Страница 72 из 74
А Марина смотрела на образ Николая Чудотворца, и мысли ее витали очень далеко. Она вспоминала детство, вспоминала бабушку, которая несколько раз водила ее в церковь, но не здесь, не в Москве. Они тогда ездили в Троице-Сергиеву лавру, и Марина была просто поражена торжественностью службы, пением хора, сиянием свечей, великолепным убранством храма. Она навсегда запомнила те посещения церкви.
И сейчас чувство прежнего восторга и трепета могло бы вернуться, если бы не мысли о завтрашнем дне.
То ли священник выделил Марину, потому что в церкви не было больше молодых женщин, то ли по какой-то другой причине, но он, продолжая читать молитву, медленно приблизился к Сорокиной. Старушка, которая дала Марине свечу, поднялась с каменных плит пола и поцеловала ему руку.
Марина отвела глаза от иконы, посмотрела на священника. Священник улыбнулся. Его улыбка поразила Марину – простодушная и открытая, как у ребенка. Он что-то произнес на старославянском, старушка перекрестилась.
Марина склонила голову.
"И зачем я сюда пришла? – подумала она и тут же нашла ответ:
– Наверное, потому, что больше уже никогда мне не войти в церковь, я больше никогда не увижу эти иконы, сверкание окладов, не увижу этих набожных старушек, нищих на паперти. Не увижу и этого кладбища, занесенного снегом. Я уеду отсюда, вернее, убегу за тем, чтобы никогда не вернуться".
– Пути Господни неисповедимы, дочка, – донесся до ее ушей шепот старушки.
«Неисповедимы… Неисповедимы… Неисповедимы…» – эхом зазвучало в сознании Марины.
"Что значит неисповедимы? – спросила она себя. – Может, это значит то, что если Богу будет угодно, он пришлет меня сюда снова? А что если Богу угодно, чтобы я убивала людей? Ведь говорят и верят, что все в его руках и без его воли даже волос не упадет с головы.
Может быть, я никакая и не грешница? Нет, нет, грешница!"
Ее охватило смятение, сжалось сердце. Воздух, пропахший ладаном и воском, сделался густым и тяжелым, Марина почувствовала, что задыхается. Ей показалось, что стены, колонны, иконы, пылающие свечи – все это вдруг вздрогнуло и стало надвигаться на нее зловеще и неумолимо.
«Боже, что происходит?»
Марину качнуло, она неимоверным усилием воли заставила себя удержаться на ногах, чтобы не рухнуть на холодные каменные плиты.
Маринину душу захлестнул смертельный ужас. Марина затравленно огляделась и встретилась взглядом с иконой Божьей Матери, держащей на руках Младенца.
Глаза женщины, изображенной на темном сандаловом дереве, излучали милосердие и скорбное понимание.
Марина, не отводя взгляда от образа, медленно перевела дух. Самообладание возвратилось к ней. Она резко развернулась и устремилась к выходу.
На крыльце она вдохнула холодный морозный воздух и заметила, что утренние сумерки сменились прозрачным солнечным днем, по снегу вытянулись голубые тени деревьев. И тонкие прутья оград на могилах тоже бросили ажурные тени на ослепительно-белый снег, чистый и нетронутый.
«Завтра на этот снег прольется кровь, и она будет яркая, красная, как рассветное солнце».
Марина дважды обошла вокруг церкви, а затем по узкой аллее пошла в противоположную от кладбищенских ворот сторону. Через полчаса она вернулась к храму, полностью удовлетворенная своими расчетами.
«Да, если машину поставить на улице с противоположной стороны от центрального входа, у маленькой калитки, то добежать до туда от церкви много времени не займет, к тому же удобно, что отходить можно будет по этой боковой аллейке, она достаточно укрыта от глаз. Тьфу-тьфу-тьфу, расклад пока благоприятен. Но надо забраться на колокольню и посмотреть сверху на кладбище».
Марину интересовало, будет ли оттуда хорошо просматриваться могила матери Черных. Все-таки стрелять с земли довольно сложно. А еще сложнее в такой ситуации остаться незамеченной.
Марина вновь вошла в церковь.
Служба закончилась. Марина увидела священника, который уже успел переодеться в мирское. Его пальто было застегнуто на все пуговицы, шапку он держал в руках. Он оживленно разговаривал с окружающими его старухами прихожанками.
