Страница 56 из 104
«А неплохо было бы просто исчезнуть, — размечтался он, торопливо шагая от станции метро к своему дому. — Обрубить одним махом все концы и раствориться в воздухе. А Шестаков пусть расхлебывает кашу, которую заварил. Только куда бежать? Чтобы исчезнуть, нужны сумасшедшие деньги...»
Его вдруг обожгло внезапной догадкой: а ведь в кейсе наверняка деньги! И не просто деньги, а вот именно сумасшедшие, огромные, фантастические деньги! А он-то, дурак, хотел выбросить чемодан, даже не потрудившись заглянуть в него хоть одним глазком! Не замедляя шага, Углов незаметно взвесил кейс в руке.
Он понятия не имел, сколько должен весить набитый деньгами чемодан, но пришедшее ему на ум предположение превратилось в твердую уверенность гораздо раньше, чем он достиг дверей своего подъезда.
Уже потянув на себя оснащенную чрезвычайно упрямой пружиной дверь. Углов спохватился и посмотрел на часы. Получившая свободу дверь сладострастно бабахнула, как корабельная пушка, и по всему подъезду прокатилось эхо, а надтреснутое стекло, врезанное в верхнюю четверть дверного полотна, гнусно задребезжало, собираясь вылететь, но, как всегда, не вылетело.
— Чтоб ты сгорела, — пробормотал Углов, адресуясь к двери, и снова уставился на часы, пытаясь понять, который сейчас час. Мысли разбегались, как тараканы, и он никак не мог сообразить, жена сегодня работает или сидит дома. Взяв себя в руки и успокоившись, он посмотрел на циферблат в третий раз и наконец все стало на свои места: была пятница, половина десятого утра, и супруга лейтенанта Углова давным-давно отправилась в свою контору — полировать задом стул и строить глазки клиентам. Это было просто расчудесно: углядев чемодан, эта курица не успокоилась бы до тех пор, пока не сунула бы туда свой любопытный нос. Ей наплевать, вещдок это или вообще бомба, подумал лейтенант, снова берясь за дверную ручку и с натугой открывая дверь. Подумать страшно — показать ей этот кейс.
Особенно если внутри действительно деньги... Завтра же полгорода будет в курсе, а через день весть докатится и до тещиной деревни. К тому времени у этой дуры уже будет норковая шуба и стиральная машина-автомат, а у него, лейтенанта Углова, уютное место на нарах, а то и пуля в башке...
Дверь снова бабахнула, целясь наподдать под зад, но Углов хорошо изучил ее норов и успел увернуться.
«Разве это жизнь? — с горечью подумал он, поднимаясь по заплеванной лестнице. — Только и успевай уворачиваться...»
Он отпер дверь и шагнул в душный полумрак прихожей. Из-за приоткрытой двери туалета вкусно пахло жареной рыбой — запах просачивался снизу через вентиляционную отдушину. Углов никогда не мог понять, как это получается, что запах с соседской кухни попадает к нему в туалет, и наоборот, но такова была суровая правда жизни, и к тому же лейтенанту сейчас было не до запахов.
Торопливо раздевшись, он бросил китель в ванную, чтобы потом на досуге застирать темневшее на рукаве кровавое пятно, и, держа кейс в руке, прошел в гостиную. Он сел в кресло, положил чемодан к себе на колени и довольно долго колдовал над замками, подбирая код. Наконец замки щелкнули, сдаваясь, и Углов осторожно поднял крышку, в последнюю секунду ужаснувшись тому, что делает: в чемодане действительно могла оказаться бомба.
Его ждало разочарование: в кейсе не оказалось не только бомбы, но и денег. Там лежала смена белья в прозрачном полиэтиленовом пакете, электробритва «Филипс» в пластмассовом чехле, туалетные принадлежности, пара носовых платков, одна аудио— и две видеокассеты, компьютерная дискета без наклейки и конверт с фотографиями, оказавшимися при ближайшем рассмотрении копиями каких-то накладных. Лейтенант напряг зрение, разбирая почерк, и выяснил, что накладные были на мясные консервы и, кажется, бананы.
— Вот говно, — вслух сказал он, бросая конверт с фотокопиями обратно в чемодан. — При чем здесь бананы?
Бананы действительно как-то плохо вязались с майором ФСБ, тем более что в чемодане были даже не накладные, а их фотокопии. Углов включил телевизор и, испытывая слабый интерес пополам с сильным отвращением, скормил видеомагнитофону одну из обнаруженных в кейсе кассет. Когда на экране появилось черно-белое изображение, оба этих чувства усилились: на кассете был любительский порнофильм, снятый каким-то неумехой с неудачно выбранного ракурса и вдобавок с приличного расстояния. Трое каких-то мужиков, один из которых по виду напоминал кавказца, другой сильно смахивал на большого начальника без штанов, а третий был просто тупым и вдобавок пьяным до остекленения куском сала, парились в русской бане в компании кучи визжащих баб, сосчитать которых было трудновато из-за того, что они все время менялись, то исчезая из вида, то сплетаясь вокруг мужчин в тугие шевелящиеся клубки, из которых во все стороны торчали разные интимные места.
Постепенно до Углова стало доходить, что это не просто групповуха, а какие-то важные деловые переговоры, заснятые явно без ведома их участников.
«Компромат, — подумал Углов. — Или, того хуже, материалы расследования.» О чем велся разговор, лейтенант так и не понял, хотя звук был записан отлично.
Речь шла о каких-то грузах, сроках поставки и формах оплаты. О характере груза никто ни разу не упомянул, и Углов решил, что это, наверное, как раз те самые консервы и бананы, которые значились в накладных. Легче от этого не стало: он никак не мог взять в толк, какие секреты в этих совершенно безобидных продуктах питания? Контрабанда? С Поволжья в Москву? Бред...
Он поставил вторую кассету. На ней было то же самое, с той лишь разницей, что дело происходило в предбаннике. Те же трое голых мужиков, те же развеселые и не менее голые девицы, те же разговоры...
Углов выключил телевизор и спрятал кассеты в чемодан. Он подержал в руке аудиокассету и небрежно швырнул ее обратно: его старенькая кассетная «мыльница» приказала долго жить полторы недели назад, и он был этим вполне доволен, потому что его жена перестала наконец круглые сутки прокручивать записи своего любимого ансамбля «Золотое кольцо», от пенья которого у лейтенанта сводило скулы. Конечно, сейчас магнитофон пришелся бы очень кстати, но на кассете скорее всего не было ничего нового: все те же туманные деловые переговоры, сплошь состоящие из намеков, понятных только посвященным.