Ловушка для Слепого

В нужнике было тихо, но Сивый все-таки свернул на протоптанную к нему тропинку и приоткрыл дверь с застекленным ромбическим окошечком. Внутри никого не оказалось, и Раскошин аккуратно, без стука прикрыл дверь.

В метре от нужника возвышался невысокий бугорок уже схваченной малинником песчаной земли, выброшенной наружу землекопами при постройке этого важного инженерного объекта. Из-под опавшей листвы выглядывали несколько камней – крупных и помельче, как раз таких, как надо. Раскошин наклонился, переложил пистолет в правую руку и поднял камень. Взвесив камень на ладони, он запустил им в стену сторожки. Он немного не рассчитал силы из-за того, что бросал левой рукой, и удар прозвучал, как выстрел: громко, хлестко, так, что по лесу пошло эхо.

Дверь сторожки распахнулась, и оттуда выскочил охранник. Кашемирового пальто на нем почему-то не было, развязанный галстук свободно болтался на шее, а из расстегнутой ширинки выбился подол белой рубашки. Сивый даже встряхнул головой перед тем, как выстрелить – на мгновение ему почудилось, что он перепутал сторожку с нужником.

Выстрел прозвучал гораздо тише, чем удар камня о стену, – это был просто глухой свистящий хлопок, но охранник нелепо взмахнул руками, сделал еще один неверный, совсем короткий шаг и упал навзничь, широко разбросав конечности. На груди его белоснежной рубашки ярко, почти непристойно заалело расползающееся влажное пятно. Оно располагалось как раз напротив сердца, и Сивый не стал стрелять еще раз.

Он опустил пистолет и сделал шаг к дороге, но тут в сторожке что-то зашуршало, и хрипловатый женский голос капризно протянул:

– Ну где ты там? Иди сюда, я замерзла…

– Иду, – сказал Раскошин и рванул на себя дверь.

– Ой, – воскликнула удобно расположившаяся на столе совершенно голая девица, которой на вид было что-то около тридцати, а то и все тридцать пять. – Вы кто?

– Прохожий, – ответил Сивый и дважды спустил курок.

Девица свалилась со стола, сразу сделавшись похожей на отброшенную небрежной рукой резиновую куклу из сексшопа. По светлому линолеуму поползла темно-красная лужа. В сторожке было тепло от мощного электрообогревателя и пахло табаком и какими-то приторно-сладкими духами.

Сивый дернул щекой, зачем-то вынул вилку электрообогревателя из розетки и вышел на свежий воздух, оставив дверь открытой.

Отсюда до дома было ровно триста метров, но Раскошин сделал небольшой крюк, пройдя лесом, чтобы не маячить посреди дороги на глазах у охраны. Стена, окружавшая жилище Кудрявого, была сродни крепостной, а при взгляде на массивные железные ворота, которые открывались с помощью электромотора, Сивый всегда невольно начинал прикидывать, можно ли выбить их обыкновенным грузовиком или здесь нужен танк. По ту сторону ворот, насколько было ему известно, круглосуточно дежурили двое охранников, так что прямой вход в крепость Кудрявого отпадал.

К воротам Сивый не пошел. Метрах в двадцати от них, в густых зарослях ежевики, имелся другой путь внутрь неприступного периметра, заготовленный предусмотрительным подполковником в конце лета, когда операция с морфием находилась еще в стадии разработки. Один из весенних ливней подмыл песчаную почву у основания забора, так что между бетонным фундаментом и землей образовался просвет шириной в ладонь. Однажды заметив эту лазейку, Раскошин не стал ее расширять, о чем теперь очень жалел: его правая рука, словно предчувствуя предстоящую работу, разболелась не на шутку.

Он велел руке заткнуться, напоследок огляделся по сторонам, раздвинул кусты ежевики, разгреб многолетний слой опавших листьев и вынул тщательно завернутую в полиэтилен саперную лопатку. Это был очень относительный инструмент, а Сивый сейчас был очень относительным землекопом, но податливый песок копался легко, и на расширение лаза ушло каких-нибудь двадцать минут.