Марина подошла. Наклонившись к одной из старух, негромко спросила:
– Как зовут батюшку?
– Епифаний, деточка.
– Отец Епифаний, – окликнула Марина священника, – я хочу с вами поговорить.
Батюшка повернулся к ней с доброй и приветливой улыбкой.
– Что тебя волнует, дочь моя?
– Знаете, я фотограф, снимаю кладбища. И я хотела бы, если вы, конечно, разрешите, подняться на колокольню, взглянуть на кладбище сверху, а завтра произвести съемку.
– Вы фотограф?
– Да, и приехала сюда из Израиля. Мне заказали серию репортажей о русских кладбищах.
– Вы русская?
– Да, но живу теперь там, в Иерусалиме.
– Вы иудейка?
– Нет, что вы, батюшка, конечно, православная!
Меня крестила бабушка в Сергиевом Посаде.
– Понятно, понятно.
– Вы мне позволите, батюшка, подняться на колокольню?
Священник замялся.
– Но мне неловко перед вами: вы посторонний человек, а там такой беспорядок… И лестница давно требует ремонта, ходить по ней небезопасно. Я даже беспокоюсь за нашего звонаря, ему часто приходится подниматься.
Марина по-своему истолковала слова священнослужителя.
– Батюшка, я пожертвую на обустройство храма.
Она вытащила из сумки двести долларов – десять двадцатидолларовых банкнот.
– Вот, возьмите, батюшка, пустите их на ремонт вашего храма.
Отец Епифаний смутился чуть ли не до слез.
– Простите, дочь моя, я не к тому…
– Я тоже не к тому. Возьмите деньги, батюшка, они от чистого сердца.
– Спасибо, дочь моя, это богоугодное дело.
Он принял деньги и, не убирая их в карман сказал:
– Пойдемте, – взяв Марину под локоть, он заспешил в боковой неф, откуда они попали в маленькое сырое помещение, заваленное всяким хламом – ведрами, метлами, поломанной мебелью и еще бог знает чем.
– Сюда, сюда, дочь моя.
– Сейчас я без аппаратуры, я просто хочу взглянуть. А снимать буду завтра.
– Когда вы придете завтра?
– Пока не знаю. Если вы не возражаете, завтра я хотела бы поработать на колокольне часа три, может, четыре, чтобы сделать снимки в разных световых режимах.
– Пожалуйста, пожалуйста, родная, – священник толкнул низкую дверь. – Вот, сюда, пожалуйста. Электричество здесь не работает, сейчас я вам зажгу свечу, и с ней вы поднимайтесь наверх. Только будьте осторожны на лестнице, там все ступеньки на ладан дышат.
Отец Епифаний принес зажженную свечу и передал ее Марине. Она, взяв свечу в левую руку, стала подниматься наверх. Ступени действительно были шаткими и нещадно скрипучими, но тем не менее Марина благополучно добралась до самого верха колокольни. На звоннице было невероятно холодно, ветер продувал до костей. Несколько голубей, заполошенно захлопав крыльями, сорвались с колокольни и понеслись над кладбищем.
Марина минут десять тщательно осматривала открывающийся сверху вид. Позиция была не из лучших.
С колокольни могилу матери Черных заслоняли ветви деревьев. И Марина подосадовала: «Будь они неладны, эти деревья! Обзор загораживают не сильно, но если пуля коснется даже тоненькой ветки – уйдет в сторону».
Проход к могиле просматривался плохо. Но зато были прекрасно видны центральные ворота и площадка возле них.
«Ну что ж, вариант, конечно, не фонтан. Но выбор не богат: стрелять с земли тоже неудобно. Попробую выстрелить отсюда. А если не повезет, тогда спущусь вниз и буду стрелять из-за памятника», – она наметила себе гранитный памятник метрах в пятидесяти от могилы матери Черных.
Марина спустилась с колокольни. Священник ждал ее внизу.
– Батюшка, не будете ли вы так любезны сказать, чтобы меня пустили сюда завтра? Вдруг вас не застану.
– Да, я распоряжусь прямо сейчас.
Священник подошел к двум старухам и молодой женщине, занятым уборкой церкви. Он им что-то долго объяснял, время от времени указывая на Марину, стоящую у квадратной колонны.