля, храмовников и прочей ерунды в духе модных романов Дэна Брауна и теперь тщится привлечь внимание широкой общественности к предмету своего помешательства? Или тут кроется какой-то иной, сугубо меркантильный интерес? Вот это скорее всего; богатые люди, особенно у нас в России, где им просто не от кого было получить свои богатства по наследству, потому и богаты, что умеют считать деньги и ничего не делают без выгоды для себя. А какая тут может быть выгода для таинственного заказчика? Может, концессия для сбора средств на поиски Святого Грааля? Ну-ну. Если подумать еще, может, удастся сочинить что-нибудь посмешнее...

Увы, сколько Дубов ни бился над этим вопросом, ответ у него всегда получался один и тот же. Единственная реальная выгода, которую его работодатель мог извлечь из поднятой им же газетной шумихи, заключалась в возбуждении интереса к энклапиону с целью подороже его продать. А раз так, не приходилось долго гадать, у кого сейчас находится краденый раритет. У заказчика и находится...

Как обычно, добравшись в своих рассуждениях до этого места, Алексей Дубов приказал себе закрыть эту тему. "К черту, – уже далеко не впервые подумал он, рассеянно барабаня кончиками пальцев по корпусу ноутбука. – Мне что, больше всех надо? Мое дело маленькое – пиши и помалкивай в тряпочку, пока деньги платят. Конечно, заманчиво было бы как-то вычислить этого типа, узнать, кто он и что, сдать его ментам и накатать об этом репортаж на целый разворот. Вот это был бы материал! Такой материал любая газета с руками оторвет. А отсюда и имя, и деньги, и полезные знакомства, и работа в солидном издании, и вообще все, что хочешь. Как говорится, все включено. Жаль только, что пуля в затылок и безымянная могила в придорожной канаве в этом списке тоже значатся, а то можно было бы попробовать..."

Журналист решительно выключил компьютер и погасил настольную лампу. Добравшись в темноте до выключателя и едва не опрокинув при этом стул, Дубов включил верхний свет. Ноги у него совсем затекли и были как ватные, перед глазами плыли круги, и он вспомнил, что, кажется, сегодня еще ни разу не ел. Ну да, так и есть: вечер на дворе, ужинать пора, а он еще не завтракал! Только дымил, как паровоз, полторы пачки высмолил, и все натощак...

Дубов привычно затосковал – не очень сильно, но вполне ощутимо. Дома в это время вкусно пахло только что приготовленным ужином, мама на кухне звякала посудой и негромко ворчала по поводу того, что сынок только и глядит, как бы поскорее удрать из дома, а что матери по вечерам словечком перекинуться не с кем, так до этого ему и дела нет. Раньше это неизменное, повторяющееся из вечера в вечер ворчание Дубова безумно раздражало, а теперь он многое бы отдал, чтобы снова его услышать. "Ничего, – мысленно обратился он к оставшейся в Пскове маме, – ничего, дай срок, я тебя сюда перевезу. Будешь ты у нас москвичка, дай только мне самому сначала как следует зацепиться..." На душе чуточку потеплело.

Дубов сходил на кухню, пошарил в прохладном, тускло освещенном нутре холодильника и, не обнаружив там ничего достойного внимания, закрыл дверцу. Он и сам не знал, зачем полез в холодильник. Этот агрегат, вообще-то, только сохраняет продукты, а вовсе их не производит. И если туда ничего не положить, само там ничего не появится – это тебе не дома, приятель, где все делается будто по щучьему велению.





Надо было идти – либо в магазин за продуктами, либо в кафе. Готовить ужин на припадочной газовой плите, являвшейся сомнительным украшением здешней кухни, у Дубова настроения не было, и он решил выбрать второй вариант. Кафе он себе уже облюбовал – небольшое, скромное, но довольно уютное заведеньице в полутора кварталах от дома, где неплохо готовили, подавали свежее и всегда холодное пиво, а цены, хоть и были, конечно же, много выше псковских, все-таки не так кусались, как в центре.