Раскошин сбросил прямо на землю свое дорогое светлое пальто и в последний раз проверил пистолет. Это был длинноствольный «люгер», очень неудобный для ношения в кармане, но зато очень выигрышный во многих других отношениях. Здесь была даже специальная планка для установки оптического прицела, и Сивый не замедлил воспользоваться этим удобством. Он вынул прицел из кармана пиджака, установил его и снял с линз крышки. Теперь он мог с расстояния в сто метров попасть в глаз белке, но такой точности от него никто не требовал: его мишень была гораздо крупнее.

Сменив в пистолете обойму, Сивый лет на землю и ящерицей скользнул в дыру под забором.

Глава 16

Они оставили «девятку» Слепого за три дома от нужного участка и по неприметной тропинке между двумя высокими полусгнившими дощатыми заборами спустились к реке.

– Красиво, – сказал Глеб, ежась от налетевшего с воды порыва холодного ветра и поднимая воротник кожаной куртки.

– Нам налево, – отозвался Активист и решительно двинулся вдоль обрыва. Любоваться здешними красотами ему не хотелось: слишком свежи были воспоминания о последнем визите в эти заповедные места.

Глеб озабоченно покивал головой и двинулся следом за своим спутником, сжимая в кармане рукоять пистолета. Он был недоволен ходом событий. Ни по одному из адресов, значившихся в электронной картотеке Сивого, Кудрявый больше не проживал. Там жили самые обыкновенные люди, никогда и слыхом не слыхавшие о лысом упыре и его темных делишках. Обдумывая это странное обстоятельство, Глеб пришел к выводу, что Раскошин намеренно ввел в память компьютера ложную информацию, когда выбрал себе наконец будущего партнера.

Смешнее всего было то, что Малахов, к которому в конце концов Глеб вынужденно обратился за помощью, выдал ему те же адреса. Это был мощный удар, и, продираясь через заросли малины и ежевики над речным обрывом, Слепой благодарил небо за то, что оно послало ему Активиста.

Впрочем, этот дар небес тоже казался ему довольно сомнительным. Медленно приходящий в упадок дачный поселок, принадлежавший элите брежневских времен, мало походил на место, часто посещаемое ворами в законе. Тем не менее он был единственной зацепкой, и Глеб не стал высказывать претензий даже тогда, когда в зарослях молодого ельника они вдруг напоролись на забор из ржавой колючей проволоки, уходивший на два метра в реку.

Налетев на неожиданную преграду. Активист тихо выругался и остановился, не зная, что предпринять.

– Зараза лысая, – процедил он сквозь зубы. – Это его участок. Вон он, тот бережок, с которого меня в водичку скатывали. Что же теперь, обратно в воду лезть?

Слепой с сомнением покосился в сторону реки и зябко передернул плечами.

– Бр-р-р, – сказал он. – Холодная, наверное.

– Так ведь ноябрь на дворе, – со вздохом сказал Активист.

Глеб молча снял куртку и бросил ее поверх забора.

– Армия – школа жизни, – сказал он.

– Которую лучше закончить заочно, – подхватил цитату Активист и полез на забор.

Они все-таки изрядно оборвались и исцарапались, а куртка, когда Глебу удалось наконец сдернуть ее с забора, выглядела так, словно по ней стреляли утиной дробью. Они не стали обмениваться замечаниями по этому поводу, поскольку теперь находились на вражеской территории.

Глеб шел впереди, держа в руке пистолет и испытывая странное чувство. Это было что-то до боли знакомое, но основательно забытое, и, проанализировав свои ощущения, Слепой понял, в чем дело: он шел в бой не один. Конечно, теперь за его спиной была не рота и даже не взвод, но, когда речь идет о человеческих жизнях, зависящих от принятого тобой решения, количество не имеет значения.

Незаметно для себя он подстроился под эту новую реальность и принял на совесть груз ответственности за человека, о котором почти ничего не знал, – ничего, кроме того, что они вместе идут в бой.

Они миновали столь памятный Активисту бережок и углубились в лес. Теперь участок показался Виктору гораздо меньше, чем в бытность первого визита. По лесу они шли никак не более двух минут, и вскоре впереди замаячил красный черепичный козырек над печью для барбекю и серая от непогоды стена дровяного навеса. Поискав глазами, Активист заметил грязно-белый бетонный оголовок погреба.