Вообще-то, ему, молодому и с некоторых пор даже как будто неплохо обеспеченному холостяку, полагалось бы прожигать вечера, а то и все ночи напролет в модных ночных клубах. Там можно не только выпить и закусить, но и потанцевать, снять девочку и даже, чем черт ни шутит, завести полезное для карьеры знакомство. Если знать, какие клубы посещают, скажем, известные столичные журналисты, в этом нет ничего невозможного. "Здравствуйте, а вы знаете, я ваш коллега... Может быть, потанцуем?" Это если журналист – женщина. Желательно, конечно, чтобы она еще при этом была не слишком старой, симпатичной и испытывала потребность в общении... А мужчине можно предложить выпить. Хотя мужчины из так называемого бомонда – контингент сложный. Среди них, по слухам, попадаются такие, кто предпочел бы с Лехой Дубовым вовсе не выпить, а вот именно потанцевать, и не только...

Пару раз Дубов попытался осуществить эти неясные планы и полностью в них разочаровался. В "ночниках" было не протолкнуться от обилия прожигателей жизни и не продохнуть от табачного дыма и испарений сотен разгоряченных, потных тел; поесть там было практически нечего, выпивка стоила дорого, музыка орала так, что хотелось расколотить усилитель, все кругом были или пьяные, или обкуренные, или то и другое одновременно, и никаких звезд столичной журналистики Дубову там встретить не посчастливилось. Едва достигшие половой зрелости сопляки и соплячки вокруг него открыто покупали "траву" и "колеса", швыряясь при этом такими деньгами, на которые у себя, в Пскове, Дубову надо было вкалывать месяц, если не все два. А во время второго посещения "ночника" туда вообще вломился ОМОН, и журналисту очень повезло, что он был почти трезв и имел при себе паспорт с временной московской регистрацией. Так, полежал немного мордой в грязный, заплеванный пол, получил разок-другой сапогом в ребра, наслушался бешеного, как лай цепных псов, омоновского мата, понюхал, чем пахнет автоматное дуло, отведал резиновой дубинки, а в остальном, можно сказать, все обошлось...

Короче, ночные клубы, как выяснилось, были не для него. Или, наоборот, Дубов еще не успел избавиться от пережитков провинциального воспитания и не дозрел пока до того, чтобы стать завсегдатаем ночных танцевальных вечеринок. Потом, когда немного освоится в столице, почувствует себя здесь более или менее своим, можно будет продолжить эксперименты в этом направлении. А пока что хватит с него и скромного семейного кафе.

Несмотря на довольно поздний час, свободных мест в кафе хватало. В том-то и заключалась главная прелесть этого заведения, что располагалось оно вдали от центра и что ходили сюда в основном не молодые любители модных развлечений, а семейные пары, которым захотелось провести вечерок вне дома, или такие вот, как Дубов, холостяки, которым лень было возиться на кухне, а хотелось посидеть в уютной обстановке, поглазеть на людей, а также поужинать без мытья посуды в перспективе. Журналист сел за свободный столик, сделал заказ – свинина по-домашнему, сто пятьдесят граммов водки и бокал пива – и стал рассеянно оглядываться по сторонам, слушая негромкую музыку и потихоньку приходя в себя. Внутри у него все еще продолжалось лихорадочное движение, как будто он очень долго вел автомобиль или смотрел в окно несущегося во весь опор скорого поезда, но постепенно оно замедлялось – усталый, перевозбужденный мозг понемногу настраивался на отдых. Три или четыре вечера Дубов провел в квартире, которую теперь за неимением лучшего именовал своим домом, и ему такое времяпрепровождение очень не понравилось. Он просто мотался из угла в угол, как шарик на резинке, не в силах остановиться и сосредоточиться даже на той ерунде, которую показывали по телевизору, и кончалось все это тем, что он возвращался к работе и работал до тех пор, пока не начинал засыпать прямо за компьютером. Зато здесь, в кафе, сама обстановка почему-то действовала на него не хуже валериановых капель – он моментально успокаивался и, возвращаясь домой, засыпал, как младенец.